С этими словами инквизитор вскочил в седло и подал знак трогаться остальным. Стук копыт замер в отдалении, и остался в одиночестве. Дышать становилось все труднее, в груди полыхал пожар. Я лежал на холодной земле, потрескавшейся от разгулявшейся здесь недавно огненной стихии, и с трудом мог шевелить конечностями. Зато внутри меня бушевала целая буря эмоций. И каждую из них Высший точно бы не одобрил.

Наверное, самой яркой из них была обида. Горькая обида, и на свою глупость, из-за которой я, узнав правду о себе, действовал так открыто и прямолинейно, и на коварство и жестокость людей, которых еще совсем недавно я считал братьями.

Вторым сильным чувством была злость. Практически ненависть к тому, который на краткий миг приоткрыл маску и явил свету свою истинную личину. Даже не уязвленное, а начисто растоптанное самолюбие требовало возмездия, желательно кровавого. Хотелось схватить клинки и броситься на обидчика, чтобы рубить, колоть, резать, не видя перед собой ничего больше. Никогда прежде я не чувствовал такого гнева.

Но куда там махать палашом, если даже подняться на ноги сил нету. К тому же, дыра в груди не особо способствует ратным подвигам. По всей видимости свое я уже отвоевал. И отбегал. Чего конечно же не хотелось. Не то чтобы я не был готов к смерти. Умереть от старости я никогда не рассчитывал, с моей-то работой. Однако такой конец меня совсем не устраивал. Использованный, обманутый и брошенный подыхать в канаве. Хотелось изменить хотя бы пару пунктов из этого списка. Возможно, во мне говорило тщеславие, и Высший не похвалит меня за такое. Но перед лицом гибели я почему-то стал проще к этому относиться.

Мой вечный спутник, страх, на этот раз оказался всего лишь на третьем месте. Само собой, я боялся того, что мне придется встретить за гранью или того, чего там может не оказаться. Боялся Высшего суда, на котором станут оценивать все мои поступки. Страшился мук бездны. Но больше всего — неизвестности, полог пока еще надежно скрывал ту сторону.

Все эти эмоции перемешались внутри меня во взрывоопасный коктейль. Он плескался и бурлил, словно настоящее карпутское алхимическое варево, причиняя мне дискомфорт уже не только в душевном плане. Виски заломило, и я всерьез стал опасаться, что прежде чем истечь кровью, я скончаюсь от того, что моя голова разлетится на куски.

Но в следующее мгновение я позабыл о своих страхах, потому как внезапно в ушах у меня прозвучал знакомый голос. Голос моего погибшего наставника, Алекса Агорника. Как такое было возможно, я не знал. Либо я вплотную подошел к дверям в иной мир, либо начал понемногу сходить с ума. Оба варианта мне не нравились.

— Полегче, мой мальчик. Ты испытываешь разом множество слишком сильных эмоций. Если будешь продолжать в том же духе, тебя просто разорвет. Контролировать и унять столько чувств, рвущих тебя изнутри, невозможно. Тебе надо отвлечься. Сконцентрируйся на какой-то цели, а затем отпусти поводок, сдерживающий твои страсти, и тогда, вместо того чтобы вредить тебе, они помогут достичь эту самую цель.

— Алекс, это и вправду ты? Прибыл ради последней исповеди? Только ты можешь давать наставления будучи мертвым своему ученику, который находится на пороге смерти.

Я говорил мысленно. Горло все равно не могло издать ничего, кроме бульканья и хлюпанья. Но Агорник и так меня прекрасно слышал.

— Даже на пороге на тот свет стоит развиваться. Застой губителен.

— Губителен? Вот уж не думаю, что именно застой погубит меня. И о какой цели ты говоришь, если мне ее все равно уже никогда не достичь?

— Умереть, имея цель, лучше, чем без нее, лелея свои страхи и сомнения.

Меня страшило одиночество, наверное, как и любого в последние мгновения жизни, поэтому я был рад даже такому странному общению.

