Говорили, тогда он призвал разрушительную силу самой бездны.

Город полыхал несколько дней, на Ашнасса устраивали покушения, но каждый раз ничего не выходило. Это было мрачное и темное время.

Ашнасса Таррона прозвали Кровавым императором, и его убил собственный брат, Пирит. После чего отрекся от какого бы то ни было отношения к трону, а спустя пару дней утопился.

После короткой смуты и года четырех императоров на троне воцарилась династия Амадисов. Столицу перенесли в Кахар, культ уничтожили, Ашнасса в истории лишили имени камня и называли только истинным, чтобы подчеркнуть, как он отличался от других. Еще несколько поколений оправлялись от того, что устроил Кровавый император.

— Ашнасс Таррон родился Рразрушителем, — сказал жрец. — Когда он взошел на престол, эльхары получили Истинное пророчество о его сути. Но что мы могли сделать? Никто не внял предупреждениям. Только принц Пирит в конце жизни изучал пророчества.

— Зачем вы это рассказываете? Я знаю историю.

— Некоторые полагают, десять лет назад снова зазвучали Истинные пророчества о новом разрушителе. Но быстро исчезли.

— Вы предлагаете мне зайти за пророчеством?

— Только если пожелаете, ваше высочество. Мы, жрецы, всегда призваны спасать. В основном, души. Поэтому я просто напоминаю вам о пути добродетелей. Вы следуете им?

Берилл вспомнил о том, как не справляется с большинством из добродетелей.

— Пытаюсь.

— Отличное намеренье. И не забывайте напоминать вашему брату, что ему тоже следует.

***

Берилл возвращался в комнату, думая о встрече со жрецом. Он всегда знал, что эльхары — самый необычный из орденов. Но слова этого На’лаха казались странными, и Берилл не мог понять, что он на самом деле хотел сказать. Десять лет назад зазвучали пророчества, но быстро стихли. Десять лет назад погиб Алмаз. Так жрец хочет сказать, он мог стать новым разрушителем? Чушь какая. И зачем Бериллу об этом знать? Неужели жрецы думают, он вдруг увлечется подобными вещами? Хотя, конечно, влиять на наследника престола через мнимые пророчества — достойная цель для амбициозных жрецов.

Берилл не верил ни в пророчества, ни в разрушителей. Если какой-то император оказался деспотом, это еще не значит, что стоит верить всему.

Охрана у дверей отдала честь, и Берилл вошел внутрь. Застыл на пороге, увидев, что постель пуста, Тишлин тоже не видно.

— Привет, братец.

Агат распахнул дверь, ведущую в ванную комнату и устало привалился к дверному косяку. Он казался удивленным:

— Ты что здесь делаешь?

— А где мне еще быть? — опешил Берилл.

— Ну… во дворце.

Услышать оказалось неожиданно больно. Как будто Агат не предполагал, что Берилл останется с ним. Что ж, кажется, если Берилл кого-то и убедил, что он не близок с братом, так это самого Агата.

Тот как будто смутился и заковылял обратно к кровати. Лекари его раздели, торс плотно охватывали бинты, и Берилл уставился на них, как будто их яркое пятно стало лучшим напоминанием о том, что вообще-то в теле Агата побывал клинок кехта.

Берилл боялся потерять еще одного брата. Но, возможно, отстраняясь просто портил жизнь им обоим.

Спохватившись, Берилл помог Агату добраться до кровати:

— Почему ты вообще встал?

— Как тебе сказать… есть такие потребности организма…

— А Тишлин где?

— Послал ее к лекарям.

— Она ушла?

— Ну, я очень настаивал. Кажется, она поняла, что я просто хочу отлить без свидетелей.

— Она должна была присматривать за тобой.

— Мне что, пять лет? — возмутился Агат и улегся обратно в постель.

— Нет, но ты ранен.

— Из кехтов кого-то взяли живым? Они признались, кто нанял?

— Все мертвы.

— Жаль. Хотя ожидаемо.

— Хочешь есть? Мне позвать лекарей?

— Лучше еще посплю.

Берилл заметил, что на столике среди склянок лежит орихалковый браслет. Он мягко светился, заряженный мощными лечебными грёзами.

— Ты снял его?

— Ага. На меня не действует, только раздражал.

