«Стурши, ты хочешь освободиться?» — безмолвный вопрос старого Латиры застал беззаконника врасплох, посреди вероломных замыслов.

Стурши опасался этого мудрого, когда он был живой, и в Снежных Норах напал на Иули, как на более лёгкую добычу. Латира-Тень, возрождённый Повелителем, всё тот же хитрющий прошмыгин сын! Наверняка, он спрашивает не спроста. Но лгать ему — глупо. «Да, я хочу освободиться. А ты?»

«И я хочу. Ты не ожидал такого ответа от правой руки Повелителя?»

«Нет, не ожидал. И что ты собираешься делать, о мудрый, чтобы освободиться?»

«Я не собираюсь, я делаю. Помогаю Повелителю на пути к истинному равновесию. Сам я ему помогаю и никому не позволю сорвать песнь: ни живому, ни Тени. Особенно тебе, Стурши, я не позволю покушаться на Повелителя. Знаю же: у тебя хватит поганства, и нож у Зангиры ты стащил не просто так. Но со следующим Повелителем нам может повезти гораздо меньше, чем с этим Иули. Вдруг, следующий не даст нам и той воли, что у нас сейчас есть?»

«А ты думаешь, следующий — будет?»

«Я уверен. Но если Повелитель и Солнечный споют сейчас, как должно, то новых потом может не быть. Мы с тобой успеем невозбранно уйти тропою духов. Я желаю освободиться именно так. А ты?»

Стурши снова вспомнил безголовых подкаменников, мучительно елозящих по камням, даже когда их ободрали и выпотрошили. Даже в котле с кипятком они угомонились не сразу! И хотя похлёбка получилась вкусной, мясо — нежнейшим, вожак ватажки молодых охотников велел больше не добывал такую дичь. Слабак! Одно слово, будущий Скундара! Стурши и тогда не жалел тупую живучую добычу, а сейчас — подавно. Но трепыхаться так самому? Противно. Унизительно.

Беда в том, что удалой колдун ужасно, невыносимо желает быть. Ощущать себя живым или почти живым: до недавнего времени он не чуял разницу «почти» настолько остро. Вторая беда: Стурши не верит в утешительные сказочки про щуров с их загадочными тропами. Скольких врагов, своих и Великого Безымянного, Стурши убил! Убил наяву и рвался добить их во сне. Но как ни выкликал он мертвецов по именам, нарушая древний запрет, как ни искал их на изнанке сна, ни один призрак не явился к нему на зов. Стурши не верит в тех, кого не встречал, чьих следов не видел. А забывать себя и растворяться в стихиях — ещё противнее и унизительнее, чем бегать на поводке.

— Стурши! — оклик вырывает колдуна из угрюмой задумчивости. Рыженькая девчонка теребит его за рукав, снизу вверх заглядывает в лицо. — Стурши, любезный мой! Прости Митаю, что не сохранила себя, приняла облик прежнего Повелителя. Прости, что я гонялась за тобой. Ты простишь меня, о Стурши?

Он смотрит в яркие золотые глаза с тревожно расширенными зрачками. Прихватывает пальцами кончик мохнатого уха: легонько и нежно. Гладит по голове, приминая густую мягкую гриву. Обнимает и крепко-накрепко прижимает девушку к себе. Говорит с горечью.

— Наверное, это я должен просить прощения у тебя, Митая. Это я увёл тебя на путь Теней. И поэтому всё у нас с тобой идёт вот так… Не так. Сам я по-дурацки жил и по-дурацки помер. Теперь ни жив, ни мёртв. И женщину свою не могу назвать женой и привести в свой дом. И дома-то у меня, беззаконника, не было и не будет.

Митая тоже крепко обхватывает его руками, стоит, прижавшись, а потом поднимает удивлённое личико:

— Стурши, ты же сам сказал! Где мы с тобою встретимся, там и есть наш дом! Охотиться Повелитель запретил: всем-всем и строго-настрого. Нас с тобой он никуда не гонит, ему довольно тех, кто носит его лицо, он забыл про нас двоих. Давай побудем мужем и женой, пока можно? Я знаю уютную комнатку, где много-много шкур и подушек. Пойдём туда?

Стурши улыбается Митае. Глядя в широко распахнутые золотые глаза, он ощущаел себя живым, безо всяких «почти». Он хочет и может сделать с Митаей то, что делают живые со своими женщинами, со своими жёнами. Он больше не занимается глупостями: не думает ни о безголовых подкаменниках, ни о Тенях, ни о Повелителях.

— Ты права, Митая. Пошли в ту комнатку, покувыркаемся.

Тень с лицом Иули заглядывает к ним в самый неподходящий миг — исчезает, подмигнув, прежде, чем Стурши успевает отвлечься от своей женщины и рявкнуть на незваного гостя.

Усталая, довольная Митая дремлет у Стурши на плече, и это лучшее, что с ними двоими могло случиться в этой жизни. Да пусть уже не жизни — не важно. Она — не первая женщина Стурши и даже не первая, с кем ему было так хорошо. Но она — последняя. Сновидец закрывает глаза и ныряет в её сон.

Возможно, они никогда не проснутся. Возможно, у них больше нет привычных тел. Два облачка серебристого тумана идут по-над снегом, не тревожа мерцающую гладь. Над ними — близкие, яркие звёзды, а вокруг звёзд летают миры, где можно славно покуролесить… Когда-нибудь потом, когда двум призракам наскучит просто быть рядом друг с другом.