— Цель? Что ж хорошо. Какую цель по-твоему я мог бы преследовать. Выжить? Только ради того, чтобы продлить свое существование? Жалкое и бессмысленное, как сказал бы Огюст, и был бы недалек от истины. Или возможно отомстить? За то, во что превратил меня орден. Но кому? Всем его служителям? Многие из них обычные люди, не подозревающие о моем существовании, не имеющие отношения к интригам ордена и действительно верящие в то, что делают. Или может быть моей целью станет восстановление справедливости? В одиночку. Против системы, имеющей тысячи человеческого ресурса. Даже я не настолько наивен, чтобы поверить хоть в какой-то успех. Знаешь, Алекс, я даже сомневаюсь, стоит ли вообще трепыхаться дальше. Зачем? Впереди все равно ждет одно разочарование. Может лучше послать все в бездну и отпустить? Слышишь меня наставник? Алекс?

Духовник молчал. И я не стал его больше тревожить. Просто лежал, ожидая, когда все закончится, и наблюдая, как светило катится по небосклону. Тело терзала боль, но к ней за свою жизнь я привык настолько, что уже практически не обращал внимание. Эта подруга практически без отлучек сопровождала меня на всем пути.

Цель! Вот же придумал! Интересно, это и вправду был дух моего наставника, или всего лишь воображение моего агонизирующего разума? Архимаг вон тоже перед смертью что-то рассказывал про цель. Правда, тогда он уже не различал реальности и иллюзии, и, кажется, говорил с тенями. Со своим прошлым.

Подумав о павшем колдуне, я вспомнил и его последнюю просьбу. Интересно, на что он вообще рассчитывал? Действительно хватался за соломинку. Как бы я смог помочь его дочери? В одиночку отбить у целого отряда воинов? Я даже с одним не справился. Бедному ребенку предстоит тяжелая жизнь. Сперва, на протяжении нескольких лет, регулировка правильного дара, путем долгих истязаний. Затем охота на себе подобных. А закончится все большим разочарованием. Все как у меня.

Мне стало так жаль дочь архимага, что будь я сейчас здоров и невредим, возможно и попытался бы вызволить ее из под опеки инквизитора. Я совсем не хотел, чтобы кто-то еще повторил мою судьбу, а тем более маленькая девочка. И тогда я поступил так, как научил меня Агорник. Направил всю свою злость, ярость, страх, обиду и тоску на то, чтобы этого не произошло.

Но результата, если он и был, увидеть мне не удалось. Сознание вдруг затопила чернота. Не та холодная и враждебная, что вечно караулит меня в темных закутках моей души. А другая. Ласковая и бархатистая. Она мягко укутала меня в своих объятиях и погрузила во мрак.

Старший инквизитор Огюст Бич Отступников в общих чертах был доволен тем, как сложились обстоятельства. Многоходовая комбинация в конце концов сработала, хоть и не всегда все получилось так, как задумывалось изначально. Несколько раз даже, все было готово отправиться в тартарары, сведя на нет все старания искателя правды. Зато теперь он мог праздновать победу и с уверенностью говорить, что его затея удалась. Ну, почти удалась. До ее завершения осталось совсем немного.

Огюст всегда любил сложные планы. Еще в детстве он часто до мелочей планировал все маломальские события в своей жизни на полгода вперед, причем обычно с привлечением сторонних людей, которые в его план привносили некий непредсказуемый элемент. В столь юном возрасте он уже учился предугадывать их поступки и обращать их в свою пользу.

Родился будущий инквизитор в семье мелкого дворянина. Некогда его род знавал лучшие деньки, был весьма знаменит и влиятелен, но за последние несколько поколений растерял большую часть своего могущества, денег и имущества. Даже родовой замок ушел с молотка за долги. Детство маленького Огюста прошло в старом родовом поместье, единственном недвижимом имуществе, которым еще располагала семья.

Многого лишился род за это время, единственное, что сохранилось в нем со старых времен в таком же объеме — это гонор и спесь, которые, при нынешнем положении семьи, смотрелись не очень уместно. Родители несостоявшегося еще искателя правды жили прошлыми заслугами и положением. И воспитали своего сына соответственно. Огюст вырос весьма амбициозным и самолюбивым. Правда реализовать даже в мелком дворянстве свои запросы он не мог, так как был всего лишь третьим ребенком в семье, а значит и титул отца доставался не ему. Поэтому он выбрал другой путь.