И вдруг мы оказались в двадцати футах над поверхностью океана. Скачки прекратились, но вибрация и рев не утихали. Мы резко набрали высоту, потом повернули, и машина так же резко пошла вниз. Я чуть было не расстался с несколькими драгоценными глотками воды, которыми только что насладился.

Прямо перед нами отвесной стеной вздыбился океан. Лейтенант повернулся к нам и что-то крикнул. Мне очень хотелось сказать ему, что лучше бы он смотрел вперед, но я промолчал.

– О чем это он?

– Просит посмотреть в том направлении, куда он показывает. Прямо туда, куда летит машина. El tiburón blanco grande – та самая большая белая акула, которая чуть нас не слопала.

(Я прекрасно обошелся бы и без этого.) И в самом деле, как раз в середине стены океана виднелась серая тень, режущая воду плавником. Как раз в ту минуту, когда я понял, что сейчас мы неминуемо впечатаемся в чудовищную рыбину, стена воды качнулась назад, мою задницу с силой вдавило в сиденье, в ушах заревело, и лишь благодаря моей железной выдержке меня не вытошнило на наших новых знакомцев.

Машина выровнялась, и неожиданно стало почти удобно, если, конечно, позабыть о вибрации и реве.

И все же воздухоплавательные корабли куда приятнее.

Как только мы поднялись в воздух, стали хорошо видны далекие горные вершины, которые почти невозможно было разглядеть с нашего импровизированного плота, и побережье с великолепными пляжами, за которыми раскинулся город, куда мы и направлялись. Сержант обернулся и что-то сказал, указывая на город.

– О чем он?

– Сержант Роберто говорит, что будем дома как раз к ланчу. Almuerzo, сказал он, но заметил, что для нас это будет завтрак – desayuno.

Мой желудок вдруг стал проявлять признаки жизни.

– Не важно, как он там называется. Ты их предупреди, что быка можно и не жарить. Я его живьем съем.

Маргрета перевела. Наши новые знакомые расхохотались, и лейтенант повел машину на снижение. Он посадил ее на воду, то и дело оглядываясь на Маргрету и не прекращая болтать с ней, а та мило улыбалась ему, хотя ее ногти больно вонзались мне в правую ладонь.

Мы долетели. Никто не пострадал. Но все равно воздушные корабли гораздо лучше.

Ланч! Наше будущее утопало в розах.

Через полчаса после того, как летательная машина, вздымая брызги, опустилась в гавани Масатлана, Маргрета и я сидели с сержантом Домингесом в столовой для рядового состава службы береговой охраны. Мы опоздали к дневной трапезе, но нас все же обслужили. Я был одет. Во всяком случае на мне были парусиновые брюки. Кстати сказать, разница между тем, в чем мать родила, и парой штанов куда больше, чем между дешевыми брюками и горностаевой мантией. Попробуйте и убедитесь сами.

С летательной машины, пришвартовавшейся на якорной стоянке, нас забрала небольшая лодка и отвезла на пирс. Оттуда пришлось идти в управление береговой охраны, и там дожидаться, пока мне не отыщут брюки. Все это время на меня глазели незнакомые люди, среди которых было немало женщин. Ужас! Такого стыда я не испытывал никогда в жизни, если не считать печального инцидента в воскресной школе, когда мне было пять лет.

Но теперь все было позади, перед нами стояло угощение и питье, и какое-то время я чувствовал себя безмерно счастливым. Разумеется, поданные нам блюда были мне незнакомы, но недаром говорят, что голод – лучший повар. Это на самом деле так; ланч был великолепен! Тонкие лепешки из кукурузной муки, сдобренные густой подливкой, тушеные бобы, горячая как огонь похлебка, миска маленьких желтых помидоров и кофе – крепкий, черный и горький – что еще нужно человеку? Нехитрым завтраком я наслаждался больше, чем гурман, смакующий изысканные блюда.

