Эмилия приблизилась к двери в лабораторию графа с тайным трепетом конкистадора, отыскавшего свое Эльдорадо. Еще только собираясь на Скай, она уже грезила этим местом, способным, как ей казалось, ответить на все накопившиеся вопросы. Раскрыть разом все тайны… И вот она здесь, у этой двери… одергивает манжеты, прочищает пересохшее горло и… заносит руку для стука.

— Войдите, — откликнулся граф после третьего стука, когда сердце Эмилии замерло в страхе: он передумал и не пустит ее. — Я немного увлекся и не сразу расслышал ваш стук.

Она переступила порог и… немного разочаровалась. Для того, кого обвиняли в алхимической магии, у графа была слишком научная (читайте: скучная) лаборатория. Ни тебе полутемного помещения с трубой-дымоотводом, ни специальных заслонок, скрывающих этот дым от глаз посторонних, ни замысловатых колб и тигелей различного назначения, даже громоздких трактатов в потрескавшихся от времени кожаных переплётах и тех не было.

Перед девушкой находилась светлая, просторная комната, заставленная со всех сторон полками, словно в библиотеке: на одних, действительно, теснились какие-то книги, но самые тривиальные, из современных («Об органах тела животного, их функциях и потенциях» значилось на ближайшей к Эмилии), на других — располагались жестянки и склянки с непонятными веществами. И это уже походило на лавку аптекаря… Граф сидел за огромным столом, занимавшим едва ли не весь центр комнаты, и наблюдал, как из приемника перегонного аппарата капает в колбу голубоватая жидкость.

— Присаживайтесь, где посчитаете нужным, — кинул он Спенсеру через плечо. — Главное, не мешайте. — И так как завороженно озиравшийся секретарь не спешил выбрать место, наконец, оглянулся: — Вы что же, вросли в пол, Спенсер? Или никогда не видели научной лаборатории? А, понимаю, — насмешливо продолжал он, — вы ожидали чего-то ужасного: в Килехе, как я слышал, меня иначе, чем колдуном, не называют. Темные люди, эти шотландцы! Как видите, — он обвел комнату взглядом, — здесь никаких колдовских ингредиентов не наблюдается. И реторты я не заговариваю… Вот, — указал он на свободное место, — присаживайтесь сюда и начинайте работать. — Перед Спенсером появилась кипа исписанных в спешке листов. — Перепишите, как должно. Если что-то окажется непонятным — спрашивайте, но не особенно часто. Терпеть не могу, когда меня дергают за работой!

Эмилия послушно опустилась на стул и раскрыла чернильницу. Механически взяла первый лист и положила перед собой, чтобы взяться за расшифровку каракулей графа… Он не особенно утруждал себя почерком, увлеченный своей странной наукой: ей пришлось потратить не менее часа, чтобы хотя бы понять написание букв. И поняла бы намного раньше, да то и дело отвлекалась на графа, сновавшего между колб и горелок с фанатическим блеском в глазах.

Что он делал?

Что пытался создать?

Она не могла перестать смотреть на него… из чисто практических соображений, конечно.

И когда граф вдруг спросил:

— Спенсер, вам что-то неясно? Я лопатками ощущаю, как вы прожигаете меня взглядом, — она вздрогнула.

— Да, сэр, неясно, но я не хотел отвлекать вас. — И добавила, уже не сдержавшись: — Можно спросить, что именно вы здесь делаете? Я совершенно далек от науки, но вы кажетесь таким… увлеченным.

Граф Дерби снисходительно улыбнулся и приподнял свои очки-гоглы.

— Изыскиваю формулу философского камня? — Он вскинул бровь. — Именно так вы, должно быть, и полагаете, но все много проще. — И взялся ей пояснить: — Я, как уже однажды упоминал, изучаю электромагнитные взаимодействия и их влияние на живой организм через фотоновый проводник… — сказал и замолк, должно быть, заметив недоуменное выражение на лице секретаря. Все, что он произнес после вскинутой брови, кажется, мало что значило для него… И Дерби подошел с другой стороны: — Вы хотя бы про электричество слышали?

— Слышал, сэр. О нем сейчас много спорят!

— Хоть что-то. — Граф стоял совсем рядом, опершись на стол, и забивал в трубку табак. — Выходит, вы не совсем безнадежны.

