— Так и есть, — тихо рычит Лев, глядя на меня снизу вверх.

Я смотрю в ответ, качая головой.

— Нет. Ни за что, блядь.

— Я не могу дотянуться до него обеими руками, Зои. — Он бросает взгляд на рану на своих ребрах. Он на секунду морщится, его пресс напрягается. — Это не дыра, просто царапина. Но мне нужно закрыть ее. — Он кивает на нож для масла, который я держу. — Ты собираешься прижечь ее.

Я бледнею.

— Нет, блядь…

— Зои, — стонет он. Он смотрит мне в глаза и медленно кивает. — Ты можешь это сделать. Мне нужно, чтобы ты сделала это.

Я судорожно сглатываю, поворачиваюсь и иду к камину. Я опускаюсь на колени и просовываю лезвие между светящимися бревнами, а затем поворачиваюсь обратно к Льву. Я передаю ему полотенце, и он плеснул на него немного виски, прежде чем поднести его одной рукой к ране.

— Ublyudok! — ругается он, шипя в агонии.

Я вздрагиваю, когда запрыгиваю внутрь.

— Подожди, дай мне это сделать.

Я плеснул еще немного виски на полотенце, а затем осторожно начал промывать рану. Лев стискивает зубы, крепко сжимая их. Когда я закончиваю, я возвращаюсь к огню.

— Подожди, используй это, чтобы прикоснуться к нему.

Лев бросает мне полотенце. Я сглатываю, когда использую его, чтобы дотянуться до пламени и вытащить теперь слабо светящийся нож для масла. Я оглядываюсь на Льва, и он сглатывает. Он делает еще один большой глоток и смотрит на меня.

— Ты можешь снять с меня ремень?

Я ухмыляюсь.

— Что-нибудь, чтобы отвлечь тебя от боли?

Он ухмыляется, но качает головой. Я снимаю его и смотрю на него снизу вверх.

— А теперь?

— Засунь его мне в зубы, пожалуйста.

Моя улыбка исчезает, и я бледнею.

— Э-э, почему?

— Потому что это действительно будет чертовски больно.

Он прикусывает ремень и кивает.

— Сделай это, — ворчит он сквозь зубы. Я дрожу, когда смотрю вниз на рану, все еще держа светящийся нож.

— Зои…

— Дай мне секунду, — бормочу я. Я делаю вдох, сосредотачиваюсь и прижимаю лезвие к нему.

Звук такой ужасный.

Шипение обжигающей плоти мучает меня. И его стоны от боли так же ужасны. Но запах хуже всего. Мне требуется все, что у меня есть, чтобы держать клинок там, зная, что это причиняет ему боль. Но через несколько секунд я задыхаюсь и отстраняюсь.

Я в ужасе смотрю на ужасный ожог на его ребрах. Но кровотечение остановлено, и рана запечатана. Лев медленно дышит через нос, его глаза плотно закрыты. Я вынимаю ремень из его зубов, и он медленно стонет.

— Лев…

— Виски, — хрипит он. Я быстро возвращаю бутылку ему в руку. Он медленно кивает, словно в тумане, а затем делает два больших глотка напитка. Он задыхается, качает головой и морщится.

— Трахни меня, — ворчит он. Он смотрит на меня и ухмыляется. — Это какое-то дерьмовое виски.

Я наполовину смеюсь, наполовину выдыхаю, когда обнимаю его за шею. Я крепко обнимаю его, прежде чем он застонает.

— Зои…

— О, черт, прости. — Я отстраняюсь, чтобы не раздавить его только что прижженную огнестрельную рану.

Лев ухмыляется, глядя на меня.

— Спасибо.

— Эй, — я пожимаю плечами и самодовольно ухмыляясь. — Не упоминай об этом.

— Зои, — тихо стонет он.

— Да?

— Мне нужно прилечь.

Я выдыхаю еще одно наполовину рыдание, наполовину смех.

— Давай, — шепчу я. Я помогаю ему подняться и, пошатываясь, веду в спальню. Он скидывает туфли, и я стягиваю с него джинсы, прежде чем помочь ему лечь в кровать. Я возвращаюсь на кухню и роюсь там, пока не нахожу еще одно чистое кухонное полотенце и немного упаковочной ленты.

Вернувшись в спальню, Лев хмыкает, когда я накрываю его рану кухонным полотенцем и заклеиваю ее по краям. Я задуваю последнюю свечу и лампу. Затем я заползаю рядом с ним, на его незастрелянную сторону, и прижимаюсь ближе.

