Линия «президент — тренер» при Лобановском была выстроена вполне устраивавшим обе стороны образом.
И после его ухода эта линия устраивала обе стороны, однако «вес тренера» резко снизился.
Однажды — один из любимых рассказов игроков поколения 80-х — Пузач сообщил Лобановскому о том, что на балконе (происходило это ещё на старенькой базе) ребята курят. Реакция Лобановского: «А ты-то что там делал?» Но всё равно Лобановский был в курсе всего, что происходило за пределами базы. Он получал информацию о поведении своих футболистов в городе — мест, где они проводили время, в те годы в Киеве было раз-два и обчёлся.
Некоторые футболисты жили на улице Урицкого. Михаил Михайлович Коман иногда приезжал туда, ходил по квартирам неженатых игроков, звонил в дверь и, если обнаруживал девушек, выпроваживал их: «Ребятам надо спать». На этой же улице располагался бар, названный «гадюшником». Работал допоздна. Туда съезжались со всего Киева, в том числе и знакомые футболистов, приходившие после посещения бара в гости к игрокам. Приходили не пустые, и всё это влияло на соблюдение режима. Рассказывают, что когда о существовании «гадюшника» доложили Лобановскому, то через некоторое время на месте бара открыли... библиотеку.
«В Конче по утрам, — рассказывает Сергей Юран, — нам измеряли давление. Лобановский всегда стоял рядом. Помню, укоряет Баля: “Андрюша, давленьице скачет”. — “Васильич, наверное, кофе многовато выпил”. — “A-а, я уж волноваться было начал, что облако над домом у тебя другое...” Говорил Лобановский мало. Зато взглядом такой рентген делал, что я по минутам готов был рассказать, когда в туалет ходил в последние три дня!»
Юран вспоминает случай, когда он однажды столкнулся с Лобановским на лестнице базы. Лобановский внимательно взглянул на Юрана и молча пошёл дальше. У Юрана, по его словам, подкосились ноги. Он судорожно стал перебирать в памяти: «Так, вчера вечером где был? Дома спал. Позавчера — вроде тоже. А до этого? Точно! Мы же в баре посидели...» В зал, где команда собиралась перед тренировкой, Юран шёл, как на плаху. Лобановский не сказал ему ни слова. «Однако, — говорит Юран, — мне и взгляда хватило. Пропотел, как после кросса».
Юран после травмы — даже тогда, когда сняли с ноги «аппарат Илизарова» и футболист постепенно начал тренироваться, — выпивать не бросил. Однажды он с коллегами по «Динамо», Беженаром и Матвеевым, так отметил Международный женский день 8 марта, что ни один из них не был в состоянии утром проснуться к тренировке. Когда «трио» появилось на тренировочной базе, Лобановскому достаточно было одного взгляда на загулявших игроков. Последовало: «В часть. Завтра же».
Два месяца в воинской части 3217 на Подоле, заполненные типичными буднями рядового солдата — чистка картофелин, уборка территории, дежурство в казарме, коллективное рытье канавы, ежедневное приведение обмундирования в порядок, — привели Юрана в чувство. Он стал регулярно звонить Демьяненко, Балю и Бессонову и просить замолвить словечко перед «Папой»: мол, Юран всё осознал и исправился. Словечко замолвили. Лобановский распорядился вернуть Юрана в команду, но при этом сказал просителям: «Теперь ответственность за него вы взяли на себя». Юран друзей не подвёл, но после отъезда Лобановского на Восток стал сначала проситься в «Спартак», куда его не отпустили, потом устроил в самолёте публичный скандал, оскорбив Веремеева, и Лобановский, когда ему сообщили об этом, распорядился из Эмиратов: «Если есть возможность отправить Юрана за границу, немедленно продавайте». Так талантливый нападающий, сыграв в основном составе киевского «Динамо» всего лишь 31 матч, оказался в португальской «Бенфике».
Александр Хацкевич после зимнего отпуска почти всегда приезжал в физическом состоянии, вынуждавшем Лобановского отправлять его во вторую команду. В прямом смысле этого слова. Тренер так и говорил ему: «Тут недалеко, перейдёшь через поле на старую базу и — работай. А потом — посмотрим».
