После бала Губки надув невинно, юный храня задор, в вальсе кружи́т Мальвина с графом, несущим вздор. Дыбясь волной упрямой, рвётся из лифа грудь. Стала Мальвина дамой и раздалась чуть-чуть. Князю она кивает, щуря дразнящий глаз. А у окна зевает муж её Карабас: вперился он в журнальчик, галстук кропя вином. Жаль, длинноносый мальчик, в сущности, был бревном и неудач лавина в нём придавила ум… С бала спешит Мальвина, полная грустных дум. Дома она решает платья сменить фасон и наконец вкушает взбитый, как сливки, сон. Волшебник – ученику С людьми быть можешь суров, однако судить не спеши: сквозь лживый внешний покров проникни в глубины души. А коль проник, не робей, в зрачки человеку взгляни: плохого парня убей, хорошему парню кивни. Житье загробное – чушь: наш путь завершается здесь. Плохое дело разрушь, в хорошее дело не лезь. Привычно свой ад и рай с пеленок мы носим в груди. Чудовищ ночных карай, от ангельских глаз уйди. Куклы – кукловоду Не думай, что ты оживляешь нас: семь лет мы тайком живем. Мы будем сражаться на этот раз и нити твои порвем. Семь лет в своем шоу ты нас терзал — взбесился бы и гранит. И мы ради денег смешили зал, хоть нас от людей тошнит. Довольно комедии. Про́бил час, итог подведем в конце. Мы будем сражаться на этот раз с Фортуной в твоем лице. Не думай, что знаешь любой наш шаг, что куклы с пути свернут. Уколы булавочных наших шпаг гордыню твою проткнут. Сверкания молнии на клинках тебе не сулят добра. Ведь мы не игрушки в твоих руках — давно бы понять пора. Но мы не прикончим тебя, злодей, а только испортим грим, потом, сея панику средь людей, прорвемся в бою к своим. Тебе ж на прощанье обрежем ус, отвесив под зад пинок… Достань нас из ящика, подлый трус! Последний уже звонок! Трезвость Когда на душе паскудно, для пьянки ищу двоих, но стало чертовски трудно в толпе различать своих. Ханыги моей плеяды, нервишки сплетя в клубок, в асфальт упирают взгляды и дергают рожи вбок. Никто ничего не значит, и каждый вокруг – беглец. А тот, кто глаза не прячет, скорее всего, подлец. В уютном таком режиме шатается мир кривой. Неловко мне пить с чужими, и сам я себе не свой. Слой мусора ветер резвый со свистом метет метлой, и я отступаю, трезвый и взрывоопасно злой. В зеркале
Зеркало врёт! Зеркало врёт, будто меня этот олух сожрёт, хоть он, собака, отчаянно прёт, выставив дерзкую челюсть вперёд, и в отупенье визгливо орёт: «Зеркало врёт! Зеркало врёт!» Общество Пастыри рекламу изрыгают, паства рукоблудием грешна. В обществе, где книги не сжигают, правда населению скучна. В обществе, где даже на морозе храм до основания протух, верят, что жемчужину в навозе сыщет недорезанный петух. Сладко для чувствительного уха вор о благоденствии поёт. В обществе, где чествуется брюхо, член при звуках гимна восстаёт. В обществе, где царствуют макаки, челядь раболепна и важна. Зренье притупляется во мраке, бесу маскировка не нужна. Выхлебав целительную водку с чёртом, словно с братом во Христе, чтоб не угодить на сковородку, мудрый прозябает в темноте. Но, видать, по прихоти Господней, скрашивая смрадный неуют, солнечные блики в преисподней зыбкую надежду подают. Фатум Тайно придя в гости, чтоб насолить впрок, мечет судьба кости, карты сдаёт рок. Принцип игры твёрдый: как ни вертись – крах. Умный, прямой, гордый втоптан толпой в прах. Смелый поник взглядом, в тёмный ступив круг. Кто был рождён гадом, соколом взмыл вдруг. Рыцарь, порвав стремя, даму честит вслух. Кто погонял время, начал гонять мух. Не одолев старта, слышит бегун: «Бис!» Так уж легла карта, путая верх-низ. Словно клеймо ада, всюду судьбы знак. Игры менять надо. Только, пардон, как? Мизантропическое Смурной от житья убогого, народ в предвкушенье драки хозяина алчет строгого, толпою бредя во мраке, и пламя из книг и хвороста под звёздами пляшет дико. Толпа не имеет возраста, толпа не имеет лика. Бесполая и бесплодная, рабыня своей утробы, толпа – не волна природная: стихии не знают злобы. Наверное, пылко вторя ей в стремлении подольститься, любой, кто вошёл в Историю, её нечистот частица. Кто слился, сменив обличие, с бесполою и бесплодной, сегодня до неприличия любовью смердит народной. |
