— И это тоже. А еще то, что произошло с императором. Мы не знаем, начал ли действовать Разрушитель, но пророчества утверждают, что он проснулся.

— Я хочу видеть вашего провидца. Бывшего бродягу.

На’лах явно растерялся. Похоже, он не ожидал подобной просьбы, и она выбила почву у него из-под ног.

— Ваше высочество, не думаю…

— Отведи меня к провидцу. Это приказ. Осмелишься нарушить?

Сначала Бериллу показалось, На’лах именно это и сделает. Из оружия при Берилле оставался кинжал, когда-то подаренный Агатом, и он невольно к нему потянулся. На этот раз Берилл не собирался молча терпеть и уходить. Он выяснит всю правду, чего бы это ни стоило.

Плечи жреца опустились, он указал на одну из закрытых тканью ниш. Берилл хмыкнул:

— Вот и прекрасно. Вы хотели убить Агата, но больше этого не повторится. Никогда.

— Агата?

Что-то в голосе жреца заставило уже шагнушего к нише Берилла замереть и развернуться. На’лах как-то грустно покачал головой:

— Мы хотели убить будущего Разрушителя. Верили, что можно остановить его до того, как проснется. Но мы никогда не желали причинить вред принцу Агату. Он должен был бы стать нашим императором.

Берилл с недоумением смотрел на жреца. Сказанное постепенно укладывалось в его голове. На’лах продолжил:

— Это всегда был ты, принц Берилл. Провидцы называли твое имя десять лет назад. Только ты ел рисовые шарики, а яд действовал быстро…. наша величайшая ошибка, что тогда пострадал принц Алмаз. Но пророчества стихли, мы полагали, что сумели такой высокой ценой избежать Разрушителя. Оказалось, нет.

Берилл смотрел на жреца во все глаза, но тот верил в то, что говорил. Он не врал. Да и Берилл… ему всегда казалось странным, почему Алмаза отравили именно таким блюдом. Просто ни у кого не возникало сомнений, что покушались на наследного принца. Кому мог понадобиться Берилл?

— Это всегда был ты, — тихо сказал На’лах. — Я чую кровь. Ты был рожден, чтобы проливать кровь, мальчик. Ты сожжешь империю.

Берилл отступил на шаг. То есть все безумные пророчества были о нем?

Агат пострадал из-за него? Алмаз умер… из-за него?

Берилл хотел прошептать «нет», но собственные губы не слушались. Казалось, огонь из снов обступает со всех сторон.

— Мы пытались предотвратить это, — сказал жрец, опуская глаза. — Но нельзя пойти против высших сил. Мы ничего не смогли. Пророчества утверждают, что принц Берилл станет разрушителем и безумным императором.

— Это ваш яд делает меня безумным!

Берилл крутанулся, желая убежать как можно дальше, скрыться и больше никогда не думать о том, что это из-за него пострадали оба брата. Он ведь так хотел их защитить! Всех. С чего ему разрушать?

Каменные стены давили до духоты, до стиснутого дыхания. Берилл чувствовал не аромат благовоний, а запах гари. Он не был уверен, полыхает ли вокруг воображаемый пожар.

Или его собственный мир попросту рушится в огне.

Янвен, шпион, говорил о бродяжке-пророке. Берилл уцепился за спасительную мысль. Возможно, эти Истинные пророчества укрепят его расшатывающийся мир. Решительно отдернув занавесь, Берилл увидел просторную нишу, в которой сидел человек в одежде жрецов. Он скрестил ноги и чуть покачивался. Рядом примостился служка с листами, он вскочил, но не помешал и ничего не спросил.

Берилл опустился перед бродяжкой. В сидящей фигуре сквозило что-то знакомое. Что-то на границе узнавания.

Бродяжка открыл глаза и посмотрел на Берилла. Его борода казалась спутанной, но была короткой, так что легко представить без нее. Главное, взгляд был тем же самым. Когда-то в нем отражалось солнце и одаривало самого Берилла. Теперь теплились лишь огоньки жреческих свечей.

— Нет, — прошептал Берилл ошарашенно. — Это не можешь быть ты. Ты же умер.

Бродяга моргнул, но в его взгляде не возникло узнавания, только что-то вроде затаенного безумия. Может, он и смотрел в будущее, но точно не в настоящее или прошлое.

