***

Ариста подняла голову как раз вовремя, чтобы поймать момент падения.

С высоты в двадцать локтей юноша в золотом доспехе рухнул на деревянные перила, отделяющие основную палубу от верхней площадки со штурвалом. Хребет его с тошнотворным хрустом переломился о твердое дерево. Изо рта брызнули кровь и желчь.

Джохар, сын Аббаса, принц Хеменидов, висел над палубой вниз головой и смотрел на своих людей закатившимися глазами покойника.

Миг-другой на флагмане царила тишина.

Затем послышался звон. На палубу бросили меч.

Потом еще один, и еще, и еще.

В священном ужасе сыны имперских сатрапов бросали оружие, сдаваясь на милость орифиек. Божественный наследник пал позорной смертью. Девушку из стана врага не берут чары. Несомненно, это знамение: блаженный Хемен бросил своего потомка и отвернулся от них. Продолжать бой значило бы навлечь на себя страшнейшие кары в этой жизни и после смерти. Один за другим юные воины побросали оружие и подняли руки.

Не веря своей удаче, уцелевшие девушки повернулись к Аристе. Надо было что-то сказать, разорвать эту нестерпимую тишину.

Ариста подняла к небу расцарапанный, залитый кровью кулак.

— Победа! Слава Орифии! Слава Стратегикону!

Девушки ответили дружными усталыми криками, боевыми кличами, свистом. Все, кроме Окасты. Та только смотрела на Аристу тяжелым взглядом, не говоря ни слова. В тот момент этого никто не заметил.

Формально битва продолжалась еще около часа. Принужденные остриями гладиев, вражеские воины подали сигнал огнем всему флоту: принц мертв, отступаем! Дважды повторять не пришлось: внезапная атака, взрыв и гибель вождя вызвали у сил вторжения смятение и страх. Никто не хотел продолжать дело, которому столь явно противился блаженный Хемен.

Флот под багровыми парусами повернул назад, на Восток, и помчался прочь от берегов Ладды. Он вез назад мрачный груз — тело принца Джохара.

Один корабль, правда, остался. Дочери Стратегикона выгнали обезоруженных врагов на шлюпки, развернули корабельные орудия вовнутрь и несколькими залпами пустили флагман на дно. Так распорядилась Ариста: будет урок Хеменидам, к тому же нельзя оставить врагу странные снаряды из черного стекла. С этим никто спорить не стал. При одном взгляде на эти матовые черные сферы, из которых то и дело слышался жалобный шепот, приходила мысль: им лучше лежать в самой глубокой бездне моря, где их никогда не коснется рука смертного.

Потом, уже в лодках, был плач по погибшим сестрам, и крепкие объятия Тигоны, и светлая горечь победы, что досталась дорогой ценой.

А потом заговорила Окаста, и все рухнуло.

— Гракх, я должна сказать, — взгляд дочери капитана был суров и холоден. — Я и сестры, мы видели, что случилось.

— О чем ты говоришь? — нахмурилась Ариста.

— Чары одноглазого колдуна должны были сжечь тебя дочерна. Я сама ощутила их жар. Но на тебе ни царапины.

— Окаста, послушай, не надо… — осмелилась сказать Тигона.

— Нет! — Окаста вспыхнула, на щеках выступил румянец гнева. — Вы знаете не хуже меня: кроме богов, только виталофаги не боятся смерти! И Ариста Гракх точно не бог!

В лодке стало очень холодно. Все уцелевшие видели то же, что и Окаста. Первое опьянение триумфом прошло, и девушки осознали страшное значение того, что произошло на вражеском корабле. Белые стены спасенной Орифии приближались с каждым взмахом весла, и каждой сидящей в лодке невольно вспомнились суровые законы о виталофагии. Некоторые взглянули на Аристу, и в их глазах легко читалось воспоминание о казни на агоре и страшной груде останков перед кострищем.

Ариста взглянула в упрямые глаза Окасты. Гордая девушка, что была ей верным товарищем и злым врагом одновременно.

— Что же ты собираешься делать?

— Я дочь Стратегикона. Я не могу лгать, и не могу попрать закон моей родины.

— Но хочешь?

— Больше всего на свете, — в глазах Окасты стояли слезы. — Сегодня ты мне больше чем сестра. Ты спасительница моего дома и матери. Я готова умереть за тебя.

