Беатрис осмотрела комнату, прикидывая, что можно взять с собой при бегстве из города. Рядом с кроватью в куче вещей, выброшенных из чулана, валялась норковая шуба. Девушка сняла свое шерстяное пальто и накинула мех на плечи. К ее изумлению, шуба, достававшая ей до колен, оказалась почти впору. Она затянула поясок. Питаясь долгие годы в своей закусочной жирной пищей, тетушка располнела, но вот юная Дорис на фотографии выглядела совсем иначе: когда-то она обладала такой же миниатюрной фигуркой, как у ее племянницы. Беатрис прижала к груди мягкий мех, словно это была сама Дорис.

— Мне жаль, что приходится убегать, — прошептала она.

И тут у нее внутри как будто затикали незримые часы, призывая поторопиться. Девушка бросилась в прихожую и достала из кладовки маленький чемодан. Одежда ей была необходима, поскольку тайник с ее вещами в банке обнаружили, пока она пряталась в гостинице. Беатрис содрогнулась при одной только мысли, что произошло бы, вернись она прошлой ночью на одиннадцатый этаж.

Она прихватила кое-какое белье, остававшееся на батарее еще с тех пор, когда она здесь жила, затем в ванной сгребла в сумку зубную щетку и прочую мелочевку. Мимоходом глянула на зеркало — и не смогла удержаться от крика.

На стекле было что-то начиркано. Сначала Беатрис даже показалось, что надпись сделана кровью, однако, присмотревшись, поняла, что это всего лишь губная помада. Пару мгновений спустя она признала в бессмысленных на вид каракулях скоропись. Значит, это послание Макс. Наверное, она наведывалась сюда в один из тех двенадцати дней, что Беатрис здесь не появлялась. Не без труда девушка разобрала расплывшиеся жирные значки, и сердце ее бешено заколотилось:

Ниже следовал еще текст, однако уже совершенно неразборчивый. Определенно, Макс очень спешила, оставляя послание на зеркале. Беатрис только и удалось расшифровать нечто похожее на «Мотель Лансер».

Она попятилась от зеркала. Выключила свет, схватила чемоданчик и бросилась прочь из квартиры, даже не удосужившись запереть дверь. Внизу, из тени навеса, она оглядела дорогу и скользнула за дом, а потом побежала, петляя меж ветхими соседними зданиями и избегая улицы. Примерно через квартал она выскочила на тротуар, где замедлила шаг, чтобы не привлекать внимание. Вдруг на расстоянии нескольких домов от нее взревел двигатель машины. Автомобиль двинулся в ее сторону, и Беатрис снова сорвалась на бег, устремившись к оживленной Мэйфилд-роуд с ее лавками и ресторанчиками.

Первая освещенная вывеска, которую она заметила, принадлежала закусочной, где раньше работала тетушка. Девушка бросилась внутрь, громко захлопнув за собой стеклянную дверь. Только оказавшись в безопасности, она осмелилась оглянуться: мимо медленно прокатила черная машина с тонированными стеклами. Беатрис задыхалась от бега и страха.

Сзади раздался голос:

— Беатрис, это ты? — Девушка обернулась и увидела направляющуюся к ней Глэдис с неизменным кофейником. — Милая, с тобой все в порядке?

— Да, все хорошо. — Хватая ртом воздух, она неловко улыбнулась. — Я просто… Просто бежала.

— Не холодновато ли для пробежек? — нахмурилась старая официантка и взглянула на ее чемоданчик. — Куда-то собралась, милочка?

— Я-то? Ах нет… Это кое-какие вещи Дорис. Мне подумалось, ей бы понравилось, если б я принесла их в палату. — Беатрис наконец-то успокоилась, дыхание ее выровнялось.

— Так к чему такая спешка?

— Да там машина проезжала… Из нее что-то крикнули, и я испугалась.

— Что ж, вполне тебя понимаю. Но здесь действительно не стоит расхаживать по вечерам одной.

— Я знаю, но мне надо успеть в больницу, пока не закончились часы посещения. — Девушка снова выглянула на улицу. Автомобиль как будто исчез. — А теперь мне вправду нужно идти.

Глэдис снова посмотрела на чемоданчик.

— Кстати, я кое-что вспомнила. Не хочу тебя отвлекать, но пару дней назад Мик просил меня освободить шкафчик Дорис, поскольку… Помилуй Господь ее душу, поскольку она вряд ли уж вернется на работу. У тебя найдется минутка?

Беатрис машинально кивнула и проследовала за Глэдис в хозяйственную часть, где многие годы начинались трудовые будни тетушки.

— Мне ужасно неловко, но, может, ты заберешь ее вещи?

