— Не отпущу никуда, — обнимает, прижимая к себе, а сам уже губами схватил меня за ухо. Так нежно, что я если б смогла бы, взвыла. Или в обморок грохнулась.

И я и грохнулась. Только не в обморок. А кулем упала на пол. Вот как стояла, так по стеночке вниз и скатилась, стоило только Паше на секунду руку с меня убрать.

— С тобой что, Мороженка? — он испугался, кажется, присел рядом. А я глаза поднимаю, а у самой сердце ухает, и говорить страшно. Так и не узнаю, как быть с мужиком, от одного вида которого дрожат колени, от которого ты бы детей рожала, потому что тебе мать природа велит заполучить эти прекрасные гены. Который тебе всегда нравился, с первого взгляда, с первой встречи. А тут вдруг совесть или дурость. И говоришь ты ему, смотря в красивые его глазки:

— Я так не могу, Паша.

Он на меня какое-то время молча смотрит. Потом поднимается и бросает:

— Сиди здесь, — и уходит обратно на кухню.

А я и посижу. Всё равно двигаться не могу. Смелости не хватает. Зима на дворе, не лето — быстро в двери выскочить, пока он там на кухне ходит, не выйдет. Пока сапоги обуешь, пока шубу наденешь. Застукает за попыткой бегства.

Действительно, только собиралась подняться, вернулся. Сел опять со мной рядом — напротив. Подал стакан водички. Перед этим сам половину выпил. Я схватилась было за стакан, поняла, что у меня ещё и руки дрожат. Стыдоба какая!

Тогда Паша сам меня напоил водичкой, как маленькую, стакан отставил, моё лицо в свои руки взял. Опять он! Ладони горячие, и я ничего с собой сделать не могу, тянусь к нему, так хочется поласкаться. Как кошке бродячей — поластиться. Вдруг в последний раз?

— Не можешь, значит… Дети дома с бабушкой, муж на вахте, — Пашка опять внимательно на меня взглянул. — Не надо было тебя сюда привозить.

О чём он хоть думает, когда так смотрит? Пожалел, что привёз меня? Ну вот я такая глупая и нерешительная оказалась. Пусть какая-нибудь другая женщина Пашкину семью рушит. Не смогу себе простить, если это буду я. В том числе я. Хоть последней, хоть предпоследней в списке. Хоть затеряюсь где-нибудь в этой веренице.

— Отвезу тебя домой, — он внезапно наклонил к себе мою голову и крепко поцеловал меня в макушку. А потом в лоб. Мы какое-то время так и сидели, и я чувствовала его губы у себя на коже и его руки на своих плечах. И никакой трикотаж меня не спасал, так горело тело. Я в эту минуту подумала, что и очень счастлива, и очень несчастна одновременно.

Счастлива оттого, что, оказывается, я, тридцатичетырехлетняя уставшая женщина, могу так ярко кого-то хотеть и что-то чувствовать, и что есть в природе мужчины, которые такое чувство вызывают. А несчастна, потому что гложет меня досада за глупость, несмелость, стыд. За совесть, которая и не совесть, а мой страх. Как ни крути — Паша быстро найдет другую. А из-за моего отказа к жене не вернется. Никому я лучше не сделала. А все же поднялась, кое-как ноги в сапоги засунула, взялась за шубу.

— Паша, ты не провожай меня. Я тут совсем недалеко живу. Дворами будет меньше пяти минут.

— Ночью побежишь дворами? — удивляется он, а сам уже надевает куртку.

— Да не ходи со мной, — уговариваю я, шубные крючки ища непослушными пальцами, — какая ночь? Одиннадцать, народ ещё во всю гуляет.

Дети мои, конечно, спят уже. А мне завтра на работу. Ещё надо встать пораньше, художество это под глазом как-то замазать…

— А свои продукты забирать не будешь? Они у меня в багажнике, — напоминает мне Пашка.

— Так… Открой мне машину, как я выйду, а потом сразу закрой. Наверняка ты это можешь с телефона сделать? — предлагаю ему. Видела, что пользуются люди таким приложением — удобно очень.

— Хватит уже выдумывать. Обещал подвезти домой, подвезу, — Павел взял ключи и вытолкал меня за дверь.

На улице я уже не сопротивлялась. Не хотела, чтоб он опять уговаривал меня, силком садил в машину. Отвезет так отвезет. Только непонятно, как вести себя? Опять изображать случайно встретившихся одноклассников? Или уж теперь молчать?

Но Паша Птолемеев не умеет молчать.

— В какой хоть кондитерской работаешь, Морозова?

Терешниковой он меня, судя по всему, называть никогда не будет.

