Серые, набрякшие тучи таки разошлись, и холодные ярко-золотые звезды невесело усмехнулись с осенних небес. Папа когда-то учил Инну языку созвездий, а ей было скучно.
Нет, подсадным этот кровосос быть точно не может. Пытали его на самом деле. Всерьез, тут не спутаешь. Да и Инна – не столь крупная рыба, чтоб на таких живцов ловить. Это же прямая ссора с вампирским миром. Те потом за своих…
Кстати, о его «своих». Есть еще вампирская община. Наконец, есть он сам – ага, вернулись к тому же вопросу. Есть он сам – с зубами, когтями, жаждой крови и неизвестными целями.
Но если кровососа схватят и пойдут по его следу, а самого заставят сотрудничать… Нюх у Детей Ночи – животный, и запахи они запоминают намертво. А небо (по закону подлости) может так и не разродиться очередным дождем, не говоря уже о ливне. Смыть следы. Тучи-то удрали. Тоже захотели поскорее слинять в другое место.
А, была – не была! Кто не рискует – того ловят.
Вперед.
2
О внезапной смерти папы Инна услышала, вернувшись с предновогодней школьной дискотеки. Не было ни грызущей сердце тревоги, ни многодневных предчувствий, ни бессонных ночей – где злая беда, с кем?
Просто дома ждал белый клочок телеграммы, а на мерзлую черную землю падал припоздавший в тот год снег. В еще не холодном воздухе кружились липкие снежинки, а слезы на щеках замерзали не сразу.
А обычно чуткая бабушка впервые не посочувствовала. Папу она не любила. Как и положено – бывшего мужа единственной дочери. Впрочем, нынешнего она считала не лучше.
Странная смерть. Пьяная драка. Будто бы толкнул случайный собутыльник. Перелом основания черепа, не сразу нашли, в той деревне не было даже медпункта… Несчастный случай, косвенная вина в убийстве. Ничего не помнящий преступник – обычный деревенский алкаш. Там таких – каждый третий.
– Меньше надо было квасить! – жестко припечатала непримиримая бабушка. – Неизвестно, с кем.
Увы, бедный папа никогда не пил при любимой дочери, но без нее закладывал за воротник частенько. Многолетнее одиночество сломает почти любого.
Если Инна что тогда и поняла, так это, что в своем горе любой человек – всегда один. И глушить его в крепком алкоголе или еще в чём бы то ни было – нельзя. Если с тобой потом что случится, окружающие запомнят грязное и позорное следствие, а не горькую причину. Был пьян – так и надо жалкому алкоголику. Рыдал ночью на холодной, темной улице, вжавшись замерзшим лицом в серую бетонную стену первого попавшегося дома, и попался маньяку-психопату – сам виноват. Нечего было где-то шляться, когда все нормальные люди спят.
К счастью, настоящий маньяк Инне тогда не встретился. А от подозрительного дядьки на улице удалось удрать.
Горе она запила новогодним шампанским…
Бабушка умерла в конце праздников. Просто сердечный приступ. Прилегла после обеда отдохнуть – и уже не проснулась. И по возвращении от подруги Инна опять не чувствовала ничего. Да и в первые минуты при виде бабушки – тоже.
Единственной наследницей стала мама. На полгода, пока еще нельзя вступить в права, она разрешила Инне остаться там. Несмотря на назойливые уговоры пьяного отчима, что «квартиру надо сдать, а девка ленивая пусть идет работать – взрослая уже».
– Живи пока здесь, – щедро разрешила мать. – Вот, возьми – на месяц должно хватить, а дальше как-нибудь сама. Сама видишь: мне еще Наташку поднимать. А ты взрослая уже, почти шестнадцать лет. Раньше в этом возрасте колхозом руководили.
И полк в войну водили в смертельную атаку. Знаем. Только то были не мама и не отчим. Больше всех от других всегда требуют те, кто ничего – от себя.
Жуткая ситуация – бабушка не пожалела папу, а теперь ее саму не жаль никому, кроме Инны. Жадный отчим даже обрадовался – удастся залатать вечные дыры в семейном бюджете. Жаль, Инна – несовершеннолетняя еще, придется уговаривать выписаться. Да еще и опеку «подмазать». А так вышвырнули бы и делов-то. В приют бы еще можно – так не пойдет ведь. А насильно в шестнадцать уже не забирают. Да и не выпишешь уже тогда точно. И квартиру никак не продашь. Опека клещами вцепится. На взятках разоришься.
