Беатрис хотела возмутиться, но ее вдруг начали душить слезы. Она отступила от стойки и бросилась прочь из приемной. На улице девушка прислонилась к фонарному столбу и дала волю рыданиям.

— Вы в порядке, мисс? — раздался чей-то голос.

Она даже не стала смотреть на участливого прохожего, просто отмахнулась и побрела по тротуару, утирая лицо трясущимися руками.

Дорис поместили в отделение реанимации. Женщина за стойкой направила Беатрис к лифтам. Она поднялась на пятый этаж и подошла к очередной стойке.

— М-мою тетю доставили к вам сегодня вечером на скорой помощи. Ей стало плохо на работе.

Ночная дежурная взглянула на покрасневшие глаза и расплывшуюся тушь Беатрис, и выражение ее лица чуть смягчилось.

— Как ее зовут?

— Дорис Дэвис.

— Одну минуту, я проверю. — Сестра ушла, оставив Беатрис одну в фойе отделения реанимации.

Откуда-то из-за стойки регистрации до девушки доносился приглушенный гул и пиканье аппаратов. В воздухе пахло чем-то вроде промышленного пылесоса и мочи. При мысли, что Дорис придется провести здесь всю ночь, ее замутило, и она рухнула в кресло и принялась раскачиваться вперед-назад. Потом стала тихонько напевать песенку: «Баю-бай… Засыпай… И не плачь, моя малютка… По утру к тебе придут… Расчудесные лошадки».

Это была колыбельная ее детства. Она не помнила, чтобы ей пели эту песенку, но иначе ведь и быть не могло. И она не помнила, во сколько лет она взяла в привычку напевать ее себе самой.

Наконец медсестра вернулась. Она что-то принесла — как оказалось, сумочку Дорис. Женщина положила ее на стойку и села на свое место. У Беатрис перехватило дыхание. Господи, Дорис умерла.

— У вашей тети инсульт.

Сумочка на стерильной стойке внезапно оказалась словно бы в другом конце туннеля, и девушка уносилась от него все дальше.

— Сейчас она в коме, — продолжала меж тем медсестра. — Доктор Маккаферти уже ушел домой, но завтра вы сможете с ним поговорить.

Кома… До Беатрис медленно дошел смысл слова. Она судорожно вздохнула. Значит, Дорис жива!

— Могу я увидеть ее?

Медсестра повела девушку по узкому коридору со стеклянными дверями по сторонам и приоткрыла последнюю справа. В палате на ослепительно белой простыне неподвижно лежала женщина. К ее ноздрям и вене на правой руке вели какие-то трубки. Беатрис с трудом узнала тело на каталке, но это определенно была Дорис. Она отшатнулась от двери и нетвердо двинулась назад в фойе, прикрывая рот рукой. Уже у самого лифта ее окликнула медсестра:

— Подождите! Сумочку не забудьте. — Женщина протянула Беатрис коричневую сумку. — Мы не рекомендуем оставлять подобные личные вещи в больнице. Мы не несем ответственности за их сохранность.

Сжимая сумочку, девушка в одиночестве побрела прочь. От больницы до дома было с километр пути, и от холодного пронизывающего ветра на холме не спасало даже пальто, но она едва ли что ощущала. Наконец Беатрис оказалась в квартире, где тут же рухнула на диван. Сумочка Дорис из мягкой потертой кожи так и оставалась у нее в руках.

Девушка обвела взглядом комнату. И что теперь? Что ей теперь делать? Она бросила сумочку на журнальный столик перед собой, но неудачно, и та упала на пол, рассыпав по полу содержимое — семь долларов, щетку для волос, всю в седых волосах, да помятую полупустую пачку ментоловых сигарет. Беатрис поднесла ее к носу и вдохнула аромат. Глаза у нее вновь наполнились слезами.

Она бережно взяла связку ключей тетушки и стала баюкать ее на ладони, словно это была рука Дорис. В больнице-то она к ней так и не прикоснулась. Просто взяла и удрала.

Беатрис до боли стиснула связку в руке. Потом принялась механически перебирать ключи. Вот ключ от квартиры, а вот от прачечной в подвале. Еще один, должно быть, от закусочной. Но вот последний ключ показался ей необычным. Он был значительно меньше и позамысловатей остальных. Вдобавок выглядел гораздо старее. Девушка перевернула его и увидела на нем номер — 547. Беатрис созерцала его, пока у нее не сомкнулись распухшие веки и она не погрузилась в сон.

