В 1543 году Макария поставили митрополитом Московским. Он взошёл на кафедру в трудное для Русской церкви время. Вот уже несколько лет служилая знать вертела как хотела митрополитами, а у малолетнего государя не было власти, чтобы воспрепятствовать этому. Но Макарий старается не участвовать в придворных интригах, лишь постепенно и осторожно поддерживая государя-юношу и собиравшихся вокруг него людей. Добрые советы митрополита способствовали постепенному возвышению Ивана IV над хаосом придворной борьбы.

Русская церковь также нуждалась в централизации, как и государство. Обычаи её в разных областях России отличались друг от друга, не было даже единого пантеона святых. Некоторых из них почитали в одной земле, а по соседству совершенно не знали. Митрополит повелел собрать всю бытовавшую тогда духовную литературу и сведения о всех святых, почитаемых в Русской земле. Вычистил из полученной совокупности всё то, что не соответствовало замыслу или считалось «отреченной» (нежелательной для чтения православными) литературой. Остальное Макарий разместил по месяцам и дням: жития святых и произведения канонизированных Церковью авторов. Всего получилось 12 колоссальных по размеру книг, которые именуются Макарьевские Минеи Четьи.

До митрополита Макария наша Церковь знала всего 22 русских святых. Его усилиями на соборах 1547 и 1549 годов было канонизировано ещё семнадцать.

Внутренняя жизнь Церкви нуждалась в установлении общего порядка вместо той пестроты, которая на практике установилась в разных концах Руси. В 1551 году прошёл большой церковный собор, получивший наименование «Стоглавого», поскольку его постановления уместились в 100 глав[27]. Эти главы построены в форме диалога: царь Иван IV вынес к Церкви щекотливые вопросы, требовавшие обсуждения и решения; собор, в свою очередь, отвечал по пунктам, кое в чём уступив, но выдержав позицию духовной самостоятельности. Помимо экономического (государство пыталось, но не сумело отнять большие монастырские вотчины) собор имел большое нравственное и политическое значение. На нём обличались пороки духовенства, а также склонность прихожан к ересям, астрологии, «мудрованию» в духе протестантизма, тогда очень влиятельного в Восточной Европе. Собор указал на необходимость «исправить» всё это. Он определил компетенцию церковных судов. Показано было также, сколь далеко может простираться вмешательство воли государя в область церковных дел.

На многих государственных преобразованиях того времени лежит отсвет воли и мудрости святителя Макария. Пока он был жив, борьба монарха и служилой знати не принимала жесточайших форм, которые придут в российскую политику через год после его кончины. А отношения между государем и Церковью надолго приняли благодатный характер симфонии — соработничества.

При Иване IV к России были присоединены Казанское и Астраханское ханства.

Особенно серьёзным успехом следует считать покорение Казани. Затяжные войны с нею велись со второй половины XV столетия[28]. На протяжении многих поколений Московское государство и Казанское ханство сражались друг с другом, не щадя сил, не считая потерь. Они сцепились, будто два молодых хищника. Могучий лев, словно сошедший с изображений на стенах древних соборов Владимира, — это, конечно, Россия. Стремительный барс — это Казанское ханство. Их борьба могла закончиться только смертью одного из зверей. Лев истекал кровью от укусов барса. Десятки тысяч русских пленников томились в рабстве у казанцев. Им не было избавления, их выставляли как товар на работорговых рынках, их могли отпустить домой, только если родня сумеет чудом собрать и переправить огромный выкуп. Губительные набеги татарской конницы разоряли города, уничтожали сёла, опустошали восток державы. Там приходилось постоянно держать большие войска. Нескончаемая вооружённая борьба изматывала Московское государство, наносила урон казне, не позволяла нормально развиваться русскому обществу.

Но когда лев собирался «в силе тяжкой», один удар его мощной лапы стоил десятка укусов барса. И барс утихал на время, чтобы потом опять возобновить набеги, опять начать смертельную борьбу.

