Детёныш Титана был мёртв. Воздушный бог был мёртв.

Молния осветила Иль’Пхора, ищущего взглядом детёныша, который исчез в бездне. Девушке вдруг съежилась, будто надеясь спрятаться от его взгляда. Она шагнула назад — к стене каюты — схватилась руками за лицо и почувствовала слёзы на щеках.

Она должна была это остановить. Должна была. Но не нашла в себе силы.

— О, древние боги! — ликующий голос мэра казался очень громким в наступившей тишине. — У нас получилось! Ты… Ты попал в него! Попал прямо в сердце!

Всё вокруг Энжи вдруг затихло. Лишь слова мэра звучали в голове.

«Прямо в сердце».

Энжи почувствовала, как что-то заболело в груди. Воздуха перестало хватать. Она схватилась за лицо, вытирая мокрые щёки, развернулась и выбежала с капитанского мостика. Не обращая внимания на удивлённые взгляды, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Ветер хлестнул дождём по лицу, и она наконец позволила себе заплакать. Слёзы текли сами собой, смешиваясь с дождём и не желая останавливаться.

Дождь усиливался, но ей было всё равно. Сзади в дверь кто-то стучал, но ей не было до этого дела. Она сползла по двери вниз, съёжилась на полу, обхватив мокрые колени, будто маленькая девочка.

«Бум! Прямо в сердце!», всплыли в памяти слова брата. «Прямо в сердце!», повторились они голосом мэра Олси.

И вдруг Энжи почувствовала что-то ещё. Что-то новое, не виданное ранее. В кулаке горела маленькая стеклянная сфера, освещая всё вокруг тёплым сиянием. Внутри пульсировал туман.

Принцесса в ужасе взглянула наверх и ощутила на себе взгляд Иль’Пхора. Он смотрел пристально, не отводя больших серых глаз. Зрачки не двигались, застыли на ней. Сквозь дождь, она не могла их видеть, но знала, что он смотрит прямо на неё.

Титан застыл, на некоторое время прекратив метаться из стороны в сторону. И вдруг сквозь тело Энжи прошла боль. Не физическая, нет — будто что-то болело изнутри. Съедало её, не давало покоя. Принцесса схватилась за грудь, не в силах вздохнуть. Начала трясущимися руками развязывать корсет, но боль не отступила. Девушка закричала, что было мочи, но не услышала своего крика в шуме ветра.

В голове раздался стук. Чужеродный, пугающий. Будто она почувствовала чьё-то сердце. Сердце, которое не было её собственным.

Энжи вскочила на ноги, заметалась по палубе. Капли дождя били её по рукам, по лицу, но она ничего не чувствовала, кроме сдавившей грудь боли, которая растекалась по телу, словно капля яда в стакане вина.

Иль’Пхор, казалось, стал ближе. Навис над ней, будто пытаясь что-то сказать. Словно обвиняя её в смерти своего ребёнка. А небо над Титаном горело сотней, тысячей огней. Огней, которые шептали. Шептали проклятия, вторя Иль’Пхору.

Она схватилась за голову, закричала, стараясь заглушить собственные мысли. Отбросить воспоминания о смерти воздушного бога, но те отказывались исчезать.

Кто-то выбежал на палубу, схватил девушку за плечо, закричал что-то, но она не услышала, не поняла. Боль сковала грудь, сковала мышцы, сковала мысли.

А затем вдруг отпустила.

Сфера в её руке тут же стала холодной. Туман внутри осел маленькими серыми пылинками на стеклянное дно.

Всё вокруг опустело. Чувства пропали, звуки стихли. Казалось, мир потерял краски — стал серым и безжизненным.

Энжи развернулась на ватных ногах. Посмотрела на людей, выбежавших из капитанской рубки. Увидела среди них Байрона и сделала неуверенный шаг в его сторону.

А затем упала на палубу.

Тьма была тягучей. Убаюкивающей. И, на удивление, приятной. Она окутывала Аллека мягким облаком, несла, словно волна, и кружила водоворотом. Юноша чувствовал, как его куда-то тащили, слышал крики и разговоры, выстрелы и взрывы, но звуки эти перемешивались в единую кашу, из которой нельзя было выудить единый ингредиент.

Ему казалось, что он тонет, потом, что падает, а затем — летит. И в самом конце что-то новое пробилось в его затуманенное состояние. Нечто прекрасное, непохожее на всё остальное.

