Слишком уж много новых потрясений за последний час, но, похоже, они действительно и не думали заканчиваться. Даже на последних словах Стаффорда. Поскольку это было лишь начало, а не последнее китайское предупреждение. И когда он поднялся надо мной и… вышел из меня, заставив неосознанно вздрогнуть, мне пришлось пережить ещё один неслабый шок от осознания, что он… Что он кончил в меня, и его горячее семя уже начало из меня вытекать, сбегая юркой струйкой по промежности к сиденью дивана.

— Господи, вы же… Вы это сделали прямо в меня…

А он даже внимания никакого на мои слова не обратил, вставая окончательно с дивана, пряча слегка обмякший член в брюки и поправляя непринуждёнными движениями рук остальную на себе одежду.

— Иди в свою комнату, Дейзи. Я собираюсь вызвать сюда слуг, чтобы они здесь прибрались. Не тупи, будь добра.

Стоит ли говорить, что я вернулась в выделенную мне золотую клетку вся в слезах и с холодеющим от дурных мыслей сердцем? Я до сих пор не могла поверить в произошедшее и в то, как со мной обошёлся Стаффорд, называя всё это мягким наказанием. Не говоря про тот убийственный факт, что теперь я могла от него залететь.

Да что с этим человеком не так? Может он сумасшедший? Хотя, скорее, сумасшедшая в этой истории именно я, раз добровольно пошла на всё это, позволяя делать с собой подобные вещи. И, похоже, это действительно было только началом. Началом чего-то воистину ужасного и необратимого.

Чтобы упасть и прочувствовать всю боль пережитого падения, для начала надо очень высоко взлететь. Почти до звёзд. Или даже туда, где обитают небесные ангелы. Недаром падение Дьявола (так неаккуратно переведённого в Ветхом Завете Люцифером — Несущим свет или Ранней Звездой, а у древних просто Венерой) в недра его нынешнего царства было таким красочным и жестоким. Буквально фатальным. Без ничтожнейшего права на прощение или хоть какую-то возможность всё переиграть.

Да и увы, но в древних мифах всё очень просто. У древних с моралью в этом плане нет никаких глубоких философских запарок. Хотя у большинства представителей золотой молодёжи с этим вообще никогда не бывает проблем. Всё, что находится за пределами их исключительной и такой многогранной жизни, их банально не интересует. То, что не касается их лично и не является главным критерием их существования, так и останется в сущности ничем — пустыми понятиями, бессмысленными вещами, которые не жалко пустить в утиль. Даже если это люди. Ведь люди в их понимании тоже делятся на значимых и бесполезных. И тот, кто не из их круга, моментально приобретает статус вещи. Чаще бездушной, но опять же полезной или ни на что негодной. А любую вещь можно как приобрести за любые деньги, так и сделать с нею в последствии всё, что не пожелает твоя падшая душонка.

Жил ли он всегда по подобным принципам или понятиям? Или всё-таки различал грани, предпочитая ходить по земле и не прыгать выше своей головы? Как ни странно, но каких-то собственных моральных принципов он придерживался, причём до сих пор, даже после того, как позволил себе взлететь, а потом разбиться при срыве практически насмерть. Он и сам не мог толком объяснить, почему не стал таким же, какими были чуть ли не все его братья, знакомые по общим интересам, так называемые друзья и однокашники. Хотя, вроде как, прошёл схожую школу жизни в равных условиях, как воспитания, так и воздействия окружающей его среды на моральное развитие.

И всё же… Видимо, в какой-то момент что-то пошло не так. Или же ему не до конца в элитной школе, а потом на первом курсе Йельского университета отбили последние зачатки человечности. А ведь у него имелись все предпосылки стать таким же моральным дегенератом, каким успел стать его кузен одногодка Уильям Бентон Карлайл — очень дальний родственник по материнской линии. Почему же тогда не стал? Почему не смотрел на мир, как смотрит сейчас, не замечая в людях того, что видел в них когда-то более двадцати лет назад? Разве можно измениться так резко и необратимо всего за несколько мгновений?