Его рука находит мою, его пальцы переплетаются с моими.

— Зои… — тихо говорит он.

— Да?

После десяти секунд молчания я хмурюсь.

— Лев?

Я поднимаю глаза и улыбаюсь. Он полностью отключился, дышит спокойно и ритмично. Его рука все еще держала мою. Я ухмыляюсь и крепче прижимаюсь к нему.

Что бы это ни было, это определенно что-то другое. И мне это нравится.

Лев

Три Недели Назад:

Это шикарно, элитный квартал адресов. Это не современные остекленные супер-высотки у озера. Но ряд кирпичных, увитых плющом таунхаусов на Чарльз-стрит, вероятно, стоит около двадцати миллионов за штуку.

Это очарование, которое действительно украшает его. Старые деревья, покрывающие улицу мягким зеленым сиянием. Фонарные столбы из кованого железа через каждые двадцать пять футов. Булыжники на улице, медные таблички, отмечающие исторические объекты на неровном тротуаре.

На этой улице живут финансовые титаны и знаменитые актеры в течение двух недель в году, когда они не находятся в Лос-Анджелесе или на съемочной площадке. Это знаменитые лайфстайл-блогеры со всеми кулинарными книгами и модными линиями располагающие одной второй от конца.

Но я здесь сегодня не для того, чтобы смотреть на знаменитостей или раздавать гребаные автографы. Я здесь для ее.

Сегодня вечером я взял "Рейнджровер". Чуть более утонченный, чем синий "Chevelle" 70-х годов с двойными белыми гоночными полосами. Я паркуюсь в конце квартала и выхожу. На улице тихо — даже безмятежно. Это то за что вы платите, когда покупаете один из этих трехэтажных особняков из коричневого камня.

Я так же в повседневном костюме, без галстука, верхняя пуговица расстегнута. Я выгляжу как любой случайный инвестор, который поздно возвращается домой из офиса или после выпивки. Пожилая женщина, выгуливающая свою собаку, улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ и киваю, как если бы я был соседом.

Но я здесь не живу. Даже с моим богатством для меня никогда не найдется места за столом этих людей. Мои деньги недостаточно стары. Или достаточно престижные. Или достаточно знамениты.

Кроме того, я преступник-убийца, киллер, с проблемами бесчестия и насилия, граничащими с психозом.

Я бросаю взгляд на номера домов и продолжаю идти к своей цели. Что ж, она по сути, это не моя цель. Приказ — если его действительно можно назвать “приказом”, исходящие от моего лучшего друга, — это оглядываться по сторонам в поисках любых неприятностей. Очевидно, у Зои были проблемы с парнем старше ее, который вынюхивал что-то вокруг, пугая ее. Вот почему я здесь сегодня вечером; чтобы проверить и убедиться, что с ней все в порядке.

Я знаю, что это неописуемо ниже моего нынешнего ранга в организации Кашенко. Я второй по старшинству после Виктора, который является королем чикагского отделения Братвы. Любой из наших людей мог бы сделать это сегодня вечером. Но эта Зои лучшая подруга девушки Виктора… ну, я пока не знаю, как ее называть.

Его заключенная? Пленница? Объект его вожделения и влечения? Я знаю, что все гораздо серьезнее. Я знаю своего друга достаточно долго, чтобы знать, что это далеко за пределами интрижки или плотского желания. Вот почему он попросил меня, а не случайного силовика, проведать подругу Фионы.

Мимо меня проходит еще один выгульщик собак — на этот раз известная блогерша о стиле жизни, со своим не менее известным в Instagram французским бульдогом. Но опять же, я здесь не для того, чтобы изливать душу или выпрашивать гребаное селфи или еще какое-нибудь дерьмо. Я здесь для того, чтобы быть невидимым.

Я киваю и одариваю ее легкой, бессловесной улыбкой, прежде чем продолжаю. Как будто она просто еще один человек, вышедший на прогулку. Я прохожу еще мимо двух объектов недвижимости, а затем останавливаюсь. Я поднимаю глаза. Я на месте.

Я поворачиваюсь и украдкой осматриваю улицу впереди — чистые рядя по обе стороны припаркованных роскошных автомобилей. Я прохожу немного дальше, разглядывая некоторые из них с тонированными стеклами. Но здесь никого нет. Никто не прятался и не ждал ее.