– Почему? – спросил Михаил, хотя уже заранее знал, что услышит в ответ.

За последние дни, от нечего делать, он многое почерпнул о жизни и порядках уголовного элемента из первых рук. Его соседом по палате оказался старый «арестант», большую часть своей жизни проведший на тюремных нарах.

– Не будь наивен, Боксер, – метнул в него цепкий взгляд Лихой, – Ты же не пацан и знаешь, что любой район города имеет свою контролирующую силу. Я не имею в виду государственные структуры.

Багин знал, поэтому не стал развивать тему.

– Местное самоуправление, – хмыкнул он.

– Почти так, – согласно кивнул Вася, – И, кстати, забот не меньше, чем у мэра. Но дело не в этом. Оно в том, что в своем районе я слежу за справедливостью и, поэтому, считаю своим долгом разбирать каждый инцидент, произошедший с моими людьми. Тем паче стараюсь, чтобы все было по закону.

– По Конституции, что ли? – подал ироничную реплику Михаил.

– Причем тут Конституция, – поморщился Лихой, демонстративно пропустив сарказм мимо ушей, – Закон у людей должен быть один. Божий закон.

Авторитет верил в то, о чем говорил. По крайней мере, в его словах Багин действительно слышал долю правоты. Почему-то это раздражало.

– Извини, не поверю, – высказался он, критически взглянув на собеседника, – Слова с делом расходятся. Нельзя говорить о боге, когда творишь беспредел. Так ведь называется то, что со мной пытались сотворить?

– Беспредел, по отношению к тебе произошел, Миша, не при моем участии, – ответил Вася, ковыряя зубочисткой в зубах, – Клянусь, я не знал об этом, иначе бы, не допустил.

– Почему? – не понял Багин.

Ответом ему стала прежняя улыбка, являвшаяся, по-видимому, визитной карточкой гостя. Тот не скупился в стараниях сделать ее как можно более дружелюбной.

– Да потому, что не надо мешать людей с грязью. Я имею навар только с традиционных источников. Само собой, традиционных для нас, – поправился он, снова улыбнувшись с прежней лучезарностью, – Пусть мы бандиты, в твоем понимании, но и у нас есть принципы. Пусть не совсем моральные. Мы идем на это, чтобы не стать скотами, ибо тогда нам не место среди людей.

– Понимаю. Но, какие же принципы были у Вязеля?

– В том то и дело, – сказал Лихой, – Вязель переступил через них ради собственной выгоды. Он только не учел, что будет иметь дело с таким как ты.

– Разве ты не будешь защищать позицию своего человека? – Михаил внимательно посмотрел в стальные глаза собеседника, однако замешательства в них не заметил.

Они были бесстрастны.

– Нет, – отрезал Вася, – С самого начала я просек суть истории, и поддержки Вязелю не дам.

– Почему ты тогда здесь?

– Не догадался? На тебя посмотреть, Боксер. Редкий ты человек. Вязель не допёр, кто ты есть на самом деле. Кличку тебе поспешил бросовую приклеить, – он покачал головой, – Не Пузырь ты и никогда таким не будешь. Ты боец. Боксер. Так и буду тебя звать.

– Зачем? – не понял Багин.

– В нашей среде судят о характере человека по кличке.

– А-а-а. – протянул Михаил, – Ну Боксер, так Боксер.

На самом деле, о чем он не хотел признаваться самому себе, слова этого постороннего человека оказались ему по душе.

– А еще пришел я к тебе извиниться за беспредел. Не тебе это надо. Ты себя мужиком показал. Это надо мне.

Багин промолчал.

– Ну, бывай, – вдруг заторопился Лихой, – Пора. Не стану я вмешиваться в твою жизнь, дружбан, хотя и не нравится мне, как ты ее хоронишь. Не буду. Однако скажу, что был бы рад, если ты одумаешься и захочешь вылезти из дерьма, в которое сам себя опустил. А там, если понадобится моя помощь, не откажу. Такого человека и при себе не грех держать…

– Спасибо, – с натужной безмятежностью отозвался Багин, – Но лучше уж я сам.