В понедельник Беатрис явилась в бюро, по-прежнему пребывая в ступоре. Доктор что-то долго ей объяснял, упоминая лопнувшие кровеносные сосуды, курение и просто невезение, но из всего этого она только и уяснила, что Дорис может так и не выйти из комы.

— Ну и видок у тебя! — притворно набросилась на нее Макс. — Небось напилась вчера вечером, а?

Беатрис же боялась даже слово произнести. Ее душили слезы, но плакать здесь, в секретарском бюро банка, было нельзя. Она не могла позволить себе потерять работу, особенно сейчас. Теперь по всем счетам, за аренду и еду платить придется ей самой. Одной. По щеке у нее все-таки пробежала слезинка.

— Так, жди меня в туалете. Давай, пошла, — скомандовала Макс.

Беатрис безропотно подчинилась. Она кое-как добралась до кабинки и уселась на унитаз. Она даже не помнила, когда в последний раз ела.

В уборную ворвалась Макс.

— Эй, ну так что с тобой стряслось?

— Тетя в больнице. У нее инсульт. Я… Я не хочу говорить об этом.

— Когда это произошло?

— В День благодарения. Я узнала об этом, после того как меня увез твой брат.

— Ах, боже ж ты мой! Мне так жаль. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Лицо Макс выражало искреннее участие, и одного этого оказалось достаточно, чтобы Беатрис разразилась рыданиями. С того момента, как она узнала о несчастье с тетушкой, ее подруга была первой, кто предложил ей помощь. От медсестер так и веяло холодом. Доктор говорил о Дорис, словно о разбитом автомобиле. Она спрятала лицо в ладонях.

Макс сунула ей обрывок туалетной бумаги вытереть слезы.

— Надо вытащить тебя отсюда. Спускайся пока в фойе. Я буду там через пять минут.

— А как же…

— Каннингем я беру на себя. В таком виде она тебя видеть не должна. Давай, иди.

Беатрис кивнула. Она нетвердо поднялась и мельком увидела в зеркале свою красную распухшую физиономию. Макс права. Возвращаться в бюро ей нельзя.

Пять минут спустя ее подруга с ухмылкой вышла из лифта.

— Манданингем сегодня само великодушие. Мы обе получили выходной, чтобы помочь тебе совладать с семейной трагедией. Черт, она сама чуть не расплакалась. Как насчет выпить? Тебе явно не помешало бы.

Беатрис было совершенно все равно, куда идти — главное, она больше не одна. Вместе подруги отправились в бар.

Кармайкл возился за стойкой, готовясь к новому рабочему дню, когда Макс забарабанила в стеклянную дверь. Та была заперта, поскольку официально «Театральный гриль» открывался только в одиннадцать.

— Красавицы! — пропел бармен из-за двери. — Чем могу помочь?

— Кармайкл, давай открывай! У нас экстренный случай! — завопила Макс.

— Но ты же знаешь, что я не могу обслужить вас до открытия. Иначе полиция устроит мне развеселую жизнь.

— Мои брат и отец настаивают, — Макс оттолкнула Кармайкла и ворвалась внутрь. — Принеси-ка нам два джина с лимоном!

Приведенный аргумент заставил Кармайкла задуматься, и в итоге он сдался, отправившись готовить выпивку. Макс усадила Беатрис в кабинке.

— Ну рассказывай все по порядку.

Тут подоспел и бармен с заказом, и Макс подвинула коктейль подруге. Беатрис не заставила себя упрашивать и принялась жадно втягивать напиток. Джин ожег ей глотку, и она судорожно схватила ртом воздух, но затем глотнула еще. А потом принялась изливать свою незатейливую печальную историю, начиная с поездки с Тони и заканчивая пикающими аппаратами в больнице. Макс внимательно слушала, время от времени протягивая ей салфетки.

— После этого мне велели забрать сумочку тети, потому что оставлять ее в больнице небезопасно. За сумочку, значит, они не отвечают, а я ведь там человека оставляла. Сумочку разве можно сравнивать с… человеком. — Беатрис зашмыгала носом, и из глаз у нее вновь хлынули слезы.

— Ну конечно нельзя. — Макс погладила ее по руке. Она допила коктейль и махнула Кармайклу повторить. — И как, нашлось там что-нибудь интересное?