Берилл не настаивал. Вернул браслет на столик и замешкался. Он ощущал себя уставшим, вымотанным, но не был уверен, стоит ему прилечь и тоже поспать, всё-таки позвать лекарей или еще что-то?

Наконец, Берилл подошел к кушетке, снял камзол и достал из кармана пузырек со снотворным от Ашнары. Покрутил его в руках.

— Поспишь со мной?

Голос Агата звучал невнятно, он явно быстро засыпал. Берилл застыл и подумал, что брат всегда всё умел делать проще. Бросив пузырек со снотворным на кушетку, Берилл подошел к Агату.

— Конечно.

Он улегся позади него на большой кровати, накрылся частью одеял и закрыл глаза, уверенный, что сегодня кошмары не приснятся.

Пятой добродетелью считалась любовь. Берилл хотел бы с ней справляться.

Каэр всегда чувствовал себя неуютно в компании жениха Тишлин. Впрочем, он и во дворце до сих пор чувствовал себя странно.

Крыло картографов — это другое дело. Там традиционно располагались ученые, которые могли за всю жизнь особ королевской крови увидеть только на официальных церемониях. Каэр привык там быть. Но теперь он состоял в исследовательской группе по Ша’харару, что предполагало помещение в самом дворце.

Тишлин решила провести встречу в светлой оранжерее. Террасу с двух сторон закрывали огромные окна в пол, сквозь которые проникал солнечный свет. На третьей стене прозрачная дверь вела в другие подобные помещения. А последнюю покрывали всевозможные растения, расположенные на разных уровнях. Они же стояли в кадках рядом с витым столиком и креслами.

Каэру нравились галереи террасных оранжерей. Император Сидерит построил их для любимой наложницы, ставшей женой после смерти императрицы. Конечно же, говорили, будто наложница ее и отравила… Каэр даже мог поверить в то, что это правда. Куда важнее, что оранжереи сохранились и до сих пор поддерживались в идеальном порядке многочисленными садовниками.

Каэр впервые попал сюда, когда его как картографа заинтересовали растения других земель — в оранжереях они имелись. Он показал галереи сестре, и угловая терраса стала любимейшим местом Тишлин.

Сегодня она предпочла строгое черное платье с прозрачной накидкой, расшитой звездами. Каэр не сомневался, она бы и вуаль накинула на собранные волосы, но этикет позволял обходиться без нее на чаепитии с женихом. Хотя тонкие перчатки она оставила.

Элам Итанис был вторым сыном лорда Итаниса. Его старший брат еще молод, но не женат и предпочитал военную службу. Поговаривали, что он останется холостяком, а это значит, жена Элама Итаниса однажды станет леди Итанис.

Поэтому отец одобрил этот союз. Он редко говорил вслух, но волновался за будущее дочери. Иногда ворчал, что она слишком взбалмошная и ветреная. А их род не настолько известный и богатый, чтобы дочь заметил кто-то значимый.

Мать не была настолько прагматичной, но ей понравился сам Элам. Высокий, красивый, он умел очаровывать и прекрасно знал, как пользоваться этим умением. Он легко улыбался, отчего на его щеке появлялась ямочка. Взгляд его голубых глаз всегда был как будто чуть распахнутым, словно Эланис смотрел на мир и собеседников с неизменным восторгом. Каэру было любопытно, это отточенное умение или природное обаяние?

И, конечно, манеры. Сейчас, сидя с сестрой и ее женихом, Каэр чувствовал себя деревенским чурбаном. Он прекрасно знал, как нужно брать чашку, как ее пригубить, но собственные действия всегда казались неуклюжими. Он знал, как обращаться с углем, картами и книгами, но для чашек с чаем пальцы вечно казались слишком толстыми.

Тишлин умела притворяться. Живая, бойкая и непосредственная, она сидела с идеальной осанкой и отпивала чай мелкими глотками, посматривая на жениха из-под ресниц. Настоящая леди, достойная однажды возглавить дом Итанисов.

Элам был ей под стать. В расшитом серебряными нитями зеленом камзоле, с идеально уложенными волосами и улыбкой. Они с Тишлин вели непринужденную светскую беседу, а Каэр был вынужден присутствовать, ощущая себя вороненком среди голубей.