Песня.

Чарующая музыка тысяч голосов. Какие-то были похожи на трели флейты, некоторые на перебор струн. Одни выли словно дикие звери, другие кричали, как птицы. Голоса напоминали пение детей, а затем вздохи стариков. Звуки переплетались воедино сумасшедшим коктейлем из знакомых мотивов, и одновременно не походили ни на что, из слышимого Аллеком ранее.

Всё кроме песни отступило. Осталась лишь она — музыка самих небес. Парню казалось, что мелодия что-то зажгла в нём. Пробудила то, о чём он даже не представлял. Огонь, прямо в сердце — белый и сияющий — полыхал, вздымаясь к самому небу. Соприкасался с лучами солнца, которые освещали всё вокруг. Пробивались даже сквозь закрытые веки. И парень был почти уверен, что свет этот и есть музыка.

Вдруг Аллеку показалось, что он увидел его источник. Потянул руку в этом направлении, но пальцы прошли насквозь. А затем свет растаял. Музыка исчезла. Пропала, также внезапно, как и возникла. И огонь в груди потух вместе с миром вокруг.

Капитан открыл глаза.

Чёрные небеса извергали дождь. Кругом звучали голоса, мелькали силуэты — слишком быстро, чтобы сознание раненного могло с ними совладать.

Он почувствовал боль. Сперва слабую, едва ощутимую, как свежий укус. Но с каждой секундой она росла — набухала, словно фрукт в теплице. Растекалась по венам огнём. Распространялась, будто лоза.

Капитан почувствовал, как она заполнила всё его тело, будто он сам был соткан из этой боли. Почувствовал, как она поглощает его. И закричал, приподнявшись.

В глазах возникли белые вспышки. Лицо было влажным, то ли пота, то ли от проливного дождя. Было холодно и… страшно.

— Боги, лежи тихо и не дёргайся.

Голос звучал знакомо. Аллек повернул голову, стараясь сфокусировать взгляд. Ему показалось, что перед ним стоит парень, которого капитан встретил на корабле. Но размытый силуэт сразу же превратился в Брэка.

— Где… — прохрипел юноша, но пересохшее горло не позволило продолжить. Капитан осмотрелся, ещё не до конца придя в себя. Здоровый детина с коричнево-рыжей копной волос лежал рядом, прислонившись к борту лодки. А значит, они спаслись. Спаслись, несмотря на то, что Аллек чуть было всё не испортил.

— Что… Что это был за звук? — голос постепенно возвращался, хоть пока и был чем-то средним между шёпотом и стоном.

Брэк, возившийся с его раной, сжал челюсти так, что у него заходили желваки. Затем взглянул на капитана, и в глазах его юноша увидел скорбь.

— Это остров, — помощник был мрачен. — Иль’Пхор обезумел.

Невзирая на боль, Аллек вскочил на ноги. В глазах на секунду потемнело, но юноша смог устоять, схватившись за борт. Капитан взглянул перед собой, и увидел воздушного бога. Титан содрогался, негромко рыча. Рыскал мордой, словно в поисках добычи. Клацал огромной челюстью. А город на его панцире, казалось, ходил ходуном.

— Что произошло?

От самого вопроса Аллека пробрала дрожь. Здания тряслись от движений чудовища и, того и гляди, готовы были рухнуть. Люди мельтешили далеко внизу. И мысль, что это мог спровоцировать кто-то конкретный, казалась по истине безумной. И жуткой.

— Мэр выстрелил в Иль’Норт, — сказал Брэк. А затем после паузы добавил: — Убил его.

Аллек не поверил и присмотрелся к летевшим рядом добывающим островам. Во тьме огромные монстры казались лишь размытыми тенями. Собственными отражениями на глади бездны.

Одного не хватало.

— Это невозможно. Никто никогда не убивал воздушных богов, — неуверенно произнёс капитан. Однако отрицать очевидное было столь же глупо, сколь спорить с ветром.

— Он рухнул в воду. Погиб, — Брэк нахмурился. — А затем возникла песня.

Аллек слышал, что боги поют, провожая сородичей в последний путь, поэтому не стал спрашивать. Но… Как кто-то мог убить воздушного бога? Зачем было убивать его? Зачем перед этим обстреляли дипломатический шлюп? И кто это сделал? Мэр? Или толстяк с зелёной бабочкой? А, если замешан он, может быть, со смертью бога связан и отец Аллека?