Сзади прогремел выстрел, и стекло со звоном посыпалось на каменный пол. Аллек успел заметить несколько людей из личной охраны мэра с мечами в руках, улыбнулся им, а затем, обвязав руку верёвкой, спрыгнул вниз.

Ветер засвистел в ушах, а затем руку обожгло болью, и капитан охнул, повиснув в воздухе. Солдаты уже бежали к нему по площади, прорываясь сквозь плотные ряды людей, но Аллек знал — они не успеют. Снизу бушевала толпа, и крики смешивались в единый шум. Он оттолкнулся босыми ногами от стены, несколькими быстрыми движениями спустился по верёвке и оказался на мостовой, а уже через мгновение все вокруг него накинули на головы чёрные капюшоны. Он и десяток его людей, одетых в одинаковые мантии слушателей, бежали в разные стороны, путая солдат.

Им не поймать его. Ни за что не поймать.

Он побежал, пряча лицо в капюшоне, сам не до конца веря, что ему удалось совершить задуманное и уйти живым. Продравшись сквозь напирающих людей, Аллек наконец вырвался из толпы, и оттолкнув одного из солдат, оказавшегося рядом, побежал в сторону жилых зданий. Через несколько мгновений, он взобрался на крыльцо трёхэтажного дома, украшенного гирляндами к празднику, открыл незапертую дверь, которую его люди оставили для отхода, и кинулся напрямик сквозь пустые комнаты.

Не больше десяти шагов капитану потребовалось, чтобы пробежать дом насквозь и оказаться в безлюдном переулке вдалеке от шума площади. Сзади доносились крики и редкие выстрелы, но, похоже, за парнем никто не гнался. А впереди был приоткрытый люк, ведущий в канализацию.

Он был у выхода. Добрался, почти без осложнений, как и планировал. И всё же…

Капитан шагнул вперёд, но вдруг услышал… нет, почувствовал что-то. Совсем рядом с ним.

Что-то было не так.

Он интуитивно, поверив собственному чутью, отпрянул. Развернулся на месте, пригибая голову, и только благодаря этому смог уйти от удара. Щека почувствовала ветер, от пролетевшего мимо кулака, а следом за первым ударом тут же последовал второй.

Капитан отшатнулся на шаг, оценивая обстановку. Перед ним оказалось три человека. Лица закрыты повязками, простая одежда вместо военной формы. Искорки уверенности и веселья в глазах. Настоящие головорезы. Это не могли быть обычные стражники с площади. Их отправил не мэр Олси. Но тогда кто? И как они здесь оказались?

Капитан, оскалившись, побежал в сторону люка, пытаясь обогнуть людей, но впереди показались ещё две фигуры. Он застыл, понимая, что окружён. Кинулся на ближайшего противника, надеясь застать его врасплох, но получил болезненный удар по рёбрам, а за ним ещё один, ногой в бок.

Аллека развернуло, отбросило на мостовую. Он застонал, но всё же устоял на ногах. Противники уже приближались, наступая все вместе, не желая давать капитану даже иллюзорного шанса на благоприятный исход.

«Нет… Не может быть! Они ждали здесь! Ждали с самого начала. Но как они его выследили?»

Аллек выпрямился, приготовился к атаке.

Он отвёл первый удар в сторону локтем, уклонился от второго, но следующий попал в живот.

Капитан, задыхаясь, отступил, затем резко выпрямился, ударив не глядя, но кулак лишь просвистел по воздуху, а затем что-то промелькнуло перед глазами, и голова вспыхнула болью. Удар одного из нападавших пришёлся прямо в челюсть капитану, и Аллек неловко упал на колени, прикрывая лицо руками.

Он вновь попытался подняться, не взирая на боль, но его окружили, и удары сыпались один за другим, не давая ему сориентироваться.

Он зарычал, вновь ударил не глядя, но его руку схватили и завели ему за спину. В плече вспыхнул огонёк боли. Капитан забрыкался, пытаясь вырваться. Зарычал яростнее, забил ногами, стараясь попасть хоть по кому-то.

Борясь до последнего.

И тут что-то рухнуло ему на голову, и мир вокруг закружился, утопая в розовой пелене. Звуки отступили, смешиваясь в однородный шум. Мостовая возникла перед его лицом, и вокруг замелькали ботинки, пробегающих мимо людей. Аллек почувствовал вкус крови во рту, увидел несколько красных капель на влажном камне.

