– Ждите ответа.

И снова я ждал. Очень долго.

– Ваше преподобие! Абонент в Канзасе ответил, что они не приняли бы неоплаченного вызова даже от… я цитирую: «…от самогó Иисуса Христа».

– Это богохульство! Так нельзя разговаривать ни по телефону, ни…

– Совершенно согласна. Да, кстати, абонент велел передать вам, что в жизни о вас не слыхивал.

– Ну уж это… – Я замолчал, ибо не мог найти слов, которые сообразовывались бы с моим саном священнослужителя.

– Именно так. Я спросила, как его зовут, а он бросил трубку.

– Молодой? Пожилой? Бас? Тенор? Баритон?

– Юнец. Сопрано. По-моему, это посыльный, который отвечает на телефонные звонки в обеденный перерыв.

– Понятно. Что ж, благодарю вас от всей души за любезность. Вы с честью выполнили свой долг, и даже больше.

– Это я благодарю вас, ваше преподобие.

Я покинул кабинку, но, если бы мог, охотно дал бы себе пинка. Маргрете я ничего объяснять не стал, пока мы не отошли подальше от отделения телефонной связи.

– Я сам виноват, дорогая. Неоплаченные вызовы не принимаются по моему собственному распоряжению, потому что, изучив телефонные счета, я пришел к выводу, что телефонные вызовы без предварительной оплаты не приносят нашей ассоциации никаких доходов… Девять из десяти звонков – просьбы о вспомоществовании. А Церковный альянс за пристойность не филантропическая организация. Она сама нуждается в деньгах и не собирается раздавать их кому попало. А десятый звонок, как правило, поступает либо от склочника, либо от психа. Поэтому я ввел это жесткое правило и строго требовал его соблюдать. Результаты сказались очень быстро. Мы сэкономили сотни долларов на телефонных звонках. – Я натянуто улыбнулся. – Никогда не думал, что попадусь в собственные сети.

– А какие у тебя теперь планы, Алек?

– Теперь? Выйдем на Шестьдесят шестое шоссе, и я выставлю большой палец на всеобщее обозрение. В Оклахома-Сити надо добраться до пяти часов вечера. Это нетрудно – город близко.

– Да, сэр. А можно спросить, почему именно до пяти?

– Ты можешь спрашивать всегда и обо всем, и тебе это великолепно известно. Брось-ка ты изображать кроткую Гризельду, любимая; ты хандришь с тех самых пор, как мы углядели дирижабль. Так вот, в Оклахома-Сити есть окружной офис ЦАП, и я хочу туда попасть прежде, чем он закроется. Погоди немного, и перед нами расстелют красную дорожку, моя родная. Доберемся до Оклахома-Сити, и все наши неприятности останутся позади.

В тот день мы словно бы увязли в патоке, застывшей на январском морозе. Нам легко удавалось находить попутки, но все поездки были очень короткими. В среднем за час мы преодолевали двадцать миль – и это на шоссе, где скорость движения составляла шестьдесят миль в час. Пятьдесят пять минут мы потратили на бесплатное угощение. В который раз нас кормил очередной представитель достойного племени водителей грузовиков, поскольку сам решил поесть. Воистину не родился еще мужчина, способный не пригласить Маргрету разделить трапезу. (Заодно кормили и меня – просто потому, что я был ее имуществом. Что ж, не жалуюсь.)

С едой мы управились минут за двадцать, но шофер потратил еще полчаса и бесчисленное множество четвертаков на игральные автоматы… Я с трудом сдерживал раздражение, пока Маргрета хлопала в ладоши и радостно взвизгивала при каждом выигрыше. Однако ее расчет был верен: шофер довез нас прямо до Оклахома-Сити. Он проехал через весь город, хотя мог ехать в объезд, и в двадцать минут пятого высадил нас на пересечении Тридцать шестой улицы и бульвара Линкольна, всего в двух кварталах от офиса ЦАП.

Оба квартала я прошел, весело насвистывая. Раз даже пошутил:

– Улыбнись, любимая. Через месяц, а может, и раньше, мы будем гулять по Тиволи.

– Правда?

– Правда. Ты столько мне о нем рассказывала, что я просто дождаться не могу. А вот и дом, который нам нужен.

