Очень старый гном Корча гримасы из мрака веков, сгорбленный и смешной, запер я вас, как слюнявых щенков, в крошечный мир земной. Заняли место в моем шапито бог, человек и зверь. Но ни за что, ни за что, ни за что вы не найдете дверь. Если сквозь дверь просочится вода или пробьется луч, все ж никогда, никогда, никогда я не отдам вам ключ. Бунт одиночек затопчет народ, выхода нет в борьбе: тот, кто моих удостоен щедрот, замкнут в самом себе. Прозрение Отмеряют удачу года очень скупо, воздавая за труд иногда миской супа. Если ты романтически глуп, то не плача, говоришь себе: это не суп, а удача. Неустанно твердя эту ложь до могилы, ты внезапно в испуге поймёшь: так и было. XX век Он был вызывающе кроток, когда фарисеям назло учёных и голых красоток заботливо брал под крыло. Для циников был он учитель, воспев орхидеи в дерьме: торговец, двурушник, мучитель и парень себе на уме. Пока не лишился он власти и шумно прогресс признавал, своей необузданной страсти подпольно он волю давал. Грешки его были пристойны, он многих подвиг на труды, и даже глобальные войны ему приносили плоды. И что же? Замызганным клерком, в толпе не опознан никем, ушёл он, гремя фейерверком и бунтом компьютерных схем, ушёл в синтетической шубке, оставив наш мир за чертой, где хищно взирает под юбки безмозглый телец золотой. Ушёл он, бардак предрекая и фаллос приделав тельцу. Едва ли игривость такая была ему ныне к лицу. Ушёл он – не чёрный, не белый — и, кашляя, сгинул во тьме. Прощай, дилетант недозрелый и парень себе на уме. Виде́ние В городе грязном и безобразном люди и вещи пахли маразмом. Здесь первым делом в частном и в целом провозгласили мир черно-белым. Врали тут классно и ежечасно мёрли как мухи, веруя страстно. А над могилкой в резвости пылкой дети скакали с гнусной ухмылкой. Рисунок тушью
Отвергли в душе человечий род иссохшие до костей четыре монаха, идущие вброд в потоке земных страстей. Презрев деспотичную власть машин и вкрадчивый звон монет, монахи стремились достичь вершин, которых в природе нет. Когда они мимо базара шли, один оборвал свой путь и в йоговской позе воссел в пыли, чтоб кармы провидеть суть. А двое других стали хворь лечить и, здесь обретя кураж, беспечных слепцов принялись учить тому, что вся жизнь – мираж. Взирая на братьев с глухой тоской, не ведая, как помочь, четвёртый монах лишь махнул рукой и молча подался прочь. Никто не оценит его труда, но выполнит он завет: ведь кто-то же должен взойти туда, где небо теряет свет. Он знал: под луной, на пути ветров, нет смысла, впадая в раж, трепаться в преддверье иных миров о том, что вся жизнь – мираж. Качели У порога в начале пути, развлекаясь при солнечном свете, на качели взбираются дети и до смерти не смеют сойти. Качели вверх, качели вниз — грядёт успех под крики «бис», неправый суд, глумливый смех — и вновь несут качели вверх. То ль грозой, то ли ветром шальным в океанской зачат колыбели, взгромоздился наш мир на качели и уже не пребудет иным. Цветущий край — полярный хлад, взметнёмся в рай — и рухнем в ад, сквозь мишуру — полёт ума, порыв к добру — и следом тьма. После зноя порхает снежок, подрастают сынишки и дочки — временами из них одиночки совершают с качелей прыжок. У них на лбу горит печать: «Мою судьбу нельзя качать. Земле сюрприз и небесам: где верх, где низ — решаю сам.» К Буратино Ты слежкой и доносом стращаешь молодежь. Эй, деревяшка с носом! Куда ты нас ведешь, твердя, что мы слепые и вечно в дураках, что куклы мы тупые в бессовестных руках? Видать, тебе, чурба́ну, проблема не ясна: всем нам по барабану волшебная страна. Здесь публика нам рада и душит нас любя. А там ишачить надо хотя бы на себя. Крутые повороты даются не легко. Оставь нас, большеротый: до цели далеко. Треплом тебя ославят в награду за добро, рога тебе наставят Мальвина и Пьеро и в душу смачно плюнут в глумленье над мечтой, и в задницу засунут твой ключик золотой. И можешь не трудиться, устраивая шмон: на колбасу сгодится твой пудель Артамон. Довольно строить целку да ножками сучить. Мы с Карабасом сделку готовы заключить. Потерпим его плётку, нужду и неуют — пускай нам только водку бесплатно выдают. Достал нас твой убогий, писклявый голосок. Заглохни, колченогий! Гуляй себе в песок! |
