“С кого пример будет брать — таким и вырастет” — промелькнуло в мыслях. А с кого ему пример брать?

— Ой! — ойкнула, не сдержалась. Паша мне уже мои ссадины обрабатывал.

— Не должно щипать, — удивился. А что удивляться — кожу-то саднит все равно!

— Ты, Мороженка, нежная, оказывается! — опять смеется. Антисептик закрыл — завинтил крышечку, вату собрал. И тащит меня за руку, под локоть. — Пошли на кухню.

И я иду. А под его пальцами кожа огнем горит.

На кухне Паша готовит мне мой карамельный латте.

— У тебя и кофемашина здесь? — удивляюсь. Павел Птолемеев мне спокойно объясняет. Довольный — видимо, это приобретение его радует.

— Знаешь, всегда хотел. И вот — коллеги на работе подарили!

— Да ты что?! — искренне удивилась я, присаживаясь за стол. А потом вдруг спохватилась. Поднялась, и, пока Павел варил кофе, составила продукты, что он купил, в холодильник. Павел за мной молча проследил, улыбаясь.

— Мороженка, ты хозяйственная. Тебе сиропа побольше, или так — для запаха?

— Мне можно без сиропа, — отмахнулась я. — Мне сладостей хватает на работе!

— Вы их что там, хомячите по-тихому? — опять смеется.

— Да нет! — и вот я тоже уже опять смеюсь. Пока Паша не приближается, я могу разговаривать, шутить, дышать. Вести себя как нормальный человек. — Да насмотришься, коробки все пока примешь, товар разложишь, за весь день нафасуешься! Запах опять же! — жалуюсь я. Хотя в кондитерской мне больше нравится работать, чем в гипермаркете. Когда срочно работу искала — как-то пришлось. А там, конечно, коллектив зубастый. На словах. А на деле — терпилы все — опять же, одним словом.

Пашка, тем временем, приготовил эспрессо, нагрел и взбил молоко в капучинаторе, а потом просто осторожно налил взбитое в пену молоко в кофе по краю чашки. С высокими стеклянными стаканами и слоями в напитке он заморачиваться не стал. Ну что ж — итальянцы, например, так и пьют латте — в керамических чашках, как обычный кофе с молоком. Caffellatte. “Латте” переводится как “молоко”.

— А что ты, Паша? Расскажи хоть про себя! А то все обо мне да обо мне! — опять пытаюсь из себя нормальную строить. Как будто ситуация располагает. Только вот мы не в кафе, не на улице, а дома у него…

Пашу долго просить не надо. На то он и балабол. И — нужно отдать ему должное — разряжать обстановку и успокаивать своим поведением и словами он умеет. Я здесь из-за него. Потому что он сказал с ним ехать. Разве ему откажешь?

Он — начальник, ну кто бы сомневался? Не генеральный, коммерческий. Коллектив, наверное, на него молится. Почему я так думаю? А шут его знает! Паша мне за пол часа обо всех своих сотрудниках рассказал. И обо всех без злости. Даже про тех, кого ругал и на кого злился. Умеет же человек! Уверена, что на работе его любят. У Петра моего все вокруг виноваты во всем и сразу — кроме, естественно, самого него. И начальник дурак, и зарплату задерживают, и государство плохое… Опять сравниваю! Что за сущность моя дурацкая! Как будто все в жизни от твоего мужика зависит! Видела же, за кого выхожу!

А, может, вдохновляла плохо? Сейчас же из всех книжек для женщин и статей в журналах кричат на все лады, что мужчину надо вдохновлять! Я, наверное, плохая вдохновительница, если мы так жили…

— Ну и как ты оказалась в кондитерской? — внезапно спросил Паша.

Как-как? Так вот получилось.

— А что такого в этой работе? — вдруг обиделась я. — Меня все устраивает.

Конечно, меня, женщину с двумя детьми, которые то болеют, то еще чего, устраивает. Не мечтала, конечно, не думала, что это пик моей карьеры. Паша быстро этот разговор свернул. Умеет он. Чувствует, что не надо меня в лоб вот так спрашивать.

— Латте вкусный, — похвалила я кофе. Обошлись без карамели. — Ты же, наверное, поужинать хотел? — спросила, поднимаясь из-за стола и убирая чашку.

— А ты со мной поужинаешь? — Паша тоже поднялся и встал за моей спиной.

— Нет, я… — я попыталась выскользнуть, вывернуться, но он не дал.

