А он всё не останавливался, доводил меня до полного исступления и определённо упиваясь той властью, которую имел сейчас надо мной, проделывая те же изощрённые действия с моим соском. Пока я уже вообще не могла больше ни о чём думать, а только хотеть его. Хотеть, чтобы он меня наконец-то взял, а не сводил с ума греховными ласками.

Но ему оказалось мало и этого. Или же он специально тянул время, то ли пытая, то ли наказывая меня тем, что я сама хотела когда-то получить от него. Вот и получила в избытке, теряя рассудок от всего, что он творил. А уж от того, как он добрался до моей перевозбужденной киски и подавно. Когда стащил с моих бёдер трусики и тоже впервые накрыл ртом и языком все мои воспалённые складочки и клитор, обжигая интимную и слишком чувствительную плоть жарким вакуумом развратного засоса, одновременно и сладкого, и болезненного. Видимо из-за того, что он был частично грубым, я и не кончила сразу же. Зато протяжно простонала, снова выгибаясь и неосознанно подмахивая рту Стаффорда. Вернее его языку, скользящему по моей и без того очень влажной вульве и растирающему клитор такими же развратными ласками, которые он проделывал с моими сосками до этого.

Я ещё, наверное, никогда в жизни так долго до срыва голоса и пересохшего горла не кричала и не молила о пощаде, как этим вечером. И не сходила с ума буквально, находясь практически на грани то ли срыва, то ли запредельного экстаза. Но кончить он мне таким образом не дал, хотя мне и казалось, что ещё чуть-чуть и…

Стаффорд опять надо мной навис, уже припечатывая к кровати весом своего тела, переплетая руки с моими так, чтобы прижать их мёртвой хваткой к постели у моей головы. И снова пронзая мои глаза сминающим взглядом, пока скользил своим разгорячённым торсом по моему животу и груди, а большим твёрдым фаллосом с крупной мошонкой по моей раскрытой под ним киске. И я снова чуть не свихнулась за эти убийственные моменты, от того, что он заставлял меня чувствовать, смешивая сумасшедшее возбуждение с примесью лёгкой сладкой боли.

— А теперь умоляй! Умоляй, чтобы я тебя трахнул, — а уж когда он прохрипел это мне в губы, я и вовсе чуть было не кончила, если бы он не вжался сильнее в мой клитор практически каменным членом, чуть приглушив вышедшую за все рамки разумного похоть. — Ну же! Я жду!

— Прошу… Умоляю!.. — не знаю, как я вообще смогла это произнести, а до этого понять, что он от меня требовал и хотел. И то сделала это не сразу, так как мой голос никак не желал возвращаться.

— О чём… о чём ты меня умоляешь? — и опять в губы опаливающим дыханием или поверхностным ложным поцелуем, от которого у меня едва не поплавилось всё в голове, а киска заныла ещё надрывнее и требовательней. Но только он не давал мне увернуться и самой насесть на его член, прижимаясь им и своим телом ещё сильнее, тем самым обездвиживая меня чуть ли не полностью. — Скажи это полностью! Скажи, что ты хочешь, чтобы я с тобой сделал?

Чёртов ублюдок! Ненавижу! Ненавижу, но хочу его просто до одури и остервенения.

— Пожалуйста! Трахни меня! Я хочу, чтобы ты меня вые@ал!.. — кажется, я едва не плакала, когда всё это произносила умоляющим голосом, но так и не решившись первой прижаться к его рту своим, хотя и хотелось просто до трясучки. Всё равно через пару секунд я об этом напрочь забыла. Вернее, это Стаффорд выбил из меня это безумное желание, когда самодовольно зарычал мне в губы, а потом вошёл или вспорол одним мощным толчком, заставляя кричать и от боли, и от извращённого удовольствия. Заставляя сорваться в эту сумасшедшую бездну его персонального ада, сотканного из первозданного греха и низменного блаженства, слившись с его хозяином практически буквально и телами, и чёрными сущностями…

Похоже, этому безумию не было ни конца, ни края, как впрочем и всему тому, что Стаффорд всегда со мной вытворял в подобные встречи. Бесконечная сладкая пытка и затянувшийся в целую вечность блаженный экстаз, от которых я то ли сходила с ума, то ли сама их провоцировала, требуя ещё и ещё. А уж сколько кончала и в скольких позах имел меня Рейнальд, едва ли вспомню потом вообще. По крайней мере, одно из своих намерений он всё-таки выполнил, когда перевернулся на спину и посадил меня на себя верхом, заставив трахать его уже по собственной инициативе. И, надо сказать, это было не менее сладким и безумным, чем всё то, что он проделывал со мной до и после.

