Наконец, в-третьих: никак не изучены обстоятельства пребывания тел в погребении. Иными словами, не решён вопрос, какие вещества могли проникнуть в останки из похоронной одежды или украшений, в частности металлических предметов, а какие входили в состав стенок саркофага, в состав надгробной плиты. Хотелось бы напомнить: в состав пород камня, которые использовались старомосковскими мастерами, изготавливавшими последний «дом» для погребаемых останков, входили соли металлов. Среди них вполне могли быть и соли ртути[97].
Столь много нерешённых проблем! Тут требуются очень серьёзные комплексные научные исследования, а без них разного рода категорические утверждения в духе: «Его отравили, потому что в останках так много ртути!» — остаются, мягко говоря, малообоснованными.
Между тем известие Поссевино являет несколько серьёзных признаков достоверности.
Прежде всего, помимо рассказа о гибели Ивана Ивановича папский легат повествует о многих сторонах русской жизни — военных делах, политике, быте — и повсюду выказывает либо осведомлённость, либо цепкую наблюдательность, которая сделала бы честь профессиональному разведчику. Собственно, Поссевино помимо своих дипломатических и конфессиональных дел ещё и неутомимо собирает информацию. К его услугам многочисленные итальянцы, живущие или жившие в России. Государи московские охотно брали их на должности строителей, литейщиков, инженеров, в том числе военных; Московское государство поддерживало обширные торговые связи с государствами Апеннинского полуострова. Учитывая характер Поссевино — а это человек исключительно энергичный, хорошо образованный, деятельный и крайне жёсткий в отношении противников папского престола, не упускавший малейшей возможности к «продвижению» католицизма, — в нём и надо видеть разведчика. Во всяком случае, наряду с прочими его обязанностями.
Поссевино хорошо осведомлён о жизни царской семьи. Он ошибается, определяя возраст Ивана Ивановича (у того то ли не росла борода, то ли он её брил), но в остальном выказывает обширные познания. Так, он знает последнюю супругу Ивана Грозного — Марию Нагую. Он также вызнал, что после смерти первой жены государя, Анастасии, тот несколько раз вступал в брак. Ему известно также, что старший сын Ивана IV «имеет третью жену; двух первых заточили в монастырь по приказу отца, хотя сын об этом сокрушался. У второго сына Фёдора до сих пор та жена, которую он взял в первый раз. Этот юноша, говорят, довольно непорочен и не чуждается католиков[98]. Хотя его телосложение не соответствует возрасту, он имеет бороду, чего нет у старшего сына… Жену… старшего сына Ивана зовут Еленой, она дочь знатного московита Ивана Шереметева; жену Фёдора зовут Ириной, отец её — Фёдор Годунов…». И далее: «Великий князь московский Иван Васильевич от своей первой жены Анастасии имел двух сыновей — Ивана и Фёдора. В первый мой приезд оба они были живы. Ко второму приезду первенец Иван… уже способный управлять государством и любимый московитами, скончался. Говорят, у князя рождались сыновья и от других жён, но впоследствии умирали[99]». Стоит повторить: видна незаурядная осведомлённость Поссевино о семейных делах как самого царя, так и его сына.
Ещё бы ему не интересоваться близкими людьми Ивана Васильевича! Тут интерес не праздный, а самый что ни на есть прагматический. Ведь если сам царь не пожелает давать католической миссии дорогу в русские пределы (как и вышло), быть может, удастся проложить тропинку, найдя благосклонное внимание у его детей? На всякий случай папа Григорий XIII снабдил своего посланника рекомендательными письмами царевичам Ивану и Фёдору, в которых обращался к детям Ивана IV с просьбой: «Мы надеемся, что ты по своему радушию охотно примешь Поссевино и с полным доверием отнесёшься к его словам, и это будет нам в высшей степени приятно».
