Дальше была легкая часть. Добраться до рыночной площади, миновав ночные патрули. На пустынных улицах с множеством темных углов это было несложно.

Залитый лунным светом рынок никто не охранял: товары убрали на ночь по амбарам и складам, и сторожить пустые прилавки было незачем. Но у дверей храма Мегиста стража имелась: два дюжих оратора без доспехов, но с тяжелыми деревянными посохами. Оружие и броня были им не нужны. Их хранила сила лукавого покровителя.

Но хранила недостаточно.

Тамриз остановилась в тени мраморной статуи и достала из складок накидки длинную тонкую трубку. Она проскользнула под ногами каменного Мегиста и, все еще оставаясь под тенью идола, побежала вверх по ступеням, к храмовым дверям.

Когда один из ораторов услышал топот и обернулся, Тамриз была уже у колонн, на площадке перед дверьми.

Успей ораторы произнести хоть два слова, и судьба принцессы была бы решена. Мегист тут же отозвался бы на зов своих любимцев и наслал бы страшную кару на враждебную чужестранку.

Но поднести трубку к губам и дунуть можно быстрее, чем произнести два слова.

Две тонкие иглы с пестрым оперением вонзились в шеи ораторов. Они покачнулись, выронили посохи и повалились на мраморные плиты в глубоком сне без сновидений.

Пусть Тамриз Хеменид и не обучали Безмолвные, она научилась очень многому из старых летописей и сказаний о великих мастерах смерти. Как жаль, что отец и владыка не видит сейчас, на что способна его дочь!

Что ж, зато он увидит и оценит плоды ее трудов. Тамриз толкнула двери и вошла в храм Мегиста.

Внутри храм выглядел вопиюще богатым, под стать богу торговли и наживы. Колонны опоясывали прожилки золота и серебра, пол был выложен драгоценным кварцем. Алтарь на возвышении поддерживали отлитые в золоте тучные овцы, излюбленное животное Мегиста. На алтаре мерно и ровно горело белоснежное пламя.

Тамриз приблизилась, невольно завороженная этим зрелищем. Так вот оно, таинственное и нечестивое колдовство варваров! Безбожно, но красиво, как и все в этом странном краю.

Девушка вытащила черный сосуд, но в последний момент рука ее застыла над алтарем.

Как странно: когда она плыла сюда подготовить вторжение, она никак не думала, что найдет здесь друзей. О, конечно, она предполагала игру в дружбу, вхождение в доверие и прочее. Это было частью плана.

Но нашлись люди, с которыми и в самом деле было приятно проводить время. Которые приняли ее, несмотря на недоверие. Радость от светлых дней в сосновой роще не была притворством или игрой. Это было настоящим.

Как было настоящим и то, что произошло между ней и Аристой Гракх. И это уже не было частью плана. Это пугало, захватывало, заставляло забыть о цели путешествия. И вот теперь, когда цель так близка, зачем она думает об этом снова?

Рука, державшая сосуд, дрогнула.

Что станет с этими девушками, когда она совершит задуманное? А когда на город нападут войска Джохара? Что будет с Аристой?

Мыслимо ли сейчас отказаться от плана?

— С тобой мне тепло так, как не было уже долгие годы.

Ариста сказала это о себе, но ее слова в равной мере относились и к самой Тамриз. Сероглазая бестия открыла в ней чувства, о которых принцесса и не догадывалась.

Что если она швырнет сейчас прочь ледяной сосуд, холод которого так обжигает руку? Ради Аристы?

— Ее судьба волнует принцессу больше, чем похвала отца и владыки?

Тихий вкрадчивый голос Баррада Дарафалла прозвучал в голове так ясно, будто бы чародей стоял с ней перед алтарем. Слова, сказанные в день отъезда из Камарганда, всплыли в памяти непрошеными гостями.

Отец ведь впервые доверил ей столь важное дело…

— Или угождать отцу и владыке ниже твоего достоинства?

Но и Ариста ей доверяет.

Что бы она сейчас ни сделала, она предаст доверие близкого человека.

— Твоя доля будет решена нами во благо империи.

— Нет смысла притворяться, будто не было того, что было.

— Силы моей жизни принадлежат императору.