Молодой государь российский знал, что обязан покорить Казань. Долг христианского правителя призывал его вытащить эту занозу из тела России. Поэтому молодой Иван IV проявил необыкновенное упорство в борьбе с Казанским ханством.

В середине 40-х годов XVI века произошло очередное обострение отношений с Казанью, вылившееся в трудную затяжную войну. Первые походы на Казань, по всей видимости, не отличались особым размахом. Иван Васильевич в них, по малолетству, не участвовал.

В 1547 году, всего через несколько месяцев после того, как Иван Васильевич венчался на царство и женился, он, юный государь, начал подготовку к большому походу на Казань, в котором должен был сам принять участие.

Первое время его преследовали неудачи. Казалось, ханство устоит под ударами русских.

Масштабное зимнее 1547/48 года наступление сорвалось как будто из-за ранней оттепели и таяния льда на реках. Или же из-за того, что воинство со своим государем во главе пало духом от тягот дальнего похода? Замёрзшие реки в ту пору использовались как наилучшие дороги для наступающих войск, а исчезновение таких дорог ставило русскую армию в трудное положение. Иван Васильевич оставил войска и вернулся в Нижний Новгород, нимало не понюхав пороху.

Через два года он всё-таки дошёл до Казани, но так и не приступил к штурму. Простояв под городом недолгое время, царь вновь отступил по той же самой причине — из-за оттепели и дождей. Таким образом, для него это были «мирные» походы.

В 1552 году на Казань опять отправились объединённые силы Московского государства, во главе которых вновь должен был встать сам государь.

Тогда он был совершенно взрослым по понятиям того времени человеком — ему уже исполнилось 22 года. Дворяне («служилые люди по отечеству») в ту пору начинали служить с пятнадцати лет, и это считалось вполне нормальным, в порядке вещей. В соответствии с обычаями XVI столетия и сам монарх в подобном возрасте не считался слишком юным, чтобы возглавлять воинство. Как уже говорилось, Иван Васильевич успел к 1552 году дважды побывать во главе московских войск, хотя и не вступил ни разу в сражение с неприятелем.

И здесь стоит сделать отступление от рассказа о ходе боевых действий, чтобы задаться вопросом: до какой степени победы и поражения русского войска в тех кампаниях, в которых его возглавлял молодой (но уже совершеннолетний) Иван IV, зависели от его личного полководческого таланта, воли, отваги? Относительно походов 1547/48, 1549/50 годов и «Казанского взятия» 1552 года подобная зависимость должна быть поставлена под сомнение. Реальными командующими были «большие воеводы», то есть та же служилая аристократия.

Источники показывают необычную роль Ивана Васильевича. С одной стороны, он — глава православного воинства, идущего на битву с врагами Креста, фигура первостепенно важная для успеха всего дела. Можно сказать, носитель хоругви. С другой стороны, время от времени русский царь должен был чувствовать себя… чуть ли не заложником у собственных полководцев. Во всяком случае, его положение не раз за этот поход становилось стеснительным.

Из переписки Ивана IV с князем Андреем Курбским известны странные подробности казанского похода. Иван Васильевич не ладил с воеводами, возможно, он даже опасался плена. Позднее, через много лет, царь напишет Курбскому: «Когда мы Божьей волей с крестоносной хоругвью всего православного воинства ради защиты православных христиан двинулись на безбожный народ казанский, и по неизреченному Божьему милосердию одержали победу над этим безбожным народом, и со всем войском невредимые возвращались обратно, что могу сказать о добре, сделанном нам людьми, которых ты называешь мучениками? А вот что: как пленника, посадив на судно, везли с малым числом людей сквозь безбожную и неверную землю! Если бы рука всевышнего не защитила меня, смиренного, наверняка бы я жизни лишился. Вот каково доброжелательство к нам тех людей, о которых ты говоришь, и так они душой за нас жертвуют — хотят выдать нас иноплеменникам!»