А затем на его голову накинули холщовый мешок, и мир почернел.

Маленькой девочкой Энжи никогда не боялась отца. Он был для неё образцом для подражания. Монументом, высеченным в камне. Памятником всему хорошему и правильному, что она только знала. Она любила отца, уважала его. И старалась быть на него похожей.

Король Тан Гурри был сильным. Вот какое первое впечатление он на всех производил. Сила исходила от него при каждом жесте, вибрировала в голосе, читалась во взгляде. Никто и никогда не смел ослушаться его приказов. Ему не нужно было юлить, подлизываться, просить — нет, он просто говорил другим, что именно они должны делать, а те — слушались. Это восхищало Энжи с малых лет, и она, как могла, пыталась вести себя также.

Но далеко не сразу узнала, что её понимание силы было далеко от истины. Её копирование отца заключалось лишь в плохом обращении со служанками и приближёнными её семьи ниже по статусу.

Она просила няню приносить игрушки, которые были ей не нужны, или еду, которую девочке не хотелось есть. Потом, маленькая принцесса выбрасывала её и посылала за новой порцией. Если слуги не слушались, она начинала плакать, закатывать истерики, а затем угрожать. Однажды, в порыве гнева, Энжи пообещала служанке, что отец казнит её, если та ослушается. Отрубит ей голову, стоит только попросить.

Король, узнав об этом, был вне себя от гнева. Ворвался в комнату с раскрасневшимся лицом, чуть не выломав дверь. Он никогда не бил дочь, и, на сколько она знала, никого из детей, но в тот момент Энжи впервые его испугалась.

Сперва отец накричал на девочку, а затем, обнаружив, что лишь испугал её, расстроился и долго сидел рядом. Энжи и сейчас помнила тот момент. Помнила свои слёзы и безмолвную, гнетущую тишину. Помнила, как отец искал нужные слова. Старался объяснить ей, что казнь — это не шутка, точно также, как и власть, которой обладает их семья. Энжи молча кивала, желая лишь, чтобы король ушёл, но так и не поняла, что он имел ввиду. Как не осознала, почему его так испугали угрозы служанкам.

А затем, в возрасте восьми лет, принцесса увидела первую казнь.

Служанки рассказали ей, что осуждённые преступники покушались на отца. Они подняли против их дома несколько рабочих районов с корней Царь-древа, и шли с факелами ко дворцу. Внутри у неё всё всколыхнулось. Она испытала гнев, ненависть, злобу. Желание сделать что-то — отомстить. Хоть как-то и неважно кому.

Она хотела во чтобы то ни стало увидеть казнь, но знала, что отец этого не допустит, поэтому уговорила служанок её отвести. Заставлять людей делать то, что ей нужно, у неё уже хорошо получалось, и мало кто осмеливался ей отказать.

Укутавшись в незаметную одежду, они выбрались из дворца через окно, и тайком пробрались к месту казни. У принцессы не было сомнений, что осуждённые заслуживают смерти. Более того, девушка испытывала искренний интерес и предвкушение. Она ожидала, что смерть этих людей принесёт ей радость, или хотя бы справедливое удовлетворение. Но оказавшись перед помостом, где всё и должно было случиться, ей стало не по себе. Осуждёнными оказались три молодых парня, в порванных и испачканных грязью дорогих костюмах. По началу они держались уверено, но после оглашения приговора начали вдруг скулить, прося о пощаде, и сердце у Энжи сжалось.

Судья приговорил заключённых к смерти, через обезглавливание, и исполнял приговор лично её отец. Это казалось принцессе справедливым — ведь они покушались на его жизнь, и теперь он должен был забрать их. Однако почему-то, глядя на короля, с широким мечом в руках, готовящегося привести приговор в исполнение, девушке стало страшно.

Стоя в толпе, слушая озлобленные крики, принцесса затаила дыхание. Она отчётливо запомнила, как меч отца неестественно сверкнул, опускаясь на плаху; запомнила крик молодого парня, который вдруг резко оборвался; запомнила, как голова с открытыми глазами отлетела в сторону толпы, и люди восторженно взревели. Увидела, какое у трупа было неестественное выражение лица, и чуть не закричала. Отворачиваясь, вновь заметила голову, и пустые глаза, как ей показалось, взглянули прямо на неё. Ужас и отвращение смешались внутри, и принцессу стошнило на новые розовые туфельки.