— Ты одинока, принцесса.

— Это называется филия, Хеменид. Дружеская привязанность.

— Только подвиг и смелое дело в силах утолить твою тоску.

В языке Хеменидов не было слова «совесть», жители империи жили лишь послушанием и служением. Сомнений, что терзали и грызли сейчас душу принцессы, она сама не могла ни назвать, ни объяснить. Это было нечто смутное, непонятное, говорившее с ней разными голосами и требующее совершенно противоположных вещей.

Тамриз закусила губу, глядя на размеренную пляску белого пламени.

Рука перевернула сосуд.

Темная вязкая жижа пролилась на священное пламя. Черные клубы и полосы с шипением растеклись по белоснежным языкам огня: так капля крови расплывается и клубится в кружке молока. Чернота, как живая, свернулась в глубине алтаря, в самом сердце пламени. И затаилась, незаметная и невидимая.

Теперь, как учил ее Дарафалл, нужно было подождать до рассвета. Дать время чарам, как яду, пустить корни и погасить священное пламя.

Тамриз выдохнула. Она дочь величайшего из людей. Никакие чувства не могут повелевать ее долгом. Завтра, убедившись, что все получилось, она вернется домой. Когда брат направит флот на Орифию, она сама отправится с ним; после ее успеха отец, несомненно, позволит это.

Без защиты своего колдовства орифийцы примут настоящий, честный бой. Она сама пойдет на штурм города, пленит Аристу Гракх и по праву победителя сделает ее своей любимой наложницей. Ариста, несомненно, поймет и примет это со временем. С этим городом ее не так многое и связывает. Они вернутся в Камарганд с триумфом, и Аристу ждет жизнь в неге и роскоши императорского дворца. А Джохар пусть завоевывает Ладду дальше, как всегда и хотел.

Тамриз быстрым шагом направилась к выходу из храма. Довольно сомнений. Путь ее прям и ясен. Совсем скоро она получит все, чего хотела.

***

В ту ночь все три великих храма Орифии были взяты штурмом, которого никто не слышал и о котором никто не узнал. Сонные иглы Тамриз разили без промаха, и колдовское зелье лилось на алтари, и темные чары поселились под священными сводами.

Усыпленные ораторы пробудились через несколько часов, еще до рассвета. Сонные иглы затуманили их память, и обстоятельства этой ночи вспоминались смутно и неуверенно. Добросовестные служители богов осмотрели на всякий случай свои храмы. Убедившись, что ничего не пропало и не изменилось в священных стенах, ораторы все как один положили никому не рассказывать об этом странном случае. Кому бы хотелось позориться признанием, что он проспал свою стражу у великого храма!

***

Тамриз разбудил стук в окно оружейной. Под окном стояла Ариста, учебный доспех был тщательно начищен перед испытанием.

— Доброе утро. Можно тебя попросить?

— Я слушаю.

— Тигона вся извелась. Боится, что провалит испытание. Хочет пойти помолиться Тоскару. Давай отведем ее вместе?

Тамриз взглянула на восток. Звезды уже погасли. Рассвет был совсем близко.

Ариста восприняла промедление принцессы на свой лад.

— Слушай, я знаю, ты не молишься нашим богам. Я тоже им особо не молюсь, мне и в храм нельзя. Просто прогуляемся с ней до площади. Правду сказать, — Ариста усмехнулась, — это дело жизни и смерти. Одну меня она со своим причитанием просто съест. Выручай.

Решение Тамриз приняла быстро. Это ли не прекрасный повод убедиться, что с наступлением рассвета все сработало? Едва убедившись, она использует заколдованный порошок и исчезнет.

К тому же, она проведет еще немного времени с сероглазой дикаркой.

Тамриз улыбнулась возлюбленной.

— Подождите меня. Встретимся у ворот.

На востоке небо прочертила нежно-желтая полоса.

День, когда Орифия должна была гореть, наступил.

Два великих храма смотрели на них с разных концов агоры. Суровый Тоскар хмурил брови под шлемом. Бородатый Птун в венце из ракушек раскинул над площадью рыбацкую сеть. Несколько граждан уже шли через площадь, чтобы вознести богам утренние молитвы.