Трикке аж рот разинул — никогда прежде не видел, чтобы Ойка себя так воинственно вела.

— Сдурела ты, что ль? — выпалил мальчик, во все глаза глядя на то, как Ойка сжимает и разжимает свои маленькие кулачки.

— Иди! — повторила Ойка. — А не то я тебя заколдую!

Трикке не знал, в шутку она так сказала или и впрямь хотела его заколдовать, но проверять не стал. Ему сразу вспомнился горящий Олейман, и давно похороненный страх перед ведьмами мигом ожил в его сердце.

И он вышел из ее покоев, с силой захлопнув за собой дверь. Надо же, думал он про себя, все словно с ума сошли в этом доме. Вида чуть не умер, а Ойка же ведет себя так, будто она здесь главная госпожа.

Но с того самого дня Ойка начала крепнуть на глазах — не прошло и нескольких дней, как она, еще более тощая, чем обычно, но с горящими решительным блеском глазами, спустилась вниз и заявила Арме, а потом и Зоре, что теперь тоже будет помогать выхаживать Виду.

— Ты же сама еще не оправилась, дитя, куда тебе такая забота? — попыталась отказать ей Зора, но девочка, как и тогда с Трикке, не смешалась, не опустила глаз, не подчинилась приказу.

— Вида же звал меня, — сказала она. — А как я могу не исполнить его волю?

И, будто лекарская премудрость была давно ею постигнута, начала споро смешивать сушеные травы в большой ступке.

А Бьиралла, о которой все в эти дни позабыли, поначалу страшно разозлилась и на своего непутевого жениха из-за отложенной свадьбы, и на других обходчих, что не пошли вместо него, и на сам проклятый черный лес. Ей было до слез обидно, что торжество, к которому она так усердно готовилась, не состоялось в срок, а свадебный наряд, пошитый для холодной зимы, не годился для празднования жарким летом. Но потом, вняв увещеваниям своего отца и заверениям, что праздник будет еще пышнее и богаче, а платье ей пошьют еще красивее, немного оттаяла, а когда до нее дошли слухи о том, что Вида теперь настоящий герой, гнев ее и вовсе утих и она согласилась ждать.

Когда снег местами сошел, а солнце подсушило мягкую влажную землю, Бьиралла решила проведать своего жениха. Она прибыла в Угомлик рано утром, ожидая увидеть юношу в добром здравии, и очень рассердилась, когда Зора сказала ей, что Вида еще слишком слаб, чтобы принимать гостей.

— Он и имя свое не всегда помнит, больше в забытье лежит.

— Но я его невеста! — топнула ножкой Бьиралла, не привыкшая слышать отказ. — Я желаю взглянуть на него!

Зора тяжело вздохнула. Она чувствовала, что Бьираллу не заботил Вида, что та лишь хотела удостовериться, что раны, о которых все говорили, не изуродовали его лица, а рука не повисла высохшей плетью.

— Вида! — требовательно позвала она, когда Зора все же проводила ее к жениху. — Вида!

Бьиралла была уверена, что стоит ей оказаться рядом с юношей, как он тотчас же придет в себя, но этого не произошло — сколь ни повторяла она его имя, Вида не шелохнулся.

Постояв еще немного возле постели больного, Бьиралла без особого сожаления позволила Зоре себя увести.

— Я устала, — поджала она алый рот. — Я хочу чаю!

И Зоре ничего не оставалось, как приказать напоить дорогую гостью чаем, накормить пирогом и отправить домой.

— Не будем им счастья, — сказала Зора, глядя, как резвая четверка лошадей увозит Бьираллу из Угомлика. — Не любит она сына.

Только через месяц Вида уже окреп настолько, чтобы самому, без поддержки, сидеть на перинах. Раны его хоть и затянулись, но заживать не спешили — даже дышать ему было больно, а когда он попробовал взять правой рукой пустую чашку, забытую кем-то из слуг, то чуть не расплакался от бессилия.

Ойка, зайдя к нему с новым отваром и увидев его расстроенное лицо, бросилась утешать юношу:

— Ты не торопись, Вида, времени-то мало прошло. Скоро ты и вставать сможешь, и ходить…

— А нож я тоже смогу держать? Топор? Тесак? — едва сдерживая слезы, спросил Вида. — Меня ж обходчие к себе близко не подпустят, такого калеку!

Девочка нерешительно подошла к Виде, присела рядом и погладила по голове.

