– Сахарочек, – позвал он ее, и она даже откликнулась на это прозвище. Быстро он ее приучил. – Который час?

– Двадцать – сорок три, – без задержки ответила, а мы с Лехой одновременно глянули на свои часы на руке.

Блядь! Реально двадцать – сорок три! Я потрясенно уставился на нее, потом на него

– Охренеть! – восторженно подскочил друг. – Ты реально считаешь! Ни на минуту не сбилась. Это же офигенно, – затараторил он, а я нихрена не понял. – Сколько языков ты знаешь?

– Восемнадцать…

– В совершенстве?

– Латынь и китайский я только недавно начала изучать, так что их – нет, – ответила Алина.

О чем они говорят?

– Что я ел на обед?

– Шаверму, – смешно скривила она свой носик.

– Ладно, это было слишком легко! Уверен, из пасти разит за километр, – засмеялся он, не опровергая ее ответа. Он что, шавуху жрал, пока в город ездил?

– А с каким запахом у меня шампунь?

– Персик, манго и кокосовое молоко.

– А чем еще от меня пахнет?

– Детской присыпкой, зубной пастой и бумагой.

– Бля, это нереально круто. Неужели ты все это чувствуешь? – спросил он, и я только сейчас стал догадываться, о чем они говорят. – А от него? – ткнул Мерч на меня пальцем. – Ты чувствуешь, чем пахнет от него?

Я замер, ожидая ответа.

– Отчаянием…

– Уверена? – спросил Мерч, пристально разглядывая меня, словно видел впервые. – Хотя, пожалуй, соглашусь, но, думаю, лишь процентов на сорок пять. Остальные пятьдесят пять пахнут… – почесал он подбородок, изображая из себя сраного мыслителя, – пизданутостью.

Ясно – понятно. Тут все стабильно. Цирк уехал – клоуны остались.

На его ответ я лишь хмыкнул, а вот Алина не удержалась и коротко засмеялась, отчего тут же закашлялась и скривилась от боли.

К слову, она очень тонко описала то, чем я жил. Я был действительно в полном отчаянии.

– От меня хоть на пятьдесят пять, от тебя же этой пизданутостью разит на все двести, – возмутился по-детски.

– Не правда, я Бог адекватности, терпения и чуточку воздержания, – возразил он.

Бог чуточку воздержания? Ничего тупее не слышал.

– Ты и «воздержания»?

– А что? Я вообще-то больше суток не трахался, – беспардонно возмутился он, но при этом очень даже искренне.

– Бедняга, и как же ты с таким горем живешь?

– Не живу… – тяжко выдохнул он, а потом горестно добавил. – А выживаю…

Ну что за шут?

– В твоей лохматой башке, вообще, что-нибудь задерживается, кроме мысли о сексе? Мне порой кажется, что ты кидаешься на все, что движется, – снова не удержался я от едкого комментария, хотя понимал, что данную тему вообще не стоит развивать при Алине.

Я кинул на нее взгляд и заметил, что она хоть и была смущена, но улыбалась.

– Не правда, – опроверг он мои слова, но потом в пух и прах разнес вообще все представления о его адекватности. – На что лежит без движения, тоже кидаюсь, – заржал он.

– Мерч, все твои шутки сводятся к одному. Тупейший юмор…

– Шутки сводятся, ноги разводятся, – перебил он, ухахатываясь. – И нормальный у меня юмор. Я не виноват, что 69% людей могут найти пошлость в любой фразе.

– Боже, Леша, ты действительно пошляк, – вдруг неожиданно встряла в наш наиглупейший диалог Алина.

– Ну и что? Зато моя пошлость моей скромности не мешает, – возразил он.

– Мда уж, от скромности ты точно не помрешь, – вновь вставил пять копеек я.

– Между прочим, скромность украшает мужчину, но ты же знаешь, что настоящие мужики не носят украшения? К тому же, я действительно скромный. Я вот всегда стесняюсь и не люблю, когда меня хвалят. Хуже этого может быть, только если хвалят кого-то другого, – засмеялся он.

– Ты невыносим! И если ты сейчас в очередной раз начнешь заливать, что ты идеален, обещаю, домой пойдешь пешком, – шуточно пригрозил ему.

Но я как вспомню, как они с Тимом начнут заливать, что самые пиздатые, так вздрогну. Мания величия у них границ не ведала. Хотя Вознесенского тоже можно смело причислять в их клуб «Самолюбования».