Дочь капитана развернулась к сестрам. Ее голос дрогнул в злой, отчаянной мольбе.

— Прошу вас. Если сегодняшний подвиг Гракх что-то значит для вас, зарежьте меня и выбросите тело в море. Бой был жаркий, скажете, что я погибла в схватке!

Девушки побледнели. Никто не ответил.

— Это меньшее зло! — закричала Окаста. — Если я останусь в живых, я же выдам ее властям! Так велит долг! И долг не дает мне самой оборвать мою жизнь, она принадлежит Фаланге! Вы моя Фаланга, вы и возьмите ее у меня!

Молчание.

— Подлые трусихи! Бейте же! Бейте! Будьте вы прокляты!

Никто не пошевелился. Девушки смотрели на Окасту с испугом и жалостью. Радость победы оставила их.

Остаток пути прошел в гробовом молчании. Окаста плакала.

— Окаста, дочь Ио, солдат Стратегикона. Повтори архонтам то, что сказала мне.

Фрасимах Аттал откинулся в кресле с высокой спинкой и опустил серебряный жезл. Десять архонтов могущественного Совета не переглядывались, не шептались. Только смотрели на обвинительницу.

Окаста выступила вперед.

— Я видела своими глазами, о архонты, что моя подруга и товарищ Ариста Гракх владеет силой виталофагии. В бою она пережила смертельное проклятие колдуна Хеменидов. Все мы знаем, что лишь боги и виталофаги не страшатся смерти.

— Следует ли понять это так, — спросил один из суровых старцев-архонтов, — что ты требуешь кары для своей сестры по ремеслу войны?

— Никто не прославит смелость и ум Аристы Гракх больше, чем я, — в голосе Окасты звенела печаль. — Эта девушка спасла наш город, в ее честь стоит воздвигнуть статуи. Но мой первый долг — перед законом Орифии. Нет такой любви, ради которой я предала бы закон. И по закону Аристу должно судить как существо, противное богам.

— Пусть подойдет обвиняемая! — велел архонт Фрасимах.

Ариста вышла на середину зала в сопровождении стражи. После всех потрясений, когда город все еще пребывал без защиты богов, архонты опасались пугать народ публичным процессом. Суд проводили за закрытыми дверьми каменных палат. В темном круглом зале правосудия не было мебели, кроме десяти кресел архонтов. Не было и света, кроме тусклых лучей, проникавших через маленькие круглые окна.

— Ариста, дочь того, чье имя мы предали забвению! Признаешь ли ты правду в словах Окасты или же хочешь оправдаться?

Ариста подняла взгляд на суровых мужей перед нею.

В последние дни у нее было много времени подумать над этим вопросом. По возвращении в Стратегикон Окаста сразу отправилась к архонту Атталу, дать показания. Аристу закрыли во второй комнате оружейной — той, которую раньше занимала Тамриз. С ней хорошо обращались, приносили лучшую пищу, подруги могли навещать ее. Никто этого не сказал, но Ариста знала: им жаль. Всем сестрам жаль. Тигона все время плакала. Жаль было даже Окасте: за день до суда она тайком принесла Аристе разбавленного вина.

Но что это меняло? Закон есть закон. Ее будут судить.

Она может лгать о случившемся и притворяться, будто не было того, что было. Никто, кроме нескольких сестер, ничего ясно не видел. Это будет слово против слова. Возможно, она спасется.

А что потом? После случившегося ей не разрешат остаться в Стратегиконе. Значит, снова на улицы, наскребать на похлебку и жить, зная, что потеряла друзей и место, где она что-то значила. Снова стать проклятой Гракх, никому не нужной, всеми презираемой.

Солгать означает позор, но и надежду на выживание. Сказать правду означает смерть, и только смерть.

— Отвечай же! — приказал ей архонт.

Ариста выпрямилась, подняла голову.

— Окаста рассказала то, что видела. Я осталась жива, когда колдун Хеменидов ударил по мне своими чарами. Их мощи было довольно, чтобы раскалить мой доспех добела. Но я выжила. Не знаю, каким чудом, и какая сила живет во мне.

Теперь архонты зашевелились. Кто-то в раздумье прижал к губам согнутый палец. Двое обменялись краткими замечаниями на ухо.