Глянул на светло-серую, с прозеленью, невысокую глыбу и сразу понял, что это круг ему не откроется. Всё-таки проверил: спел, дотронулся — руки обожгло. Злобно плюнул на Камень — плевок исчез в полёте. Глянул на крепко спящую на снегу охотницу. Очень красива, поразительно похожа на Вильяру. Мудрую убивать ему не велено, а эту… За шиворот вздёрнул добычу на ноги, перехватил за гриву и заколол мгновенным ударом в горло, как Митаю. Удерживая бьющееся тело, облил Камень кровью сверху донизу. Показалось мало: вспорол девице живот и навалил выпадающими потрохами на вершину глыбы. Одарённая, живучая добыча всё ещё сопротивлялась смерти: хрипела, сучила ногами, скребла по алому непослушными пальцами. Да, это куда слаще любовной игры! Как он раньше убивал, а не замечал? Любопытно, возьмёт ли Камень жертву целиком, как прошлый раз, или оставит? Охота полакомиться…

От молнии в голову Стурши едва увернулся! Мигом ушёл на изнанку сна, запетлял призрачными тропами, путая их за собой. Проверить бы, кто кого: мудрый или недопосвящённый, как они говорят? Но убивать Альдиру Повелитель Скундара передумал. Потому схватка с разъярённым хранителем угодий в намерения Стурши не входила. И не высмотрел бы Альдира лишнее… Нет, мудрый неожиданно легко стряхнулся с хвоста. Всё-таки Голкья редко рождает сновидцев, подобных Стурши! А чтобы такого одарённого ещё и стихии слушали — двойная редкость.

Гордясь своим поразительным даром и удалью, Стурши явился обратно в логово Скундары. Хозяина не застал и решил пока не звать. Чтобы тот не напридумывал новых заданий, пока прежнее не выполнено. Альдира ведь не сунется в круг, где у него на глазах умерла беленькая? Он может спеть Великую песнь в любом соседнем, и Скундаре о своих планах не доложит. Ищи ветра! Зато на Рыбьей горе — его любимый круг, там он часто бывает, туда обязательно пойдёт. И там Стурши почти не наследил, а что наследил, легко заметёт. Потом уже посмотрит, что будет дальше.

Колдун счистил с себя кровь: брызги раздражали, как всегда, и не было в них никакой сияющей притягательности. Пошарил в Скундариной кладовке, оделся. Погрыз вяленого мяса — парного-то дважды не перепало — и вернулся на Рыбью гору. Тени стали короче, но ещё не полдень. Видимых следов плотный наст не держал, нюх и магическое чутьё подсказали, что после Стурши с Митаей здесь не ходил больше никто.

Стурши замёл и эти скудные следы, а после, прикрывшись «морозной дымкой», устроил лёжку недалеко от Камня. Тени укоротились, потом начали удлиняться. Полдень миновал, Альдира бродил неизвестно где и не собирался совать голову в ловушку. А колдуну стало очень-очень не по себе. Сквозь обычную для охотника досаду — упустил добычу, бывает, не впервой — пещерным сквознячком сочилось иное чувство, донельзя тягостное и мучительное: будто не исполнив приказ Скундары, Стурши сам перестаёт быть, проваливается в пустое чёрное нигде. Его так разобрало, что он едва не послал зов Альдире, мол, приходи сражаться на изнанку сна. Кое-как удержался от этой, затем ещё от дюжины лезущих в голову глупостей. Сделал одну, вроде бы, умную вещь — послал зов Скундаре. Услышал: «Мы с тобою дурни, Стурши! Оказывается, Нельмара поменял всем время и круги, Альдира пел на рассвете у Долгого озера. Неизвестно, когда теперь пойдёт в какой-нибудь круг.» «Когда-нибудь пойдет. Тут, на Рыбьей, всё истоптано его старыми следами. Мне караулить дальше, или бросить?» «Бросай пока! Возвращайся скорее в убежище, есть разговор». Тяжесть рухнула с плеч, Стурши ухмыльнулся Зачарованному Камню, превращённому в ловушку, и поспешил навстречу новым приказам… Своего Повелителя, да!

Альдиру он не дождался совсем чуть-чуть, но «чуть» не считается.

Повелитель был хмур. Не захотел слушать смачный, со всеми подробностями, отчёт об осквернении двух Камней. Одобряюще хлопнул Стурши по плечу, мол молодец, правильно всё сделал, и тут же отстранился, поджал губы, смерил холодным, строгим взглядом:

— Стурши, я повелеваю тебе: спрячь нашу общую силу и спрячься сам, пока я тебя не призову. То есть, сиди в пещере и не высовывайся в дневной мир без моего прямого приказа. Понял?