Скудные деньги таяли, никакая работа не находилась. Особенно та, на которую сдадут жилье. Да еще и малолетке. И всё холоднее был по телефону мамин голос.
Ровно через двадцать пять дней позвонил привычно нетрезвый отчим. Заявил, что есть деловые люди, готовые снять «эту халупу». И чтоб или платила реальные деньги, или сваливала по известному адресу. И если через неделю Инна всё еще будет там, он скажет каким-то «друзьям», которые с ней по душам вежливо побеседуют. После чего Инне никакое жилье уже не понадобится – и на том свете, и в интернате для инвалидов всё бесплатно. А если она вдруг случайно отобьется – то и в колонии. Поэтому в ее же интересах «договориться добром».
Инна, не дослушав, бросила трубку.
Будь жив отец, она могла бы сейчас уехать к нему. А теперь ее жизнь полетела ко всем чертям за считанные дни, а жизни двух самых близких людей…
А подруги? Эти дни показали, что не было у Инки Серебровой никаких подруг. Друзей, впрочем, тоже.
Пить она не стала. Еще не хватало потом услышать: «Так этой алкашке и надо!» С того света.
Впрочем, скажут всё равно. Наврут. Может, и о бедном папе – нагло наврали?
Поехать и разузнать точно, что ли? Всё равно уже терять нечего. Успела потерять и проиграться вчистую.
И так жутко ставить на себе крест в шестнадцать лет! Неужели – всё? Больше ничего хорошего уже не будет? Пожила – и хватит. Тут «нормальным» людям надо «Наташку поднимать», машину новую купить, отдохнуть летом съездить…
Так несправедливо, такого не должно быть! Если б можно было повернуть неумолимое время вспять – Инна никогда бы не жаловалась на трудности в далеком лесу! Как было бы здорово сейчас греться у печки в старом папином домике, что сдавали ему в деревне за копейки. Выпить брусничного чаю, послушать папины рассказы…
Он так хотел почаще видеть единственную дочь, хотел проводить с ней время, так Инне радовался, а теперь она не нужна никому! А его больше нет. Нигде!
Почему двое замечательных людей умерли, а всякая мерзкая погань, вроде непросыхающего отчима, не только жива, но еще и всех вокруг переживет?! Неправильно, неправильно, неправильно!
Заснула в ту ночь Инна с трудом – уже под утро. На зыбкой грани между ночью и поздним рассветом.
Туманно грозил кривым пальцем злобно кривляющийся отчим, жалко и бесполезно всхлипывала мама, притворно скулила Наташка. А потом все трое жадно и скрупулезно считали деньги (мятые, засаленные бумажки!) от сдачи квартиры. Спорили, кому что купить в первую очередь. Денег – мятых бумажек! – не хватало, вся семейка яростно ругалась. И вдруг вспомнили, что сначала нужно еще куда-то убрать мешающую всем Инну. И все разом обернулись к ней.
А отчим вдруг заявил, что Инну тоже можно продать. И потянулся к телефону. Звонить «друзьям»…
А вот мобильник трезвонит на самом деле. Только что вырвал Инну из рваного, дерганого сна. Выдернул за шкирку.
Опостылевший номер отчима. Нажать отбой, вырубить звук? Не дождется! Сейчас ненавистная падчерица наконец выскажет всё, что думает. Что этот наглый урод заслужил и на что у нее прежде не хватало решимости и фантазии.
Теперь – хватит! Инна весь вечер и полночи выражения подбирала! Больше не испугается никого и никогда! Тупой страх еще не решил ни одну проблему – просто прежде Инна этого не знала.
– Да, урод! – любезно поприветствовала любящего родственника падчерица.
Ну, давай!
Внезапное молчание. Затянувшееся и зловещее. Будто деловые «друзья» уже едут сюда. Да что там – по немытым ступенькам обшарпанного подъезда поднимаются, тяжелыми ботинками грохочут.