Поначалу меня смутило, что нас отправили в столовую для рядового состава, а не в офицерский зал, куда ушел лейтенант Санс. Лишь впоследствии мне объяснили, что это распространенное заблуждение среди штатских: люди, не имеющие опыта военной службы, подсознательно всегда приравнивают себя к офицерам и никогда – к рядовым. По зрелом размышлении приходится признать, что подобная самооценка смехотворна, однако же она распространена повсеместно. Ну, может быть, и не повсеместно, но для Америки она в высшей степени характерна, ибо здесь каждый человек «ничем не хуже других, а зачастую лучше прочих».

Сержанту Домингесу уже вернули рубашку. Пока мне искали штаны, какую-то женщину из управления (скорее всего, уборщицу – в мексиканской береговой охране женского контингента не было), отправили на поиски чего-нибудь для Маргреты, и это что-то оказалось блузкой и длинной юбкой – все хлопчатобумажное и ярких тонов. Простой и явно дешевый наряд, но Маргрета выглядела в нем красавицей.

Правда, мы остались без обуви. Впрочем, это не имело значения: в сухую, теплую погоду можно обойтись и без туфель. Мы были сыты, нам ничего не грозило, а оказанные нам помощь и радушный прием убеждали, что мексиканцы – лучшие люди на свете.

После второй чашки кофе я сказал:

– Любимая, как бы нам извиниться и уйти, никого не обижая? Нам нужно как можно скорее найти американского консула.

– Сначала нам предстоит вернуться в управление.

– Опять какая-то бюрократическая волокита?

– Ну, можно сказать и так. Скорее всего, от нас хотят получить подробные сведения о том, как мы оказались в открытом океане. Согласись, наша история звучит несколько странно.

– Да, наверное.

Наше первое собеседование с команданте трудно назвать удовлетворительным. Будь я один, он обвинил бы меня во лжи… но человек, которого переполняет осознание своего мужеского превосходства, просто не способен разговаривать с Маргретой в таком тоне.

Главной проблемой был пароход «Конунг Кнут». Он не затонул, но и в порт не пришел. По той простой причине, что такого корабля вообще никогда не существовало.

Меня-то это мало удивило. Даже если бы наше судно вдруг превратилось в парусник или в многовесельную пентеру, я бы тоже не слишком поразился. И все же я ожидал, что в новом для меня мире найдется какой-нибудь корабль с тем же названием. По моим представлениям этого требовали правила игры. Теперь стало ясно, что никаких правил я не знаю. Если, конечно, допустить, что они все же существуют.

Маргрета указала мне еще на одно обстоятельство, подтверждающее мою мысль: здешний Масатлан оказался совсем не похож на тот, в котором ей приходилось бывать. Этот был куда меньше, туристы сюда не заглядывали; здесь не было даже длинного причала, где обычно швартовался «Конунг Кнут». По-моему, это не меньше, чем летательная машина, убедило ее в том, что предположение о моем «параноидном расстройстве» фактически является наименее безумным из всех возможных. Маргрета бывала тут раньше – причал, большой и прочный, исчез. Это ее потрясло.

На команданте впечатление произвести было труднее. Он дольше расспрашивал лейтенанта Санса, чем нас. Рассказ лейтенанта его не удовлетворил.

Был еще один фактор, которого я в то время не понимал, да и потом до конца уяснить не смог. Непосредственный начальник Санса был в чине капитана. То же звание носил и команданте, но равными по рангу они не были.

В службе береговой охраны пользовались флотскими званиями, а личный состав в подразделении летательных машин носил армейские. По-моему, это незначительное различие объяснялось какими-то историческими причинами. Как бы то ни было, на практике это создавало определенные неудобства: капитан с четырьмя нашивками, то есть капитан морского флота, вовсе не собирался принимать на веру то, что ему докладывал какой-то там офицеришка с летательной машины.

Лейтенант Санс приволок двоих голых людей, якобы потерпевших кораблекрушение, которые рассказывают какие-то сказки; капитан с четырьмя нашивками, видимо, страстно желал возложить вину за все это неправдоподобное происшествие на самого Санса.