— Да вот здесь недалеко, за углом же, — и я сказала ему и название, и адрес.

— Так я заходил к вам, — удивляется Пашка. — И что, ни разу не застал тебя?

Три раза застал. А так как я последние пять дней работаю без сменщицы, не по обычному графику два через два, а каждый день — с восьми до восьми, то не застать меня у Пашки не было шансов. Такой график, конечно, всякому трудовому законодательству противоречит, но очень уж мне деньги нужны перед новым годом, да и сменщица заболела. Вот и сошлось…

— Завтра тоже выйдешь?

— Да, — кивнула я. — И, спасибо тебе, Паша.

— За что? — удивляется он.

— Так ты меня в магазине от того пьяного покупателя, получается, спас, — робко рассмеялась я.

— А от фонарного столба не смог, — в ответ невесело улыбнулся мой сегодняшний герой. — Ты зачем вообще попёрла на мужика того, Морозова?

— Да разозлил он меня, — просто ответила я. — Привязался из-за чего-то. Кто ему виноват, что он ни тележку, ни корзинку не взял? Ходят вот, создают на пустом месте опасные ситуации.

— Ты так и не рассказала, почему в кондитерской работаешь? — напомнил Паша.

— Почему тебя это так удивляет, Птолемеев? — спросила я. — Не помню, чтобы в школе была отличницей, и все мне прочили блестящее будущее.

— Да я так… — как будто извинился он. А я как-то успокоилась. Не сложилось с Пашей на одну ночь и не сложилось. Может быть — и хорошо. Получись что сейчас — как бы я жила дальше, одна, без него? Всю жизнь бы потом вспоминала? Кусала локти, плакала…

Он или с женой помирится, если они в ссоре, или нагуляется. Или какую-нибудь фифу под стать себе найдет. А я случайно подвернулась, через столько лет встретилась, влюблёнными глазами сразу себя с головой выдала. Тут и думать нечего, почему он меня к себе повёз. Спас, всё-таки, заслужил награду.

Вот так решив, что я легко ещё отделалась, я вкратце ему про себя и рассказала.

Что училась в техникуме, потом сразу работала в крупной оптовой фирме — он, может, знает. Паша название услышал и кивнул — что да, знает. С работой у меня спорилось, зарплата устраивала, меня рекомендовали на должность выше, и я тогда получила заочно высшее экономическое. Правда, в этой вышке толком и не учили ничему. Но я отходила и сдала все сессии, ничего не покупала. Но, так или иначе, с этими корочками меня уже смогли поставить начальником отдела.

А потом случился Пётр, двое детей подряд, декрет. А по выходу из декрета занятое давно место. Всяческие намеки. А маленькие дети то один, то второй, то оба разом болеют. И кому нужен начальник, который всё время с детьми на больничном? А за это время и коллектив сменился, и директор. В общем… Посмотрела на Пашку, всего рассказывать не хотелось. И что я жалуюсь ему на жизнь, тоже не хотелось, чтоб он подумал.

— Дети, конечно, да… — вдруг поддержал он разговор в необычной теме. Не про мои рабочие мытарства, а про деток. — Когда Колян родился, я понял про себя, что с нервами у меня ни к черту. Он же всё время орал. Как ночь — он орать. То у него колики, то зубки, то ещё какая хрень. Ночью не спишь, таскаешь это орущее существо столбиком, а оно воет сиреной. Ещё так громко и в ухо тебе. И Лена в другое ухо тоже воет — Паша, что делать? Я уже и своей маме звонил, и её маме, и всем своим подругам. И плевать что ночью.

Я смотрела на него неверящими глазами. Он хоть настоящий? Может, хорошо я впечаталась в этот фонарный столб, и теперь это всё мерещится мне? И разговор этот тоже мерещится. Слуховые галлюцинации… А Паша воодушевленно продолжал:

— Я всё, что от меня зависело, думал, сделал — контрактные роды Ленке, врача детского тоже платного — чтоб вообще никогда и ни за чем в госполиклинику не соваться. Психолога ей, Лене, чтоб послеродовой депрессии не было, курсы по уходу за дитём, все прибамбасы, модули, грелки, качалки, коконы — названия даже помню до сих пор. Ей самой, счастливой маме, — йогу, спа, фитнес, массажи. Няньку хотел, но бабушки взъелись — чтоб никого с дитём не было кроме самых близких. Но я после того, как два месяца ни черта не спал — послал всех подальше, и бабушек и прочих советчиц, и взял нам няньку, — он внезапно рассмеялся. — Изменилось разве только то, что уже не я один, а мы с ней вдвоём ночами не спали.