Поначалу игрок на тренера обижался («Словно из генералов разжаловали в рядовые!»). Но по прошествии времени реакция его выглядит вполне взвешенной: «Лобановский знал, что делал, и всегда был прав. Он видел, что после зимы я не имел оптимальной формы, находился в неподходящем психологическом состоянии. А к середине сезона втягивался в игровой режим. Вообще, думаю, что за годы совместной работы я его ни разу не подвёл. Лобановский был сильнейшим психологом. Великолепный тактик? Безусловно. Но главное: он каждого человека видел насквозь. Это какой-то дар. Он понимал, на кого надо прикрикнуть, кого стоит похвалить. Были случаи, когда Валерий Васильевич поднимал зарплату футболисту, который вроде этого и не заслуживал. Таким образом он подстёгивал человека. Сам Лобановский никогда игроков не унижал, не оскорблял. На разборах матчей никому конкретно ничего не говорил. Но перед теми же разборами вызывал к себе и без всякого негатива высказывал претензии, объяснял ошибки, вместе с человеком анализировал их. Когда команда проигрывала, Валерий Васильевич никогда не кричал в раздевалке. У него всё было профессионально, эстетически правильно и честно. Его отношение к футболистам характеризует то, какие у нас были контракты. В “Динамо” люди играли не за премиальные, а за свою зарплату. Премиальные, конечно, платились, но они не были главным источником дохода. Люди чётко знали, сколько заработают за год, не волновались, что останутся ни с чем в случае травмы».
Разумеется, Лобановский знал, что игроки собираются после каждого матча и отмечают победы и поражения. Традиция сложилась до него, и не ему её было ломать. Футболисты выходили из положения даже в тех случаях, когда после матчей их не отпускали домой, а завозили на базу. Вот любимая «рассказка» киевских динамовцев второй половины 80-х годов. Однажды, когда их после матча сразу привезли на тренировочную базу для восстановительных процедур, «старики» (у кого-то из них в этот день было какое-то событие, требовавшее обязательного отмечания) и ещё несколько игроков обосновались в стоявшей несколько в сторонке, на полпути от базы к тренировочному полю, «избушке» сапожника, «накрыли поляну» (заранее припасли пиво, кое-что покрепче, рыбку, еду принесли из столовой) и обнаружили отсутствие хлеба. На кухню отправился лёгкий на подъём Андрей Баль. Дверь каморки за ним, понятно, закрыли: он знал, как надо постучать, чтобы впустили.
Когда раздался условный стук в дверь «избушки», сомнений в том, что вернулся посланец, ни у кого не возникло. Толя Демьяненко в предвкушении трапезы даже пошутил, подойдя к двери: «У нас все дома. Кто там? Фамилия, имя, отчество». В ответ прозвучало: «Лобановский, Валерий Васильевич». Поскольку за хлебом ходил Баль, ответ был приписан ему: Андрей мог пошутить, изменив голос. Демьяненко открыл дверь. Каково же было изумление компании, когда на пороге из темноты возник Лобановский. Немая сцена. Тренер оглядел собравшихся, стол, на котором вместо инструментов сапожника аккуратно были расставлены подготовленные к «ужину» припасы, и сказал, обращаясь к молодому Олегу Саленко, только-только перебравшемуся в киевское «Динамо» из «Зенита»: «Ну, они-то (Лобановский обвёл рукой выстроившихся вокруг с опущенными головами ведущих игроков) — ладно. Их я понимаю. А ты-то как тут оказался? Рано ещё». Повернулся и вышел.
Ольга Трофимовна Подуран почти 50 лет проработала на базе киевского «Динамо». Не могу вспомнить её официальную должность, но комфорт и уют для динамовцев в Конча-Заспе всегда создавала «мама Оля», как звали её игроки. Она знала, кто что любит, всегда на сей счёт интересовалась у официанток и старалась сделать так, чтобы каждому было хорошо, чтобы каждый чувствовал себя на базе как дома.
Иногда в «зелёной» комнате — на кухне, там, где режут овощи, — по распоряжению Ольги Трофимовны ставили ящик пива (а то и не один), и футболисты перед ужином пропускали по стаканчику-другому для аппетита, пропадавшего после изнурительной работы.
Валерий Васильевич подозвал как-то Ольгу Трофимовну и спросил: «Трофимовна, куда это они бегают один за другим?» — «А ругать не будете?» — «Нет, конечно». И Трофимовна призналась. «Ладно, — сказал Лобановский, — продолжайте. Но только чтобы я не знал».
