Как жаль, что это не могло длиться вечно. Что физическое удовольствие не может навсегда перекрыть жёсткую реальность и живущую там боль. Правда, Стаффорду в ту ночь удалось совместить и первое и второе, вначале вернув меня резко на землю напоминанием о том, кем я здесь для него являлась, с чередой последующих сексуальных унижений, а потом вынуждая сходить от желаний к нему снова и снова. Снова заставляя меня кончать раз за разом и изводить своими изощрёнными пытками до умопомрачения. После чего, где-то через час или даже больше, попросту выставив меня за двери кабинета и приказав возвращаться обратно в свои комнаты.

Те минуты для меня уже превратились в странный, точнее даже бредовый сон. Я едва ли осознавала, что делаю и куда иду. А может просто не хотела этого осознавать, когда босиком на сильно дрожащих ногах интуитивно шла в нужную мне сторону, одной рукой придерживаясь за ближайшую стенку, а второй стягивая планки блузки на голой груди. Кажется, это единственное, что Стаффорд мне позволил надеть на себя, когда выгнал из своего кабинета.

Но, не смотря на выжатое до основания состояние и жуткую слабость во всём теле, на стекающие по внутренней части бёдер густые ручейки спермы и на уже высохшие её обильные пятна на груди, животе, ягодицах и лице, я не испытывала себя ни сломленной, ни доведённой до очередного срыва тряпкой. Я даже вроде как улыбалась, едва ли это понимая. Скорее делая это подсознательно… ведь, как ни крути, но он меня оставил. Не выгнал на улицу, не продал в рабство кому-нибудь из своих друзей, не свёл со мной счёты, а именно оставил, потому что до сих пор хотел. Да. Попытался меня наказать в привычной для него манере, но он это сделал со мной, а не с Моной. Он выбрал меня! Так что… Этот поединок выиграла я! Неважно какой ценой, но выигрыш за мной и только за мной!

— Почему ты не хочешь ничего рассказывать о себе и Стаффорде? Ты же не можешь не понимать, что ваши версии из совместного прошлого будут всегда отличаться. А окончательно разобраться, кто же в данном случае был жертвой, а кто, наоборот, использовал кого-то в личных целях, будет попросту невозможно.

Если раньше, практически сразу после операции я старалась не затрагивать при встрече с матерью особо эмоциональных тем, то уже по окончанию её второй реабилитационной недели поняла, что осторожничать было как-то уже явно бессмысленно. Мама не просто шла на поправку, в буквальном смысле возвращаясь к прежней жизни, она действительно выглядела так, будто набиралась жизненных сил от всего, что ей приходилось делать в реабилитационном центре. От лекарств, от пугающего курса витаминов и препаратов, которые не позволяли организму отторгать чужую почку, ну, и, само собой, от специальной диеты с последующими физиотерапевтическими занятиями, благодаря которым она едва не заново училась ходить и делать большую часть вещей самостоятельно.

А этим днём я её практически не узнала. Вернее, не узнала в этой сорокадвухлетней молодой женщине с короткой будто бесцветной стрижкой прежнюю умирающую мумию. Я словно по-новому привыкала к почти уже забытому образу родной матери, который был безжалостно стёрт из моей памяти за последние полгода. Она даже успела немного набрать в весе и вернуть здоровый цвет кожи, не говоря про смягчившиеся и ставшие от этого более приятными черты лица.

В общем, такими темпами она скоро снова станет той Норой (Андервуд) Райли, от которой в своё время успел сойти с ума не один десяток озабоченных самцов, и рядом с которой я всегда ощущала себя неказистым гадким утёнком. Правда, сейчас этого утёнка привели за деньги Стаффорда в божеский вид, нарядив его в дорогие брендовые шмотки, проведя через недра элитных салонов красоты Сан-Францизско и тем самым предав ему образ едва не роковой красотки.

И всё равно от детских и подростковых комплексов крайне сложно избавиться. Особенно когда изо дня в день наблюдаешь, как твоя родная мать постепенно превращается в первую любовь Рейнальда Стаффорда, когда-то свёдшую его с ума и оставившую весьма болезненный на памяти след. Иначе с чего бы ему требовать от её дочери выполнения столь безумного желания, как родить ему ребёнка?

