– Почему прошлое? – непроизвольно вырвался у него вопрос, – Больше не хочешь?

– Не вижу смысла, – холодно обронил Грач, – Ты разочаровал меня своей непонятливостью. Ты думаешь, что для меня важен этот рынок? Если это так, то ты ничего не понял. Да, он теперь приносит моим корешам неплохой доход, но ты сам знаешь, что это не навсегда. Пройдет год-другой, и появится еще кто-то, кто возжелает отведать из этой кормушки. Опять «терки», «стрелки» и «разборки». И никаких гарантий. Впрочем, как и везде. Но, если разобраться и учитывать такой риск, то я хотел бы участвовать в более серьезных играх, нежели дележ дани с рыночных барыг. Именно поэтому, упрятав тебя в эту тюрягу, я решил, что нам с тобой будет просто необходимо поговорить и прийти к обоюдному решению. Прийти к союзу. Именно поэтому я спровоцировал ситуацию, которая меня тоже привела за решетку. Поэтому сам пустил слух о том, что я нахожусь здесь. Я сам хотел, чтобы ты нашел меня, Иосиф.

– То есть, ты сам посадил себя в тюрьму? – недоверчиво переспросил Крутой, – Наверное, корешок, у тебя совсем с мозгами туго.

– Наверное, – согласился Грач, – Причем они, мои мозги, отказали тогда, когда я решил связаться с тобой. Мне следовало бы искать другой пример для подражания.

– Со мной связываться себе дороже…

– Не льсти себе, – резко оборвал оппонента Костя, – Твой авторитет, как ты сам понимаешь, не выдержал испытания. Мне надоело плескаться на мелководье, и поэтому я искал в тебе больше не пример для подражания. Искал компаньона. Союзника. Подобного мне по характеру и духу. С кем можно делать серьезные дела. Теперь вижу, что я ошибался.

Последняя тирада, по всей очевидности, произвела на Иосифа самое большое впечатление. Не сводя с собеседника прямого взгляда, он, молча, продолжал внимать ему, опустив колкости и надменность.

– В общем, так, – Костя решил подвести черту в разговоре, – Я знаю причину, по которой ты со мной хочешь свести счеты. И, раз я виноват в том, что провернул это дело и отстранил тебя, будет справедливо не заводить нашу вражду в тупик, а разрешить ее на мирной основе. Ты мог бы спустить на меня своих овчарок и попытаться сейчас, на этом самом месте, утолить свою жажду мести. Хочешь – делай так. А можешь дать мне возможность все исправить. Я верну тебе потерянное. В том числе и свободу. А там уж поступай, как хочешь. Ты вернешь доверие своего покровителя и сможешь дальше продолжать работать на него. Правда, поверь уж мне, с теми ребятками, с которыми ты там связан, рынка в руках тебе все равно не удержать. Здесь требуется другой подход…

Иосиф, не ожидавший услышать подобное, невольно тряхнул головой в изумлении.

– Ты хочешь сказать, что можешь это устроить? Не скажешь как?

– Это только мои проблемы, – отрезал Грач, – Но я это сделаю. Даю слово. После этого счеты наши будут сведены и претензий ко мне не будет?

– Если это так и будет, то могу тоже дать слово, – кивнул Крутой.

– Только не клянись словом фраера, – искривил губы в усмешке Костя, – Как показывает практика, оно ничего не стоит.

– А я и не клянусь. Мое слово – слово мужика.

– Тогда дело улажено. Я все устрою.

– Потом и поговорим…

– Потом уже не будет, – жестко отчеканил Грач, – После нашей беседы я изменил свои планы. Никаких предложений выдвигать более не буду. Найдутся другие, более понятливые. Ты для меня перестал представлять интерес.

Иосиф облокотился на стол и знаком показал Батону свое желание закурить. Тот с готовностью поднес ему сигарету.

– Лады, пацанчик, – Крутой прикурил от зажженной спички, поднесенной тем же «быком», глубоко затянулся и пустил в потолок синеватый дымный выдох, – Пусть так. Почему я тебе должен верить?

Грач развел руками в стороны и широко лучезарно улыбнулся.

– Можешь мне не верить, – произнес он в ответ, – Твоя гарантия – это мое слово. Если тебя это не устраивает, то можешь науськать на меня сию же минуту всех своих хлопцев. Не гарантирую, что я сломаю всех. Тем более, если пацанчики набегут с заточками. Но уж Батона-то твоего по стенке размажу как повидло по хлебу. Хочешь проверить?

