SOS Ссорясь, круша и ноя, мы в толчее живём, словно в ковчеге Ноя без парусов плывём. Всякий успел привыкнуть к битвам в дерьме по грудь. Некому даже крикнуть: «Сделайте что-нибудь!» Как тараканы в тесте, чтобы набить живот, вертимся мы на месте среди бескрайних вод. Только ползучим гадам мор не грозит ничуть. Веет в ковчеге смрадом. Сделайте что-нибудь! Здесь подлый суд недолог, принцип один: владей. Трахают люди тёлок, а жеребцы – людей. И, как в ночном кошмаре, если вокруг взглянуть: Господи, что за хари… Сделайте что-нибудь! Кровью чужой помечен тот, кто не смыт волной. Был, как баран, беспечен наш прародитель Ной. Не голубо́к, а грифы нам указуют путь: мчится ковчег на рифы. Сделайте что-нибудь! Сделайте что-нибудь! Примитивное Наперекор злодеям, в Стране Мечты сражаться за идею готов ли ты? Среди тревог возросших и суеты вступаться за хороших готов ли ты? Без выгод, без расчёта — для красоты — отстаивать хоть что-то готов ли ты? Когда в могилу ляжешь среди цветов, тогда лишь ты докажешь, что не готов. Только вперед Небожители, словно денди, разодетые в пух и прах, на Олимпе вкушают бренди, ощущая системный крах. Аполлон – прохиндей для скифов, и плюёт на Гермеса гот, и в досаде герои мифов отвлеклись от мирских невзгод. Потускнел их музейный глянец, и ползёт шепоток давно: «Не надейтесь на старых пьяниц, Возрождения не дано.» Олимпийцы, питаясь плотно, могут только детей строгать. Надо ль им посвящать полотна и поэмы о них слагать? Им, увы, не к лицу румянец — их корёжит похмельный стресс. Отрекитесь от старых пьяниц и восславьте в душе прогресс. Уверенно. Без оглядки. Сыграй! От пули, в петле, на кресте, терпя униженье и боль, увы, умирают не те, кто выбрал постыдную роль. Брезгливо поправ суету, в извечной «гульбе и пальбе» сыграй мне, актер, доброту, а я подыграю тебе. Хоть мир наш не слишком хорош, в нем можно любить и дружить, сбежав от елейных святош, которые учат нас жить. Наплюй же на ад и на рай и, чтя назначенье свое, удачу, актер, мне сыграй, но так, чтоб я верил в нее. Таланты нас вряд ли спасут: при них только горше вина. Не прав инквизиторский суд повсюду во все времена. Бесстрашно взойдя на костер и глядя с достоинством вниз, сыграй мне надежду, актер, и выйди с поклоном на «бис». Ваше горе
С болью в потухшем взоре, горбясь под сводом тьмы, дайте мне Ваше горе хоть на денёк взаймы. И, за кредит в ответе, я его увезу, чтоб изучить при свете и уронить слезу. В тонкой хрустальной чаше при огоньке свечи горькое горе Ваше я сохраню в ночи. Сильно ли мы повздорим, если под утро вдруг хрупкую чашу с горем я упущу из рук и отряхну с метёлки, как доберман, скуля, Вам на подол осколки чистого хрусталя? Поэту 2004 Коль желчь в мозги попёрла и хлещет через край, не рви сутяжно горло — ложись и умирай. Долгов и обещаний сорви с себя хомут. Не надо завещаний: наследники поймут. Лежи во тьме без дела, угрюмый и худой, температурой тела равняясь со средой. Отринь свои томленья в суровейшем из мест и предавайся тленью, а если надоест… Пожалуйста, воскресни и к солнцу поспеши, расплёскивая песни окрепнувшей души. Смотри взасос и в оба, расправь цыплячью грудь и здесь, на крышке гроба, спляши хоть что-нибудь. Пускай ты был занудой — пока способен петь, могилой, как простудой, дано переболеть. На вокзале Посетив до отбытья вокзальный буфет, в бестолковой его суете чёрно-белым штрихом я рисую рассвет на измятом бумажном листе. Затемнённого леса вдали полоса, склон горы, от тумана седой, и свинцовою глыбой висят небеса над болезненно-серой водой. Не художник я вовсе. Но всякий поймёт, рассмотрев чёрно-белость листа: через миг уже солнышко силу возьмёт и плеснёт на природу цвета́. Под лазурью небес заискрится вода, скинув одурь, внушённую тьмой… За пределы рисунка бегут поезда, и один из них, кажется, мой. |