— Ах, конечно. Обязательно. Дорис непременно получит их. — У Беатрис и в мыслях не было возвращаться в больницу, однако другой ответ ей в голову не пришел.

— Их всего-то ничего. Она держала здесь кое-что на крайний случай. — Официантка вручила небольшую сумочку на молнии и мягко похлопала девушку по исхудалой щеке. — Если мы больше не увидимся, всего наилучшего тебе, милочка.

Пятница, 28 августа 1998 года

— Айрис…

Она пряталась в уборной на пятнадцатом этаже. Руку ей оттягивал чемодан из бурой кожи. Кругом царила кромешная тьма, и единственное, что она слышала, было ее собственное дыхание. Пока вновь не раздался шепот:

— Айрис!

— Что? — прошипела она в ответ.

Голос доносился из вентиляционной шахты. Айрис протянула руку и тронула железную решетку, которая оказалась незакрепленной и тут же пошатнулась. Она отдернула руку, но было поздно. Металлическая пластина с бряцанием отвалилась от стены, огласив весь этаж нескончаемым эхом. Тьму тут же вспороли лучи фонарей, из коридора послышался тяжелый топот. Выбора у неё не оставалось. Девушка бросила чемодан и принялась шарить внутри чернеющей шахты, пока не наткнулась на перекладину лестницы. Вцепившись в нее изо всех сил, она втянула внутрь тело и ноги. Голоса уже раздавались из кабинета за дверью уборной. Айрис принялась карабкаться вверх по перекладинам.

Но вот луч фонаря заметался уже и по гладким металлическим стенкам шахты. Она вцепилась в лестницу и попыталась укрыться в тени. Над головой появилось жалюзи наружного выхода вентиляции, и перед глазами Айрис замаячили тонкие полоски недосягаемого тусклого ночного неба. Что-то коснулось ее шеи. Раздалось жужжание. Девушка отмахнулась. Но потом появилась еще одна муха, и еще, пока, наконец, ее не облепили сотни насекомых. Они лезли в уши, нос, рот. Завизжав и раздирая на себе кожу, Айрис отпустила лестницу. И полетела вниз, в черноту…

От своего крика она и проснулась. Неподвижно посидела в постели, судорожно вцепившись в одеяло, пока наконец ее не оставило ощущение падения. Потом содрогнулась всем телом и спрятала лицо в ладонях. Перед глазами у нее до сих пор стояла картина стремительно удаляющихся полосок ночного неба и мелькающих стенок вентиляционной шахты. Часы на полу показывали половину шестого утра. Превосходно! Она проснулась еще до восхода солнца в день своего увольнения. Какое-то время Айрис пыталась заснуть снова, однако воспоминания о мухах погнали ее прочь из кровати на кухню.

Девушка выкурила сигарету и затем выпила кружку вчерашнего кофе, но времени все равно еще было только шесть часов. Она свернулась калачиком на диване и стала наблюдать, как светлеет небо. Наконец натриевые фонари замерцали и отключились. Через два часа ее уволят, и она понятия не имеет, как жить дальше. Может, стоит просто исчезнуть? Никому и дела-то не будет. Ну не совсем. Ник и Элли, пожалуй, чуток погрустят, но позабудут о ней после первой же баночки пива. Только одному человек действительно не плевать на нее.

Айрис закурила следующую сигарету и взялась за телефон.

Мать сняла трубку после первого же гудка.

— Алло?

— Привет, мам, это Айрис. — Стоило ей услышать голос матери, и на глаза навернулись слезы.

— Айрис? Милая, с тобой все в порядке? Еще так рано…

— Я знала, что ты уже не спишь. Мне приснился плохой сон.

— Ах, бедненькая ты моя. Как бы я хотела сейчас тебя обнять. Что-нибудь случилось?

— Я… — Ей хотелось рассказать обо всем — о мертвеце, ключах, голосах, предстоящем увольнении, пристрастии к выпивке, жалких любовных отношениях и о своем одиночестве. Ей так хотелось забраться к матери на колени, чтобы она обняла ее и стала качать, как в детстве. И мама обнимала бы ее, пока бы ей не полегчало. Однако девушка знала, что ее мать и сама одинока и на этот раз ни за что от нее не отстанет. Она будет настаивать, чтобы Айрис вернулась домой, а там ее жизнь наполнится материнскими жалобами на отца, сплетнями о соседях, рассуждениями о новом сериале, самоуверенными наставлениями и бесконечной болтовней, болтовней, болтовней ни о чем. Едва не задыхаясь, Айрис подавила подступающие рыдания. — Я даже не знаю. Наверное, просто нервы. А папа где?