Иосиф пытливо посмотрел на него. Поджал губы, что-то прикидывая. И только затем позволил своему лицу смягчить выражение.

– Проверить всегда успеется, – высказался он уже гораздо более миролюбивым тоном, – И я это сделаю, если твои слова окажутся фуфлом. Но сейчас даю тебе шанс. Сколько времени тебе нужно на то, чтобы сдержать слово?

– Два месяца.

– И только-то? – недоверчиво протянул Иосиф.

– Да.

Крутой помолчал, затягиваясь. Принимал решение.

– Договорились, – кивнул он, – Срок тебе дан. Сделаешь то, что обещал, можешь не опасаться с моей стороны подлянки. Не сделаешь,…сам знаешь. А пока можешь располагаться в хате на правах мужика.

Заросшая деревьями улочка явно не принадлежала к разряду богатых. Разномастные неухоженные частные дома, а то и вовсе халупы, собранные, словно некий конструктор, из всякого хлама. На всем печать запустения.

– Далеко еще, Яшка? – нетерпеливо спросил Крутой, повернув голову в сторону своего водителя, – Без малого час крутимся по этому району. И все без толку. Ты же говорил, что раньше бывал здесь?

Водитель, сухощавый мужичонка лет пятидесяти, чуть повернул к боссу физиономию, представлявшую собой минимум мышц и кожи, обтянувших кости черепа, и жутко улыбнулся. Гримаса походила больше на кадр из какого-нибудь «ужастика», чем на проявление человеческой мимики.

– Найдем. Обязательно найдем, – заверил он Иосифа, – Я бывал здесь еще до моей последней отсидки. Лет этак десяток назад. Поэтому, уж извини, не смог сообразить сразу, где здесь расположена улица, которую тебе назвали. Еще пять минут и мы будем на месте.

Хотелось поворчать, но Крутой не стал. Не любил он лишний раз без особой надобности «гнобить» своего бессменного шофера. Яшка не был ему ни братом, ни сватом, ни даже другом, однако Иосиф берег его сообразно своим понятиям. Наверное, потому, что уважал. Некогда этот «ушатанный» субъект едва не стал «вором в законе».

Иосиф скосил глаза на Яшку. Непредвиденны дороги, которые ты перед нами выкладываешь, господи! Так и судьба человека. Бросает его из стороны в сторону, бьет, награждает соблазнами, сомнениями, а то и вовсе ломает, как соломинку. А судьба потомственного урки и вовсе непредсказуема. Уж он-то, вынужденный постоянно общаться с уголовниками, это знает наверняка. Хотя бы на примере того же Яшки. Тот и родился в лагере. Выносила его мамашка-воровка, родила за решеткой, в холодной камере, да и оставила на попечение государства. Не с руки ей, видите ли, было растить мальца, если жила она разъездным мошенничеством и воровством в дальних поездах.

Вырос Яков в интернате для таких же, как и он бедолаг. Само собой, особыми моральными принципами не обзавелся. Не та среда, не те условия. И естественно, что уже в подростковом возрасте подался на те же хлеба, на каких подвизалась его непутевая родительница. Единственной разницей стала несколько иная «специализация» юного Яшки. А стал он, ни много ни мало, а настоящим «медвежатником». К этому занятию у него проявился настоящий талант. Не сразу, с годами, приобрел он ту квалификацию, которая пользуется в криминальной среде наибольшим уважением. Зато, когда набил руку и приобрел определенную известность, высказавшуюся в щегольской кличке «Виртуоз» в определенных кругах, то зажил на широкую ногу. Репутация поднялась на такой уровень, что верхушка воровского сообщества начала подумывать о том, чтобы «короновать» удачливого «медвежатника». Деньги не проходили мимо него, находились в его карманах тугими пачками, однако надолго не задерживались, уплывая так же легко, как приходили. В ресторанных гульбищах прожигал Яшка Виртуоз свою молодую жизнь и так увлекся, что однажды, как это часто бывает с подобными людьми, прожег ее до окурочка. Диагноз «ВИЧ», поставленный врачом после того, когда Яков сдал назначенные ему анализы по поводу очередной и, казалось бы, не такой уж серьезной простуды, стал тем сигналом, что показался тому первым гвоздем, забитым судьбой в его гроб. Теперь было мало толку от того, что одна из многочисленных потаскушек, наградившая Виртуоза страшной болезнью, так и осталась неизвестной. От того, что он нашел бы ее и свел, как полагалось, счеты, уже ничего не изменилось бы. Это тебе не банальный сифилис, встречавшийся сплошь и рядом в те времена.