Эмилия внутренне застонала: в лаборатории и без того пахло не очень, а уж если граф задымит своей трубкой…

— Так вот, — продолжал он, чиркая спичкой, — меня больше всего занимает вопрос взаимодействия живой материи организма с электромагнитным сгустком чистой энергии через подобранный с максимально возможной точностью химико-фармакологический состав средства-проводника. — Эдвард Дерби выпустил облачко дыма и так, словно не сказал ничего особенно странного, склонился над плечом Спенсера с банальным вопросом: — Так что вам здесь не понятно? — И имел он в виду собственный неразборчивый почерк, а вовсе не то неудобопонятное нечто, названное им ранее «много проще». Ну да…

— Вот здесь, сэр… букву не разберу, — ткнула Эмилия наугад пальцем.

Близость Эдварда Дерби лишала ее ясности мысли, подавляла собой. Быть может, так влиял на нее терпкий запах его табака… или он сам так влиял на нее, этот высокий мужчина с пронзительным взглядом. Неоднозначный, упрямый, уверенный в своей правоте, слишком умный, по сравнению с прочими джентльменами, что встречались Эмилии на пути. Наверное, она чуточку опасалась его… Да что там «чуточку», очень сильно, если подумать. О Скае ходили самые скверные слухи, а он, Эдвард Дерби, был негласным хозяином Ская.

И слуги, нанятые в поместье, периодически пропадали…

Уж не опыты ли он над людьми проводил?

Она глянула по сторонам: не похоже. Если только у графа нет логова пострашнее…

— Это «К», мистер Спенсер, — произнес граф, наконец, разгибаясь. — А точнее К2СО3, карбонат калия, и совсем по-простому: углекислый калий, поташ. Вы смыслите в химии, Спенсер?

— Боюсь, нет, сэр. Не привелось изучать!

— Жаль, это одна из чудеснейших, дивных наук, способных подарить миру множество разнообразных открытий, — произнес граф, окуривая Эмилию дымом своей курительной трубки, словно морилкой — пчелу.

Она ощутила, что задыхается. Горло сдавило…

— Сэр…

— Что, Спенсер?

— Сэр… — она схватилась за горло. Глаза заслезились. — Сэр… — Ей бы только добраться до двери… Она даже поднялась на ноги, неожиданно непослушные, вялые.

— Спенсер, что с вами?

— Сэр… я должен… выйти… — И едва она это сказала, как рухнула, судя по ощущениям, в глубокую бездну: полетела в нее, не разбирая дороги, и приземлилась в мягкое облако, окутавшее ее с головой.

А потом пошел дождь: закапал ей на лицо, и тонкие струйки потекли по шее за шиворот. Мерзкое ощущение! Она скривилась… и распахнула глаза. Как раз вовремя, так как пальцы Эдварда Дерби теребили её шейный платок, намереваясь ослабить его и, бог знает, что ещё сделать, дабы привести её в чувства.

— Сэр! — возопила она, подскакивая так быстро, что едва не заехала графу по носу. — Со мной всё в порядке! Простите за беспокойство.

Только сейчас она поняла, что сидит на полу, а лежала до этого на подложенном под голову сюртуке графа. Тот так и стоял перед ней в рубашке и бордовом жилете. Силы небесные, ну и конфуз!

— Не похоже, что с тобой все в порядке: ты рухнул в долю секунды. Что не так, Спенсер? — спросил граф, так пытливо заглядывая в глаза, что Эмилия совершенно смутилась.

— Это табак, сэр, — просипела она не своим (вот уж воистину) голосом. — У меня к нему сильное неприятие.

Граф покачал головой.

— Ты говорил в нашу первую встречу, но я и не думал, что все настолько серьезно. — Он замахал руками, разгоняя еще витавшие в воздухе клубы табака, и поспешил распахнуть пошире окно.

Эмилия, между тем, вцепилась в шейный платок и мучительно соображала, как много сумел понять граф, приводя ее в чувства. По крайне мере, выглядел он обычно, разве что озабоченно хмурился… «Выгонит, — отчего-то решила Эмилия, — точно выгонит. Прямо взашей и погонит! Зачем ему обморочный секретарь с нетерпимостью к табаку господина».

— Я продолжу работу, — сказала она, вскарабкиваясь на стул и хватая перо. — Вы не думайте, я…