– Не неволю, – согласился Вася, – Но хочу, чтобы ты знал на будущее. Если какая-нибудь птица в задницу клюнет, обращайся.

– Договорились, – улыбнулся Михаил вслед и долго еще смотрел потом в закрытую дверь, словно ждал кого-то еще.

Так вот и появились в жизни Багина силы, заставившие его пойти на коренные перемены в своей судьбе. Без колебаний и сомнений, с мужеством истового спортсмена, он раз и навсегда убил в себе тягу к спиртному. Прекратил употреблять его в любом виде. Образовавшуюся брешь во времяпрепровождении заполнил литературой и физическими упражнениями. Прошло какое-то время, и Михаил неожиданно поймал себя на мысли, что начал меняться к лучшему. Заметно окреп, стал выносливее, в конце концов, повеселел. Это помогло почувствовать удовольствие в обыкновенном человеческом бытие.

«Все прекрасное так просто.

Теперь ему не составило особого труда заработать и скопить сумму денег, необходимую для оплаты обучения в автошколе, что он и сделал, получив через некоторое время водительские права и обретя серьезную и денежную работу водителя большегрузных автомобилей.

С тех самых пор и появилась в жизни Михаила Багина нескончаемая лента дальней дороги, летящая зелень всевозможной растительности по обеим сторонам шоссе, да ощущение полета от быстрой езды, доставляющее ему почти телесное удовольствие. Жизнь вновь расцвела и приобрела давно утерянную привлекательность, даря новые радужные надежды. Или это только казалось? Теперь он боялся рассуждать, по инерции продолжая ожидать какого-либо подвоха от судьбы.

Судя по превосходному настроению и самочувствию, посетивших ее сразу по пробуждению, выспалась Рита по-настоящему. Да и проснулась самостоятельно, без помощи портативного будильника. Может поэтому, разглядев, что стрелки на циферблате наручных часов показывают без малого восемь утра, девушка прямо-таки подскочила с кровати, охваченная жаждой выплеснуть накопленную за ночь энергию.

В этом желании Корнеева себе не отказала, с ходу принявшись «разгонять» мышцы тела давно и надежно освоенным гимнастическим комплексом. Половицы старого пола тонко заскрипели под ногами, однако, даже это надоедливое звуковое сопровождение не смогло вывести ее из радушного состояния. Она любила бодрость утра, когда в каждой жилке молодого тела ключом бьет энергия.

– Э-э-эх! – сделала Рита последний мах ногой и едва не задела оконные шторы, которые тщательно задернула с прошлого вечера.

Недостаток освещения ей не мешал нисколько, однако, восстановив равномерность дыхания, она подошла к окну и развела шторины по сторонам, открывая пространство для солнечных лучей. Так лучше. Затем Корнеева выглянула через стекло в пустоту двора с целью изучить его особенности.

В общем, двор как двор. Без изысков. Ни тебе детской площадки, ни добротных скамеек для стариков, которых, наверняка, полно среди здешних обитателей. Вместо внутреннего интерьера, сопутствующего обычным местам подобного типа, слабое подобие детской песочницы, развалины детских же качелей, оборванных варварским образом, да импровизированные места для сидения в виде неровных стопок старого осыпающегося кирпича, накрытых кусками фанеры.

«Что ж, наверное, здесь так принято. Дети растут как сорная трава на пустыре, а взрослые… Взрослые, кажется, не просыхают с самого утра, – сделала первые выводы девушка, углядев в центре дворовой «композиции», густо заросшей неухоженной зеленью, пару субъектов, лениво потягивающих нечто алкогольное из ярких пластиковых бутылок, – Какие-нибудь местные «бухари»

Однако, присмотревшись внимательнее, Корнеева несколько изменила свое мнение. При дальнейшем рассмотрении субъекты ей пропойцами уже не показались. Это были крепкие парни такого спортивного телосложения, которое обычно природой не дается. Явно выходцы из какой-нибудь местной «качалки». Оба, словно под копирку, в похожих спортивных штанах широкого кроя и совершенно не сочетающихся с ними кожаных пиджаках, накинутых поверх футболок крикливых расцветок.

«Н-да, – крутанула головой девушка, – Просто паноптикум. В Москве такого уже не увидишь.