— Вообще я голодный, ты сама видишь, Мороженка, — и смотрит пристально, я ж теперь к нему лицом. Руками за столешницу схватилась, сжалась вся. А Паша много выше меня, так и встал ещё ближе, коленом уперевшись в моё бедро. От этого касания у меня жар пошел по всему телу, а руки, наоборот, вспотели и похолодели сразу, и по спине холодком схватило. Пальцами ещё сильнее в край столешницы вцепилась, отодвинуться попробовала — а отодвигаться ведь некуда!

— Ты сквозь столешницу всё равно не просочишься, Мороженка, как ни пытайся, — Паша отцепил мои руки, подержал в своих ладонях мои занемевшие пальцы.

— Я же… — опять начала я что-то мямлить. — Ты же… — и вдруг собралась. — Ты же женат, Птолемеев!

Он отстранился. Улыбнулся так нехорошо, больше одним уголком губ, хищно. Куда-то ушел. Вернулся не сразу. В руках он держал черный кожаный бумажник.

— В куртке оставил, — начал он, — не вспомнил сразу, что сегодня с собой брал, искал в квартире. Сейчас наличка редко нужна, но сегодня должен был как раз с людьми расплатиться, да встреча сорвалась. — Он покрутил перед моим носом этим самым бумажником и открыл его. А у меня в голове пронесся целый табун мыслей.

— При чём тут наличка? — осторожно спросила я.

— Так сейчас же всё в телефоне, уже не помню, когда в последний раз деньгами расплачивался, — как-то совсем некстати рассмеялся Пашка. — Права у меня под козырьком в машине, ключи в кармане, поэтому бумажник не ношу.

Какое мне вообще дело, носит он бумажник или нет? Что он хочет сделать? Предложить мне денег? Он? Я вообще не верю, что есть женщина, которая сможет ему отказать. Если у неё есть глаза — она отказать не сможет. Или Птолемеев так развлекается? Узнал, где и кем я работаю, а теперь издевается надо мной? Он хочет мне предложить…

Додумать, к счастью, не успела. Из бумажника Павел выудил и покрутил в своих пальцах обручальное золотое кольцо.

— Да, Мороженка, я женат, — я даже не поняла, обреченно, с грустью или с вызовом он взглянул на меня, или опять хищно. — И ты тоже замужем. Что теперь, Мороженка, у нас с тобой — 1–1?

Вот кто есть дуры женщины, так это я первая! Это надо ж было напридумывать себе, да с разгона за пару секунд, что Павел Птолемеев мне хочет денег предложить за совместную ночь! Ой, дура я! А он, значит, искал своё кольцо… Так ведь он сразу сказал про жену. И про отдельную квартиру сразу сказал. И “поехали ко мне” на ночь-то глядя. А я теперь ломаюсь стою.

Надевать кольцо Паша не стал. Посмотрел на него, покрутил, заткнул обратно в бумажник и бросил тот на столешницу за мою спину.

— Ну так что, Мороженка, теперь скажешь? Я от тебя не скрывал.

Он опять встал близко. Как в прошлый раз — ближе, чем приличие бы позволяло. Но я в этот раз успела выскользнуть и из кухни сразу в прихожую — к двери.

— Это ты куда сорвалась так резво? — Птолемеев меня поймал. Не ожидала, что ловить будет, что схватит и к стеночке прижмёт.

— Морозова, я не отпущу.

Руки его у меня на плечах. Мне как зайцу, страшно. Сердечко в пляс пустилось и, наверное, выскочит. И пусть не отпускает. На моем месте ни одна б не устояла — это я так оправдываю себя. А сама чувствую, что у меня слезы проступают. И непонятно мне — от чего? Вроде и не от обиды. Обижать меня Пашка не обижал. На жизнь, я, может, обиженная?

Не я, так другая. Такая мысль в голове вертится. Та сладкая девочка, для которой три вечера он покупал кофе — не жена никак. Так почему бы и не я вместо неё? Всё равно этот кобель жене изменяет, ну и пусть изменяет со мной! Разницы для его семьи никакой — одна в постели или другая, а я хотя бы побуду с ним.

— Паша… — ноги не слушаются, а этот изверг выше ешё намного. Руки тяну к нему, пальцы чтобы запустить в его волосы. Обнимаю за шею. Он поддаётся, наклоняется ко мне, носом утыкается мне в мою шею, забираясь под воротник. Потом выше, и уже не носом трется, а целует. Чувствую, как защипывает кожу губами. И жадно так, подбираясь ближе к кромке волос.