И, кажется, он даже добился другой своей угрозы, когда довёл меня до полуобморочного состояния или, как он сам это ранее назвал, до спейса. Может поэтому я не запомнила, когда это сумасшествие наконец-то закончилось, а я, соответственно провалилась в глубокий сон. Настолько глубокий, что ни разую за всю последующую ночь и раннее утро не проснулась. Зато всплыла из какого-то сумбурного бреда где-то уже ближе к обеду, с удивлением обнаружив себя всё на той же кровати гостиничного номера, куда меня вчера привёл Стаффорд после оперы и ужина. Причём окно в спальне было кем-то занавешено тёмно-синими, почти чёрными шторами, а раздвижные двери плотно закрыты. Про дальнейшие ощущения, наверное, можно и не говорить. Моё тело ломило, испытывая странную слабость, а при напряжении начинало дрожать так, будто я всю ночь только и делала, что разгружала в порту грузовой танкер на собственной спине и голыми руками. А уж как гудела голова и побаливал скальп… Правда, когда я потрогала свои волосы — они вроде как все были на месте. Хотя вспоминая, как Рейнальд накручивал их на свой кулак, то и дело оттягивая…

Чёрт! Наверное, на мне опять останется куча синяков после этой ночи.

Но и это ещё не всё. Когда я повернулась лицом к другой половине кровати, офигела ещё больше. Потому что Стаффорд лежал в чём мать родила рядом со мной и как ни в чём ни бывало дрых, растянувшись на животе в сугробах пухового одеяла и подмяв под голову приличное количество подушек.

А может я попросту ещё не проснулась и продолжала смотреть свой последний сон? Ведь мы никогда не делали этого раньше! Вернее, никогда не спали в одной постели и, уж тем более, не просыпались в ней вместе!

Видимо, мир за эту ночь действительно сошёл с ума или же сошёл со своей привычной орбиты. Хотя я и понимала, что радоваться данному повороту было бы слишком рано. Но ещё сложнее было себя заставить встать с кровати и отправиться на поиски ванной комнаты, не говоря уже про страшный сушняк и ноющую головную боль, с лёгкой тошнотой. Слава богу, что тошнота никак не могла являться результатом ночных сношений со Стаффордом. Как-никак, но до ближайшей овуляции было ещё слишком рано. А вот выпитое вчера вино в немереном количестве как раз и могло оказаться главной причиной моего не такого уж и приятного похмелья.

Вставать, положа руку на сердце, не хотелось вообще. Тем более, пока я лежала на спине и практически не шевелилась, дискомфортных ощущений в теле почти не ощущалось, если не считать позывных внизу живота и время от времени накатывающей головной боли. Правда, я на них едва ли обращала внимание, когда смотрела на спящего рядом мужчину, пытаясь определить по его неподвижному выражению лица, что же ему могло сейчас сниться, да и спит ли он вообще. А вдруг притворяется? Хотя едва ли.

Но и наблюдать за ним вечно я тоже не могла. Поскольку усиливалась и жажда, и нестерпимое желание сходить в туалет. В общем, пришлось заставить себя встать буквально через не хочу. И очень-очень осторожно! А то, не дай бог, разбужу Стаффорда. Иначе он обязательно испортит мне вполне себе даже позитивное настроение. Пусть уж сделает это потом, когда я приведу себя в порядок и немножко вернусь к жизни.

В итоге мне всё же удалось слезть с кровати и каким-то чудом не разбудить спящего мужчину. Потом так же бесшумно, босиком по ковру прокрасться до дверей и кое-как их открыть с минимальным звуковым сопровождением. Но и после этого Рейнальд даже не шевельнулся и вообще не подал никаких признаков жизни. Правда, не знаю, что было потом, когда я закрыла за собой раздвижные створки, а вместе с ними перекрыв для себя возможность наблюдать за Стаффордом.