— А он что, успел много рассказать тебе о нашем прошлом? — мама, к слову, тоже при наших встречах в реабилитационном центе старалась не затрагивать темы о моём проживании под крылом Стаффорда. Казалось, все эти дни она вообще не замечала в упор ни моих внешних изменений, ни того, что я заходила в её вип-палату в сопровождении теперь уже постоянного телохранителя Карла. И, само собой, говорила о чём угодно, только не о Стаффорде и не о том, что у меня с ним происходит. Как будто мы жили в разных измерениях, а она об этом даже не догадывалась.

— Достаточно, чтобы понять насколько он тебя презирает или даже ненавидит. А теперь ещё и это — хочет сделать меня роженицей для его будущего ребёнка.

— Прости, что? — или мне показалось, или кожа на лице мамы заметно потемнела от прилива крови, хотя всё это время она сидела (вернее даже полулежала) в удобном кресле-трансформаторе и с умиротворённым видом слушала всё, что я ей до этого рассказывала. А потом, я взяла и ни с того ни с сего задала вопрос о Стаффорде.

Она даже голову приподняла со спинки кресла, грузно нахмурившись и сделав вид, будто ослышалась или не расслышала, что я ей только что сказала.

— Точно, ты же ещё не знаешь. Я и сама об этом узнала всего несколько дней назад. Правда, ошалела от этого куда более бурно. В общем… он сказал мне, что ты сделала двадцать с лишним лет назад от него аборт и убила вашего общего ребёнка. А я теперь обязана возместить ему данную потерю и родить ему ещё одного наследника. Вот мне и интересно, что же тебя сподвигло на данные действия, и почему вы до сих пор так и не объяснились друг с другом? Неужели там действительно произошло что-то настолько страшное, из-за чего он никак не может тебя простить. А, главное, почему ты пошла на аборт? Тебя кто-то заставил? Его отец или… Что?

Мама отвела немного нестабильный от лекарств взгляд в сторону едва не на самом начале моего монолога. Но прослушала меня до конца, не перебивая и не проявляя вообще никаких ответных действий или реакции. Может лишь стала чуть глубже дышать и хмуриться болезненней. В любом случае, мне показалось, что она уже была готова заранее к данному со мной разговору, а может и предвидела, что рано или поздно, но ему суждено будет случиться.

— Мам, пожалуйста! Может раньше думая, что если ты не будешь мне рассказывать о своём прошлом, то сумеешь как-то и от чего-то меня уберечь. Только сейчас всё резко изменилось. Я тоже стала частью этой истории и далеко не второстепенной. Теперь это меня касается, как никого другого. Я должна знать, что у вас произошло! Я должна понять хоть кого-то из вас, чтобы осмыслить происходящее до конца и принять по этому поводу правильное решение.

— Но ты ведь ещё не забеременела. Ты же сама сказала, что не смогла приехать ко мне сюда три дня назад из-за начавшийся у тебя менструации и связанными с нею болями.

— Нет, я не беременна. И пока ещё не рвусь забеременеть. Тем более на таких условиях. Тем более, не понимая истинных причин, которые движут Стаффордом, и из-за которых он на этом вдруг зациклился.

Судя по тому, как после моих слов мама на меня посмотрела, пройдясь вначале по моей фигуре, а потом взглянув в лицо, она явно испытала некое облегчение, убедившись в том, что я не вру.

— Хотела бы я сама понять его истинные причины, Дейзи, и в особенности сейчас. Мы же не общались с ним все эти годы, и я тоже не имела понятия, как он жил и как относился к прошлому и ко мне. Он попросту вычеркнул меня из своей жизни, дав понять, что я для него больше не существую. Откуда я могла знать, что когда-нибудь вы встретитесь, и ему ударит в голову столь ненормальной идеей. Ошибки по молодости совершают все без исключения. И он совершал их не меньше моего. Поэтому я и не хотела, чтобы вы с ним когда-нибудь пересеклись. Он далеко не белый и пушистый, каким, быть может, пытался себя выставить более двадцати лет назад. Да и ты сама должна была в этом убедиться далеко не раз. Только, боюсь я едва ли сумею исправить в этой истории хоть что-то. По крайней мере, не сейчас. Не в моём нынешнем состоянии и в полной зависимости от денег Стаффорда. Я, по сути, теперь такая же его заложница, как и ты, ещё и совершенно беспомощная.