— Принц Алмаз выжил после той ночи, — негромко сказал На’лах за спиной. — Он обезумел, ничего не помнил, никого не узнавал. Мы забрали его в храм. Он много раз сбегал, его тянуло во дворец… но за все десять лет он так ничего и не вспомнил. Мы заботились о нем во искупление наших грехов. Отыскивали и возвращали.

— Почему отец… — голос Берилла сорвался. — Почему ни разу не говорил?

— Его величество ни разу не спрашивал о принце. Думаю, он списал его со счетов. Ему не был нужен безумный принц, который пускал слюни.

Берилл протянул руку, желая коснуться брата и с удивлением замечая, насколько он сам дрожит. Алмаз смотрел прямо на него, но явно не узнавал.

— Ты новый жрец? — добродушно спросил он. — Или ты принес еду?

— Вспомни меня, Алмаз. Ты мой брат.

Он нахмурился, потом его взгляд прояснился, и Берилл на миг обрадовался, но вместо узнавания Алмаз снова заговорил о пророчествах:

— Принц, который разрушит империю! Он уже здесь. Его надо остановить!

Рука Берилла упала, так и не коснувшись Алмаза. Берилл не имел права трогать брата. Не имел права осуждать отца. Потому что на самом деле всё произошло из-за него. Алмаз потерял рассудок… может, было бы милосерднее, если он правда умер. Агат тоже всегда без колебаний шел за Бериллом, и где он теперь?

Берилл снова видел перед собой живой разлагающийся труп, только теперь он принадлежал Алмазу. Брат смеялся безумным смехом, и это не было сном.

Берилл поднялся и решительно пошел из храма. Он отдал четкие указания, решив не дожидаться утра, и кто бы мог поспорить с принцем? Лошадей оседлали быстро, несколько воинов не задавали вопросов, подхватив седельные сумки.

Смерть Алмаза стала потрясением, а теперь оказалось, это он ее спровоцировал. Берилл так хотел защитить Агата, но отталкивал, только чтобы в итоге привести в Ша’харар — город, который разбудил магию.

Пришпоривая лошадь, Берилл знал, что ему нужно сделать. Действовать решительно, чтобы хоть что-то исправить, хоть кому-то помочь и защитить. Жрецами он займется позже, пусть пока заботятся об Алмазе.

Раз Ша’харар так повлиял на Агата, значит, нужно уничтожить город. Сжечь дотла.

Берилл скакал к Ша’харару и больше не задавался вопросами. Ему не мешала постоянная головная боль, пульсировавшая в висках. Он видел пылающие вокруг пустоши и не думал, настоящий ли это огонь.

Он сожжет всё, что мешает. Всё, что встанет на пути.

Агат проснулся с тяжелой головой и мутным воспоминанием, что именно видел во сне. Впрочем, ничего нового, реальность стала такой же ужасной.

Усевшись на кровати, Агат потер лицо, сбрасывая последние остатки сна. Тут, под землей, понятие дня и ночи смешалось, так что многие предпочитали спать не в комнатах Ша’харара, а во временном лагере наверху, около озера.

Агат не видел ничего ужасного в «каменной коробке», как о ней отзывались воины. Небольшая комната напоминала ему помещение в храме, правда, без украшений и мебели. Обтесанный каменный выступ представлял собой кровать, которая даже со спальником и настоящим одеялом казалась жесткой. Тишлин предлагала принести хотя бы стул, но Агат отказался.

Он и отдельное помещение хотел только из опасений о своей странной силе. Во сне он точно не смог бы себя контролировать, если что.

Комнатка была совсем крохотной, поднявшись с кровати, Агат мог дотянуться рукой до запертой двери, подгнившей, деревянной, но всё равно неплохо сохранившейся. Ступни тут же начали подмерзать от земли, тело покрылось мурашками, и Агат быстро оделся.

Дверь комнаты выходила в коридор, который вел в главный зал. Каэр предположил, что здесь останавливались те, кто приезжал в Ша’харар, но по каким-то причинам не допускался дальше. Или им попросту было удобнее спать тут.

Стены главного зала мерцали светящимися прожилками, фонтан по центру негромко журчал. Около него толкалось несколько ученых, умываясь и бреясь. Чуть в стороне расположились женщины, обсуждавшие план на день за кашей. Каэр, конечно же, возмущался, что они превращают в кухню и столовую зал «былой мудрости, где читали книги», но после первого же завтрака, как рассказала Тишлин, сменил гнев на милость.