Косвенно достоверность известий легата подтверждается одним замечанием Поссевино: он видел (именно сам Поссевино после возвращения ко двору Ивана IV, а не его осведомитель Дреноцкий), что русская знать через много дней после гибели Ивана Ивановича продолжает в знак траура ходить в чёрном платье. Это обстоятельство русскими источниками подтверждается.
Наконец, важно понимать: изначально Поссевино пишет о России не для публичного распространения, не для славы. Его сочинения в принципе не годятся для пропагандистского «очернения» России в глазах европейцев. Трактат «Московия», в котором содержатся сведения о смерти царевича Ивана, обращён к единственному читателю — папе Григорию XIII. Но даже если увидеть в этом своего рода литературный приём, а не простую обработку писем и иных материалов, действительно предназначавшихся изначально для римского понтифика, то и в этом случае надо признать, что сочинение Поссевино явно не рассчитано на массовую аудиторию. «Московия» имеет форму свода инструкций и полезных сведений, предназначенных для персоны, которая займётся католической миссией в России или хотя бы пожелает получить от России что-либо полезное для папского престола.
Всё это заставляет с большим вниманием отнестись к свидетельству иезуита.
Проблема не в том, насколько Поссевино являлся враждебным России агитатором, ибо он им вообще не являлся, ни в коей мере. Проблема, связанная с достоверностью его свидетельства, — иного рода. До какой степени Дреноцкий, оставленный при дворе Ивана IV, имел свободу передвижения, какая информация до него доходила? Ведь даже учитывая заинтересованность Ивана Васильевича в успехе переговоров с Речью Посполитой, на которых Поссевино выступал посредником, нет никаких причин допускать Дреноцкого в те дворцовые покои, где жила царская семья. Судя по всему, Дреноцкий оказался в умеренной изоляции. Помощник Поссевино не мог быть очевидцем трагедии, разыгравшейся между отцом и сыном. Ему пришлось пользоваться слухами, сплетнями, беседами с дворцовой челядью или в лучшем случае тонкой тайной беседой с кем-то из аристократов. То, что он получил, получил из русских рук. Каких? А бог весть.
Итак: трудно проверить, сколь правильно отражён мотив, сподвигший Ивана IV на избиение сына и его жены. Неясно, была ли супруга Ивана Ивановича беременна в действительности, случился ли на почве побоев выкидыш: русские источники о смерти царского внука ничего не сообщают. Таким образом, в этой части сообщение Поссевино вызывает сомнения. Был ли младенец? И вновь: а бог весть… Что же касается слов царевича, сказанных в тот момент, когда он защищал жену, сомнений ещё больше: что услышал человек, передавший эти слова Дреноцкому, правильно ли Дреноцкий пересказал их папскому легату или же это был «испорченный телефон» — вот самый краткий список вопросов, на которые не удаётся найти ответ.
Однако суть известия: ссора на семейной почве, удар заострённым посохом, тяжёлое ранение и смерть несколько дней спустя — всё это весьма близко к свидетельствам Горсея и Маржерета, высказанным совершенно независимо от Поссевино, в другое время, при других обстоятельствах. Ведь не Дреноцкий же снабжал информацией протестантов-англичан, скорее врагов, нежели союзников. И не Дреноцкий разговаривал с французским офицером, принятым на службу намного позднее миссии Поссевино. Однако слухи, зафиксированные ими, необыкновенно схожи. И трудно поверить, что русская дворцовая среда на пустом месте, абсолютно беспочвенно снабжала разных иноземцев в разные годы одними и теми же сплетнями, словно бы созданными по шаблону…
Значительное сходство трёх иностранных сообщений о смерти Ивана Ивановича, не имеющих единого происхождения, говорит об одном: почва под ними всё-таки была.
Особое место занимают известия немцев и поляков, сражавшихся с Россией и находившихся, соответственно, по ту сторону фронтов Ливонской войны. Они могут выглядеть совсем уж недостоверными, но этот вопрос далеко не столь прост, как может показаться. При углублённом анализе уместно разделить сообщения немцев и поляков на две группы — по степени правдоподобия обнаруживаемых свидетельств.
