Молоко моё от столкновения взорвалось. Пакет лопнул, и всё вытекло на мужчину и на пол. На шубу мою мокрую тоже попало. Я неловко начала отряхиваться, отставив корзину. Как же так? Так неудобно. Надо извиниться. Чья вина, что разбилась бутылка? Не с полки ведь упала, а вылетела из рук!

— Ты совсем ничего не видишь, коза тупая?! Сюда смотри! На меня смотри!

А мужик-то хорошо пьяный. За добавкой пришёл? Шоколадки, закуска… К женщине, может, спешил, под пьяное дело? И тут я…

— Совсем мозгов нет, клуша? Кто возмещать будет? Облила меня какой-то дрянью! Вытирай теперь! Платить будешь! — и он замахнулся. Одной рукой схватил меня за рукав, вторую занёс над головой мне.

В своём ли уме он? В супермаркете! Здесь камеры, охрана! Из-за какого-то пакета! «Про камеры и охранника-деда будешь травматологу рассказывать» — подумала, зажмурившись. Бежать бы надо, «на помощь» кричать, вырываться. В торговле работая, на многое насмотрелась, а всё равно только сжаться в комочек и могу. Всего с меня и толку.

Как-будто что-то по шапке проехало, но вскользь, поверху. И шапку эту мою смешную, пушистую, с меня на грязный пол сбило. Я отшатнулась, взявшись рукой за полку. А мужчину, который на меня замахнулся, кто-то, заломив за спину руку ему, оттащил. И охрана подоспела. И тот самый дед, и парни помоложе. Смотреть сил нет. Сразу испарились все. Отошла потихоньку в сторону. Подобрала свою шапку. И вдруг над ухом, совсем рядом.

— По роже бы ему… Но всё-таки общественное место. Вы как, женщина? — услышала знакомый голос, и первая мысль — лучше б мне здесь провалиться на месте, чем вот так с ним встретиться…

— Вы как, женщина? — и подходит, чтобы помочь мне. Зачем мне помогать? Всё со мной в порядке. Только хотела сказать, что в порядке всё, как Павел Птолемеев меня к себе разворачивает и заглядывает в лицо.

— Мороженка?

Узнал… Вообще-то, Алевина Морозова я. В девичестве. В школе называли Мороженкой, но далеко не все. Когда дразнились — отмороженной обзывали. Но не потому-что я оторва какая. А, скорее, потому что «морозилась». Не соображала быстро, что к чему. Тормознутая, вроде как.

— Птолемеев, — кое-как выдавила из себя. — Здравствуй!

— Так ты? Не обознался?! — Пашка радостно схватил меня за плечи и слегка встряхнул. — Вот это встреча! Привет, Морозова!

— Я теперь Терешникова, — поправила я, слегка отступая, тем самым вырывая себя из его рук. — Действительно, вот так встреча…

Мужчина, пытавшийся на меня напасть, всё ещё возмущался, кричал и вырывался.

— Пойдём-ка отсюда, — предложил Пашка, подхватывая меня под руку и потащил на выход.

— А продукты? — я схватилась за корзину. — Тележка твоя?

Рядом стояла бесхозная тележка. В ней в пластиковых контейнерах какой-то суп и салаты.

— Куплю в другом месте, — отмахнулся Павел. — Тут сейчас с этим мужиком будут разбираться. Если не выгонят сразу, а полицию вызовут, так ещё свидетелями придётся быть.

— А если выгонят, а он меня на улице подкараулит? Я боюсь теперь! — честно призналась я.

— Я тебя провожу, Мороженка. Подвезу, куда надо.

— Я не Мороженка давно, — сказала я, немного обижаясь. Да только больше смотрела на мужика-буяна, чем на Пташку.

— Извини, Алевина, но к Терешниковой ещё привыкнуть надо.

— Как ты сказал? — я обернулась. И попала в сети. Все школьные годы говорила себе, что нельзя к нему подходить близко. А теперь сама же оказалась рядом. Позволила заглянуть себе в глаза и совсем пропала.

— Алевина, — Пашка дотронулся до моих недавно окрашенных волос. — Терешникова для меня непривычная фамилия. Я тебя помню как Мороженку. Подходит тебе.

— Почему это? — опять спросила я, соображая, что Паша не исковеркал моё имя. Ещё и помнит меня. Пусть и как Мороженку. Я вообще долго сомневалась, что Павел Птолемеев знает о моем существовании.

— Ты всегда любила сладкое. Как сейчас — не знаю, — он заглянул в мою корзину. — Вроде пирожных нет.

