Святой Петр сел в кресло, вздохнул и взял стакан с кокой.

– Эта женщина вывела бы из себя даже Иова. И долго ты был на ней женат?

– Гм… чуть больше тысячи лет.

– Понял. А зачем ты тогда за ней посылал?

– Да я не посылал… то есть посылал, но не за ней… – Я сбивчиво объяснил суть дела.

– Ах вот оно что! – перебил меня Петр. – Так бы сразу и сказал, что разыскиваешь свою наложницу. Ты ввел в заблуждение Мэри-Роуз. Да, я понимаю, кого ты имел в виду, – ту фигуристую шиксу, которая фигурирует в последней части твоего личного дела. По-моему, славная девушка. Так это ее ты ищешь?

– Да, разумеется. В день, когда раздался Трубный глас, мы были вместе. Но вихрь, настоящий канзасский смерч, был так силен, что нас разнесло в разные стороны.

– Ты уже обращался в справочное бюро у Реки.

– Так точно.

– Александр, этот запрос и есть последняя запись в твоем досье. Я могу отдать распоряжение провести повторный розыск… но предупреждаю, тебе лишь подтвердят то, что сообщили ранее. Ответ будет тот же: здесь ее нет. – Он встал, подошел ко мне и положил руку на мое плечо. – Это трагедия, свидетелем которой я был бессчетное множество раз. Влюбленные уверены в том, что, воскреснув, остаются вместе… Однако один попадает сюда, а другой – нет. Увы, тут уж ничего не поделаешь. Даже я бессилен.

– Святой Петр, но ведь произошла ошибка!

Он молчал.

– Послушайте, я же знаю! Мы вместе, бок о бок, стояли на коленях у алтаря и молились… как раз перед тем, как раздался Трубный глас… И снизошел Святой Дух, и мы, осененные благодатью, были Восхи`щены вместе. Спросите Его! Спросите Его! Он вас послушает.

Петр вздохнул:

– Он выслушает любого и в любой из своих ипостасей. Но я спрошу. – Он поднял телефонную трубку, столь архаичную, что, может быть, этот аппарат собирал сам Александр Грэхем Белл. – Чарли, дай мне Духа. О’кей, я подожду. Привет! Это Пит от главных врат. Новеньких анекдотов не слыхать? Нет? У меня тоже нет. Ох, у меня тут закавыка. Вспомни-ка день Трубного гласа, когда Ты в ипостаси Сына Восхитил во плоти те бессмертные души, которые пребывали в состоянии благодати. Был такой пустырь у дороги на Лоуэлл в Канзасе – это в Северной Америке. Там еще стоял шатер, а в нем проходило молитвенное собрание. Вспомнил? За несколько фемтосекунд до трубы, как свидетельствует некий Александр Хергенсхаймер, ныне канонизированный, Ты снизошел на него и его наложницу Маргрету. Ее описание: около трех с половиной локтей ростом, блондинка, с веснушками, сто двадцать фунтов… Ну, вспомнил? Ох! Слишком поздно, да? Этого-то я и боялся. Хорошо, передам.

Я прервал Петра, настойчиво шепча ему на ухо:

– Спросите Его, где она?

– Босс, святой Александр страдает. Он хочет знать, где она. Да, я скажу… – Святой Петр повесил трубку. – Ни на Небесах, ни на Земле. Ответ ясен. Мои соболезнования.

По правде сказать, в беседе со мной святой Петр проявил бесконечное терпение. Он подтвердил, что я могу поговорить лично с любым из Троицы, но напомнил, что, проконсультировавшись со Святым Духом, мы фактически побеседовали и с остальными. Петр сверился с последними записями – о Восхи`щенных, о восставших из могил, о новоприбывших – и повторил, что никакие результаты компьютерного поиска не в состоянии опровергнуть незыблемую правильность ответов самого Бога, высказанных устами Святого Духа. Это я понял – и согласился, хотя и был рад, что компьютерный поиск все же продолжается.

– А как насчет Земли? Может быть, Маргрета жива? И теперь где-нибудь в Копенгагене?

– Александр, Он всеведущ на Земле так же, как на Небесах. Неужели ты не понимаешь?

Я вздохнул:

– Я не желаю признавать очевидного. Что ж, в таком случае как мне попасть в ад?

– Алек, придержи язык.