— Понял, исполню, — а чего ещё скажешь, когда воля Повелителя достаточно непреклонна, чтобы стать их общей волей? Но вопросы-то задавать никто не запрещал. — Скундара, а что случилось-то?

— Нельмара объявил общий сбор всех мудрых. Я иду в Пещеру Совета. На мне не должно быть печати Теней, заметной другим мудрым… Да, ещё кое-что я отдам тебе на сохранение, — пальцы Скундары неуверенно дрогнули, лицо скривила гримаса, но он быстро пересилил себя и собрал волю воедино. — Стурши, береги эту вещь до моего возвращения!

Принимая из рук в руки поясной кошель с чем-то тяжёлым и плоским, Стурши не ведал колебаний. Конечно, он сбережёт достояние Повелителя! Ну, разве, поглядит краешком глаза и чуточку попользуется…

— Сберегу и верну. Иди на Совет со светлым сердцем, Скундара.

Мудрый ответил кривой улыбкой:

— А теперь, Стурши, отстань, отойди и не мешай мне сосредоточиться… Щурова пропасть, как же я этого не люблю!

— Ну и шёл бы в Ярмарочный круг через Камень внизу. Или ты этого тоже не умеешь? — буркнул Стурши, отворачиваясь.

Для мудрого, приятель был никудышным сновидцем: ходить изнанкой сна он кое-как выучился, но ускользать туда легко и стремительно, как Стурши, не мог. Забрезжило в памяти, будто кто-то даже смел говорить про Скундару: «Это не мудрый, а сплошное недоразумение! Выбрали очень одарённого парня, а родовая ветвь оказалась бесплодная, дара после посвящения не прибавилось». Кто так говорил? Какой ещё Великий? Какое такое Солнце Голкья? Мысли и воспоминания будто обрезало. Сравнивать нынешнего Повелителя с кем-то прошлым Стурши не смел. А Скундара всего через несколько вздохов уснул и исчез. Для него — очень быстро.

Оставшийся в одиночестве колдун тут же распустил завязку вручённого на сохранение кошеля. Вытряхнул в ладонь старый каменный нож-улу. Узнал. Подавился вздохом. Оцепенел на несколько долгих мгновений. Медленно выдохнул.

Сжал пальцы на рукояти и полоснул по второй руке. В полном недоумении уставился на бледный, медленно розовеющий след. Тупое лезвие скользнуло по коже, не оставив даже царапины! Попробовал ещё пару раз. Убедился, что синяк-то, если постарается, сам себе посадит, однако пускать ему кровь ножик Скундары упорно отказывается. Из чистого упрямства Стурши проколол палец стальным клинком, заменившим сломанный об чужака обсидиановый. Глянул, как набухает красная капля, потянулся размазать по отполированному до блеска чёрному сланцу — что-то оттолкнуло. Сунул палец в рот: кровь как кровь. Ладно, понял уже! Нет, так нет! Не хочешь — не надо.

И сразу же будто потянуло куда-то. Куда? К лазу в дикую часть пещеры, надёжно загороженному каменной дверью, завешенному шкурами от сквозняков. Можно ему туда? Можно. Повелитель велел не высовываться в дневной мир — Стурши и не собирается! Просто погуляет по пещере, по всем её закоулкам. А то мало ли, сколько ему тут сидеть?

А вело ощутимо и явно: чем ниже, тем ясней. Он спускался быстро, но за всю дорогу не набил ни шишки, ни синяка, и даже огонь со светильника не потерял ни разу. В конце пути Стурши без удивления, без страха уселся на пол прямо под проступающей на потолке чёрной стаей. Поднял к низкому своду сложенные лодочкой ладони. Подождал, пока звери выпьют свет светильника дотла. И в непроглядном мраке чувствовал, как они продолжают тереться об него и ластиться, как вылизывают его своими лёгкими, щекотными язычками. Тихо радовался, разделяя со своей стаей пережитые за время недлинной разлуки ощущения дневного мира. Им — внове и любопытно, они забыли, как там, вовне.

Улу на поясе навязчиво подсказывал, что Повелитель вручил Стурши довольно власти, чтобы позвать их за собой, дать им новую жизнь. Но старые Тени слишком давно пребывали здесь, слишком сроднились с вечным покоем, с пещерным мраком и тишиной, чтобы по-настоящему желать иного. Незачем принуждать их силой, когда совсем рядом, только позови, бьётся в путах немоты чья-то свеженькая, почти живая тоска, когда чей-то нестерпимый ужас мягкими лапками толкается в сердце…