— Я в кондитерской работаю, — рассмеялась я.

Зачем он трогал мои волосы?

Тем временем мужика-буяна выпроводили на улицу.

— Паша, давай здесь закупимся и вместе выйдем, — прошептала я, смотря на ходящую туда-сюда входную дверь. — Зачем куда-то ещё сейчас ехать? Мужчину того просто выставили вон.

— Решили не связываться, — резюмировал Пашка. — Ну давай закупимся здесь.

— А у тебя жена, что же, не готовит? — спросила я, поглядывая на пластиковые контейнеры с готовой едой и сама не зная, откуда набралась смелости. Эта моя новая фамилия — Терешникова, меня как-будто защищает. Муж вот ни от чего защитить не смог, а другая фамилия вроде как означает, что и у меня сложилась какая-никакая личная жизнь.

— Никогда не готовила, — запросто ответил Пашка, а у меня екнуло сердечко. Кольца ведь на пальце нет. Сама не знаю, на что надеялась.

— Ты здесь проездом или живешь? — спросила я быстрее, чтобы уйти от разговора о жене.

— В каком смысле проездом? — не понял Птолемеев.

— По делам? В районе нашем?

— Да нет. Не так чтобы давно переехал. Квартиру, в которой с Леной, это жена моя, — уточнил он, — жили, оставил ей. Сам снял недавно, как сразу хотел, поближе к работе. Не знаю пока, покупать или нет.

Я рассеянно кивала, ничего не понимая. Жена есть, а он снимает квартиру. Зачем? Вспомнила про «сладкую девочку». Да разве бы Пашка так запросто мне про всё это вот так рассказывал?

Закупились продуктами. Я почти не глядя побросала в корзинку творог, йогурты и злосчастные новые пакеты с молоком. Пошли на кассу, расплатились. Там передо мной извинился находившийся в зале администратор. Я поблагодарила охрану, сообразив, что Паше всё ещё спасибо не сказала. А ведь это он первый бросился оттаскивать от меня того мужика. И оттащил.

На улице дошли до его машины. Тойота Камри, новая наверное, ухоженная. Мой Пётр ездил на убитой уже через сколько рук прошедшей Дэу Нексие, а гордился нашей машиной страшно. Осталась у него эта Дэу — мне ни к чему, мне везде рядом: и в школу к Лешке, и в садик к Сашке, и на работу. Все в пешей доступности. Мама тоже через дом живет.

Паша открыл багажник, поставил внутрь пакеты. А я засмотрелась на улицу, пролетающим снег, прохожих. И очень зря. Потому что за спиной услышала:

— Вот ты где, клуша! А где этот твой…

— Меня ищешь? — Пашка обошёл машину. — Считай, нашёл. Что дальше?

Драться будут?! Мама-дорогая, люди-добрые, зачем? На пустом месте! Может, штраф какой мужик заплатил? За разбитый коньяк…

И тут что-то втемяшилось мне в мою головушку глупую! Я же не какая-то дамочка, которую надо спасать. Скоро пятнадцать лет как в торговле! Что я, пьяных мужиков не видела!

— А ну-ка! — разоралась на него, как будто базарная баба, — что зенки вылупил! Иди куда шёл! — и пошла на него махать руками.

— Изыди, ведьма! — прорычал мужик, толкнув меня. Вот этого я не ожидала. Крутанулась на скользком мокром тротуаре, да и полетела в столб. Птолемеев меня, как мог бы сделать герой какого-нибудь зачитываемого мною до дыр романа, не поймал. Да и ловить не стал. Я успела увидеть, до встречи моего глаза с фонарным столбом, что Пашка уже бьет того пьяного хулигана. И что какие-то прохожие, другие мужики, Павлу помогают.

Вот он всегда такой и во всём. Только бросился женщину спасать, и сразу другие подтянулись. А не он — прошли бы, может, мимо. А может и не прошли бы. Надо больше мне верить в людей.

Всё это я обдумывала, сидя под столбом и держась за глаз. Пьянице, который из-за меня коньяк разлил, так хорошо наподдали, что он уже уковылял дворами. Опять не стали полицию вызывать. Первым ко мне подошёл неизвестный мужчина. Помог встать, отряхнул. Подвёл к Птолемееву. Будто я его дама.

— Как же так, Мороженка? — Паша потянулся к моему лицу, но притрагиваться не решился.

— Встретилась с столбом нечаянно, — пошутила я, и сразу охнула, сама сунувшись пальцами к коже под глазом. — Очень плохо?