(Что ты сделала?.. Боже правый… ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА, НОРА?!..)

А может он никогда и не менялся? Может ему казалось, что он другой? Может ему нравилось быть другим или же… изображать из себя другого?.. Разве так не проще? Особенно на фоне Билла и его отбитых на всю голову приятелей. Быть почти что белым рыцарем, безупречным примером для подражания и глянцевой картинкой для воздыхания наивных дурочек. Эдаким наследным принцем местного пошиба, за которым сохнет добрая половина носительниц двойной икс хромосомы почти что во всех юго-западных штатах Нового Света.

Правда, тем треклятым летом он и не собирался совершать в Юкайе никаких благородных подвигов. Отец заставил приехать его и нескольких кузенов (в частности со стороны Карлайлов, поскольку Рейнальда годом раньше пока ещё условно связали будущими брачными обетами с представительницей данного аристократического клана) в их семейную резиденцию в это богом забытое место. Связано это было с очередным громким юбилеем городка, в честь которого в Стаффордхолле собирались проводить помпезное мероприятие с благотворительным уклоном и вечерним балом на весьма широкую ногу.

И именно на этом грёбаном рауте он её впервые и увидел. Как одну из особо приглашённых особ, являвшуюся гордостью местечкового «высшего бомонда», если таковой вообще можно было так называть. Увы, но провинция есть провинция. И зажиточных представителей классической аристократии здесь можно было сосчитать на пальцах одной руки. Всё остальное — банальное недоразумение, образовавшееся на пустующем под солнцем месте. Кто успел, так сказать, тот и занял видный шесток, пока это не сделал кто-то попроворнее.

Не удивительно, почему его мать сдерживала кривую улыбку с неудачно скрытым раздражением почти весь вечер. Ведь отец согнал на него едва не весь цвет здешних «небожителей», кто имел какое-то хотя бы отдалённое отношение к так называемой местной знати и держал на банковском счету чуть больше ста тысячи реальных наличных. И то, в лучшем случае. В худшем, это был средний класс среднего достатка, но с почётными чинами при муниципалитете или в иных не менее важных сферах городского управления. А в наихудшем, как эти красавицы из явно низшего сословья, которые должны были участвовать в благотворительном розыгрыше сегодняшнего вечера в качестве его самого главного украшения.

— Рей, ты с нами? — мой не самый любимый кузен Билл нарисовался рядом с моим столиком вместе с парочкой таких же подвыпивших, как и он дружков-обалдуев, когда я меньше всего ждал его появления. До этого он бесцельно шатался по заднему двору нашего имения. Вернее даже, буквально бродил среди расставленных почти по всему периметру садового патио круглых столиков, то и дело совершая набеги к установленной неподалёку барной стойке и совершенно не интересуясь происходящим на возведенной сцене немаленькой деревянной беседки рядом с пирсом. А иногда просто куда-то то и дело исчезал, возможно, исследуя местные окрестности или же возвращаясь зачем-то в дом.

Только в этот раз его остекленевший взгляд неотрывно смотрел как раз на временную беседку, пока он удерживался в вальяжной позе хозяина положения, опираясь о моё плечо левой рукой, а пальцами правой вцепившись в хрустальный бокал с недопитым коньяком. Не представляю даже каким по счёту.

— С вами? Ты о чём? — я и раньше не горел большим желанием пересекаться с ним где-либо в пределах всего Юкайи, а уж сейчас в Стаффордхолле и подавно. Поэтому и поморщился, стараясь не смотреть в его поплывшую нетрезвую физиономию и, в особенности, не желая узнавать, что же сейчас творилось в его и до этого не всегда здоровой голове.

— Спустить пар и разрядиться во-он в ту шикарную дырку. Мы тут поспорили, девственница она или уже нет. Поэтому надо срочно проверить.

— Что, бл@дь? Ты совсем еб@улся? — не представляю, как я не сорвался в тот момент в крик, хотя и был на грани.