— Ты станешь сильнее, чем был! — пообещала она со всей пылкостью, на которую была способна.

Вида вытер глаза и благодарно улыбнулся:

— Стало быть, стану, раз ты говоришь.

— Скоро свадьба, — напомнила Ойка, пододвигаясь ближе. — Твоя невеста ждет не дождется, когда сможет назвать тебя мужем.

— Свадьба? — удивился Вида. — Ах да!

Он совсем позабыл о красавице Бьиралле и даже испугался того, что некогда прекрасный звук ее имени вовсе не пробудил в нем былых чувств.

— Ты разве не рад? — озабоченно спросила Ойка.

— Рад, не то слово, — ответил Вида, кисло улыбнувшись.

Он вспомнил слова матери о том, что ему еще рано жениться, и про себя обругал за столько неосмотрительную клятву Бьиралле.

— Дурак я, — прошептал Вида, когда Ойка оставила его одного. — Дурак.

Узнав от матери, что свадьба состоится летом, Вида было решил проваляться в кровати до самой осени, но потом сам себя обругал за такое малодушие. Он, Вида Мелесгардов, никогда не поступит, как трус! Но и жениться ему расхотелось.

Благодаря добрым рукам всех сиделок да целебным настоям и отварам, которыми потчевали его и день и ночь, Вида быстро поправлялся. Еще не закончилась весна, как юноша уже начал вставать, пусть и дойти ему пока получалось только до окна, а рука, хоть и все еще слабая, уже могла удержать нетяжелую чашку.

— Значит, и нож удержу, — сам себя подбадривал Вида.

Он постоянно вспоминал лес, верного Чепрака и того волка, спасшего ему жизнь. Вида не сомневался, что зверь тогда понял его просьбу и привел Ванору, но вот почему тот это сделал, почему помог человеку, а не своему собрату, он уразуметь не мог.

Решив, что самому ему эту загадку все равно не разгадать, Вида послал за Игенау. Молодой обходчий явился в тот же вечер, чем страшно обрадовал своего друга.

— Игенау! — поприветствовал его Вида, приподнимаясь на подушках. — Ох, и соскучился я!

— А я-то как! — гаркнул Игенау, едва узнав в отощавшем бледном Виде своего веселого крепкого друга. — Будто тыщу лет не видались!

Он угостился пирогом, который принесла ему служанка, и продолжил, стараясь говорить так, будто ничего и не случилось:

— Как же мы перепужалися, когда нашли тебя в лесу. Наше счастье, что и я, и Иверди тогда остались у Ваноры. Ведь коли б разошлись мы кто куда, то один бы он тебя сюда не дотащил.

— Это уж точно, — согласился Вида, снова вспоминая то страшное утро.

— Мы даже толком глаза-то не разлепили, как услышали лай во дворе. Ванорины псы точно взбесились. Мы с Иверди выскочили на улицу чуть не в исподнем, как были, и увидали, что Ванора в лес побежал, а впереди него — ты не поверишь! — большой волк, да весь в крови! Мы токмо похватали шубы да натянули сапоги и бросились за ним. По следу тебя нашли, ну и Чепрака тоже, мертвого уже. А рядом два волка лежали — один подальше, а другой близко совсем, а того, сизого, и след простыл. Хотя, признаюсь, мы его не шибко-то и искали — как тебя увидели, так сразу на носилки и бегом в Угомлик, да по пути молились, чтоб ты раньше времени-то не отошел…

— За жизнь с вами не расплачусь! — поблагодарил друга Вида. — Если б не вы, то и мне б в лесу вечным сном спать.

— Это ты брось, Мелесгардов! — отмахнулся, смущенный такими речами, Игенау. — Какие меж нами счеты-то?

— А что Ванора думает? — напомнил Вида. — Что говорит?

— Ванора? Ты ж его знаешь — лес, говорит, когда надобно, из самой бездны живым вытянет, а ты поди пойми, что он в виду имел.

— А я думаю, то непростой волк был, — доверительно сказал Вида. — Я ведь даже понять не успел, что случилось, как меня уже на части рвали. Хоть и знал, что не докричусь я до вас, все равно позвал. Слышу — бежит кто на помощь, думал, ты или Иверди поблизости были, а из чащи зверь глядит. И мигом ко мне. Я думал, что он-то меня и добьет, а оказалось, что спасти меня пришел. Бросился сначала на одного, потом на второго. Последнему я кинжалом удружил, но и он меня, как видишь, знатно успел потрепать.