– Черта с два! Петр, вечность без нее здесь не будет для меня вечностью блаженства, это будет вечность тоски, горя и одиночества. Или, по-вашему, этот идиотский нимб над головой для меня что-то значит, если я знаю, что моя любимая терзается в геенне огненной? Я многого не просил. Только позволения жить с ней. Я готов был до скончания века мыть тарелки, лишь бы видеть ее улыбку, слышать ее голос, держать ее руку в своей. Ее отправили в преисподнюю из-за какой-то придирки, и вы об этом знаете! Здесь у вас обретаются дерзкие, наглые ангелы, которые ничем этого не заслужили. А моя Марга, настоящий ангел во плоти, из-за какого-то дурацкого правила обречена терпеть вечные муки в аду! Так и передайте и Отцу, и его сладкоречивому Сыну, и этому прохиндею Святому Духу, пусть возьмут свой драгоценный Святый град и засунут его сами знаете куда… Если Маргрета в аду, мое место тоже там.

– Прости его, Отец, – взмолился Петр. – Он потерял голову от горя и не ведает, что говорит.

Я слегка успокоился.

– Святой Петр, я ведаю, что говорю. Я не желаю тут оставаться. Моя возлюбленная в аду, и я хочу быть там же. Там, где я должен быть.

– Алек, это все пустое. Пройдет. Перетерпи.

– Да поймите же вы, не пройдет оно! Я хочу быть со своей возлюбленной. Я намерен разделить ее участь. Раз вы сказали, что она в аду…

– Нет, я сказал, что ее нет ни на Небесах, ни на Земле, и это точно.

– Значит, есть еще и четвертое место? Чистилище или как его там?..

– Чистилище – миф. Четвертого места я не знаю.

– Тогда я хочу немедленно уйти отсюда. Перерою весь ад и отыщу Маргрету. Как это сделать?

Петр пожал плечами.

– Черт побери, не давайте вы мне от ворот поворот! С самого дня огнехождения меня гоняют кругами. Я что здесь, узник?

– Нет.

– Тогда как мне попасть в ад?

– Что ж… Кстати, с нимбом в ад нельзя. Не впустят.

– Не больно-то и нужен ваш нимб. Ну, пошли!

Я стоял на пороге Иудиных врат в обществе двух ангелов. Петр со мной даже не попрощался, – видно, мое отношение его задело. Мне стало не по себе, ведь Петр мне ужасно нравился. Жаль, не удалось его убедить, что без Маргреты для меня Небеса – не Небеса.

Я замер на самом краю.

– Прошу вас, передайте святому Петру…

Не обращая внимания на мои слова, ангелы схватили меня под руки и сбросили за порог.

Я упал.

Падение было долгим.

Я падал и падал.

Для современного человека один из наиболее пугающих аспектов вечности заключается в обманчивой неопределенности времени. Без часов, без календарей, при отсутствии даже смены дня и ночи, фаз луны или времен года движение времени становится понятием чисто субъективным, и вопрос «Который час?» отражает всего лишь мнение, а вовсе не непреложный факт.

По-моему, я падал больше двадцати минут, но падение вряд ли продолжалось более двадцати лет.

Однако не советую делать ставки на любую из этих цифр.

Любоваться было нечем – разве что изнанкой глазных яблок. Не было видно даже, как тает вдали Святый град.

Сначала я развлекался тем, что оживлял в памяти счастливейшие моменты своей жизни, но обнаружил, что прекрасные воспоминания наводят грусть. Поэтому я стал думать о печальных событиях прошлого… Стало еще хуже. Тогда я уснул. А может, думал, что уснул. Как можно быть в чем-то уверенным, если ты начисто отрезан от источников ощущений? Я где-то читал об «ученом» (из тех, что вечно лезут куда не надо), который изобрел некое устройство под названием «камера сенсорной депривации». То, чего он достиг, было увлекательнейшим цирковым представлением в сравнении с жалким удовольствием, которое я испытал при падении с Небес в ад.

Первым свидетельством моего приближения к преисподней стал смрад. Тухлые яйца. H₂S, он же сероводород. Вонь горящей самородной серы.

От смрада не умирают, что, в сущности, невеликое утешение, ибо те, кого встречает этот запашок, попадают сюда после смерти. Во всяком случае так было заведено прежде, но ведь я-то не покойник. Правда, в истории и литературе упоминаются немногочисленные смертные, во плоти сошедшие в ад, – Данте, Эней, Улисс, Орфей. Хотя похоже, что все они – вымышленные персонажи. Неужели я – первый человек, живьем попавший в преисподнюю?