– Да я бы не сказал, что прям идеален... – коварно посмотрел он на меня, – а нет, сказал бы... – и снова дикий ржач.

И только сейчас я понял, что делает Мерч.

Я все это время думал, что он всячески пытался успокоить Алину и всем своим видом показывал, что ей больше ничего не угрожает. Но я упустил еще кое-что важное…

Он пытался успокоить и меня, потому что я, блять, тоже боялся. Себя. И своих поступков. И их последствий.

И пускай он выбрал дерьмовый способ в виде своих тупых шуточек, но ведь это работало – она улыбалась. Я тоже. Он был идеальным буфером между нами.

– Твоя самооценка просто зашквар, – продолжил я, принимая правила его игры.

– Да ты заебал! – смешно возмутился он. – Нормальная у меня самооценка. Давай, кланяйся!

– Бегу – и волосы назад! Давно заметил, что во всех компаниях есть друг, который не озабочен о мнении других. Он просто озабочен, – повел я бровью, широко улыбаясь ему.

– Ты зануда, – он лишь закатил глаза, оставляя последнее слово за мной. – Сахарочек, где там твоя палка-ковырялка? – принялся он в горе купленных вещей искать трость.

Он смешно перекидывал мелкие тюбики, трусы с бананами и прочую непонятную лабуду, пытаясь найти орудие пыток. Стойко выдержав около минуты, бросил это дело и повернулся ко мне.

– В этот раз тебе повезло, но в следующий так легко не отделаешься, – шуточно пригрозил мне, показывая знаменитое движение ладонью поперек шеи.

Боюсь-боюсь.

– Сахарочек, на чем мы там остановились? – вернул он все внимание к Алине. – Думаю, пора тебе делиться уже своими грязными секретиками.

– О чем ты? – насторожилась она.

Я тоже. Мне было ясно, что Мерч, пока ездил в город, многое узнал о ней из ее дела, которым со мной Аноним так и не поделился, поэтому мне тоже было интересно знать о ней все.

А то, что она с сюрпризами, я не сомневался.

– Все! Гиперосмия, гиперакузия, гипертиместический синдром, декстокардия… И это только первая страница твоей карты, – протянул он, а потом восторженно воскликнул. – Да ты же уникальная!

Алина

– Это все прекрасно, но не мог бы ты изъясняться на понятном и мне языке, – голос Антона каждый раз, словно острой бритвой, по голой коже проходился.

Нельзя обладать таким голосом. Таким чертовски приятным голосом.

И этот голос принадлежал моему несостоявшемуся убийце.

Просто прекрасно, Алина! Каждый раз, когда ты думаешь, что хуже быть не может, ты продолжаешь катиться вниз.

И пах он великолепно!

Гадство!

И из-за того, что мои слуховые и осязательные ощущения концентрировались на Антоне, я каждый раз сбивалась со счета.

А он спокоен, как танк. Особенно сейчас, когда Леша сгладил острые углы между нами.

Только какими бы не были его голос и запах приятными, я ни за что не дам себе возможности расслабиться. И уж доверять ему не собиралась, несмотря на все его обещания.

– Я тоже много чего хочу иметь, а особенно кого. Составить список? – вновь пошло пошутил Алексей.

Леша очень правдоподобно прятался за маской бездаря и разгельдяя. Я почти поверила.

– С декстокардией я уже разобрался, – проигнорировал парня Антон, настаивая на своем. – Что насчет остального?

– Я смотрю, наличие мозгов для тебя только лишняя нагрузка на позвоночник. Все же так очевидно, – я прямо почувствовала, как Леша закатил глаза, словно сотый раз объяснял одно и то же. – Обостренный слух, повышенные осязательные способности, и вишенкой на торте – охренительная память! – торжественно заключил он.

Я сразу поняла, что он уже неплохо пробежался по моему делу, откуда бы оно у него не было, и имел общую картину о моих способностях.

– Насколько охренительная? – с сомнением уточнил Антон.

– Да, Сахарочек, насколько? Мне тоже интересно. Восемнадцать языков, способность считать время… Это круто, но где заканчиваются твои возможности? – с энтузиазмом спросил Леша. В его голосе слышался явно врачебный интерес. С подобным я сталкивалась не раз.