Офис находился на втором этаже. На сердце потеплело, когда я увидел надпись на стекле: «Церковный альянс за пристойность. Добро пожаловать».

– Входи, любимая. – Я взялся за ручку, чтобы открыть перед ней дверь.

Дверь оказалась заперта.

Я постучал, потом увидел кнопку звонка и нажал ее. Потом действовал попеременно – стучал и снова звонил. И опять. И опять.

В коридоре появился негр со шваброй и ведром. Я окликнул его:

– Эй, дядюшка! У тебя нет ключей от этой двери?

– Никак нет, капитан. А там никого и нет. Они обычно закрывают в четыре и уходят по домам.

– Понятно. Спасибо.

– Рад служить, капитан.

Когда мы опять оказались на улице, я глуповато улыбнулся Маргрете:

– Ничего себе, красная дорожка. Бросили работу в четыре. Кот уснул – мышам раздолье. Что ж, кому-то не сносить головы. Все, больше ни одной избитой фразы вспомнить не могу. Нет, могу! Нищим выбирать не приходится. Мадам, а что, если мы сегодня переночуем в парке? Ночь тепла, дождя не предвидится. Комары и клещи-краснотелки в качестве бесплатного приложения… Зато сэкономим на плате за ночлег.

Мы ночевали в парке Линкольна, на поле для гольфа, прямо на зеленом бархате газона, кишевшем клещами.

Но, несмотря на клещей, спали мы хорошо. Когда появились первые гольфисты, мы встали и с достоинством удалились, сопровождаемые сердитыми взглядами. Воспользовавшись общественным туалетом в парке, мы повеселели, почувствовав себя чище, свежее. Я побрился, и мы оба позавтракали бесплатной питьевой водой из фонтанчика. В целом настроение у меня было довольно приличное. Правда, еще рановато, и вряд ли можно ожидать, что эти обнаглевшие плейбои из ЦАП явятся на работу ни свет ни заря. Но тут мы наткнулись на полицейского. Я спросил у него адрес публичной библиотеки, а затем прибавил:

– Кстати, а где тут аэропорт?

– Чего-чего?

– Ну, поле, где садятся дирижабли.

Коп повернулся к Маргрете:

– Леди, он спятил?

Полчаса спустя мне и впрямь показалось, что я спятил, когда мы изучили список компаний в том самом здании, где побывали вчера вечером. Мне стало нехорошо, но я ничуть не удивился, обнаружив, что Церковный альянс за пристойность среди арендаторов отсутствует. Чтоб полностью увериться, я поднялся на второй этаж. Нужный нам офис занимала какая-то страховая компания.

– Что ж, дорогая, пойдем в библиотеку. Выясним, в каком мире мы оказались на этот раз.

– Хорошо, Алек, – радостно согласилась Маргрета. – Дорогой, мне очень жаль, что тебя постигло такое разочарование, но… Ах, это такое облегчение. Я… я… я до смерти боялась даже подумать о встрече с твоей женой.

– Ты с ней не увидишься. Никогда. Обещаю. Гм… для меня это тоже облегчение. И я проголодался.

Мы прошли еще немного.

– Алек, ты не рассердишься?

– Ну разве что в морду дам. А в чем дело?

– У меня есть пять четвертаков. Настоящих.

– И вот тут мне полагается вопросить: «Дочь моя, достойно ли ты вела себя в Филадельфии?» Выкладывай. Кого ты пришила? И много ли было крови?

– Вчера… У игровых автоматов. Всякий раз, когда Гарри выигрывал, он вручал мне четвертак, на счастье.

Разумеется, все обошлось без рукоприкладства. Четвертаки, конечно же, оказались неправильными, но они годились для наших целей. Точнее, прекрасно подходили к здешним торговым автоматам. Мы как раз шли мимо игрального заведения, а в подобных местах обычно стоят автоматы, торгующие едой. Так оно и было. Однако цены кусались: пятьдесят центов за жалкий сэндвич, двадцать пять центов за крошечный шоколадный батончик. И все же это было лучше иных завтраков. А главное – мы ничего не украли: в моем мире четвертаки были из настоящего серебра.

Затем мы направились в библиотеку, чтобы разобраться, с каким миром нам предстоит иметь дело.

Как выяснилось, это был мир Марги.