У обочины Ведут дороги через некрологи сквозь этот мир, как зеркало, кривой. Когда в пути отказывают ноги, резоны есть подумать головой. Что впереди? Безумие построит мираж прекрасный в небе голубом. А позади… Таращиться не стоит, чтоб соляным не сделаться столбом. К чему спешить и, взбрыкивая шумно, адресовать Всевышнему упрёк? По рассужденью, право же, разумно одолевать дороги поперёк. Вздох
Красиво жить никто не запретит, и конкурент потерпит пораженье, коль ваш здоровый волчий аппетит способно укротить воображенье. Вы из мечты воздвигнете Парнас на месте бань в районе хулиганском. И на черта́ вам сдался ананас, который вдруг не плавает в шампанском? Когда же вас на избранном пути шутя пленит заезженная тема, вы мимо блага можете пройти, бродя в садах картонного Эдема. Поскольку вам до гроба далеко, вы насладитесь отзвуками бала и редкий шанс отвергнете легко в погоне за мерцаньем Идеала. И брань Фортуны вас не возмутит, хоть каши просят стёртые ботинки. Красиво жить никто не запретит, когда вы мирно смотрите картинки. Витязь Сквозь страх и ропот людей, сквозь жар песков и снега́ во имя верных идей я пёр с мечом на врага. Железным был я внутри, но между ратных проблем мыслишки две или три ко мне проникли под шлем. Уныл я стал и угрюм, повел сумбурную речь… Когда смутился мой ум, тогда сломался мой меч. Я к Богу сделался глух и сдался женщине в плен. Смирился гордый мой дух, согнулся крепкий мой член. Хоть гнев уже не кипит, но, помня шумный успех, пока хозяйка храпит, я тайно чищу доспех. Притча Без личного спортивного участья, удачу не умея оценить, обрел я как-то крошечное счастье, которое не принято хранить. Попробовал его я на зубочек, нашел в нем эстетический изъян и, спрятав это счастье в коробочек, забросил коробочек в океан. Судьба с тех пор то плачет, то смеется, держа меня ревниво на мели. Большое счастье в руки не дается, а маленькое – волны унесли. Альтернатива Под флагом застыть парадно и выглядеть, как в кино, живому порой отрадно, а мёртвому всё равно. К певичке прижаться тесно и с нею упасть в кровать живому бывает лестно, а мёртвому наплевать. Улавливать слухи чутко о бойнях внутри страны живому до колик жутко, а мёртвому хоть бы хны. Когда от битья и крика мотается голова, живому такое дико, а мёртвому трын-трава. Терпеть, когда рядом кодла, глумясь, досаждает всем, живому грешно и подло, а мёртвому без проблем. В гробу или в славной банде, неметь или складно врать — вопрос лишь, в какой команде изволите вы играть. Шут Я кривлялся, напялив дурацкий наряд, я похабщиной души терзал, я штаны приспускал, демонстрируя зад, — и от хохота корчился зал. Лишь один, скорбным ликом толпу заслоня, с беспокойством и болью смотрел на меня. И поник я, как раб от удара кнута. Зал притих. Каждый к месту прирос. И тогда я пропел о страданьях шута, вызвав реки сочувственных слёз. Лишь один не заплакал. Как будто виня, он с печальным укором смотрел на меня. И глаза мне застлала багровая мгла, и в безумии я возроптал и, придя в исступленье, крушил зеркала, и осколки ногами топтал. Все бежали в испуге. Но, верность храня, из осколков он грустно смотрел на меня. Инсинуация Известно, что бараны не ходят в рестораны, где могут на паркете копытом наследить, но среди лжи и блуда стремятся лечь на блюдо, изысканной диете желая угодить. Пасясь на скудных травах, в дебатах о приправах бараны лбы расквасить спешат семь раз на дню и ждут с волненьем часа, нагуливая мясо, чтобы собой украсить воскресное меню. Пастушеским стараньем чадит в мозгу бараньем сознанье, что их нежат и зорко стерегут. Им велено трудиться (в том смысле, что плодиться), и тем, которых режут, и тем, кого стригут. Поэтому бараны не ходят в рестораны, где вспыхивают драки и музыка плоха. Но всё же, как ни странно, влачат из ресторана хозяйские собаки бараньи потроха. |
