Пётр зашёл, посмотрел, как у меня в квартире. Спросил — не надо ли чего? Всё ж таки я живу без мужика в доме.

С детьми встретился хорошо. Я переживала за это. В прошлый раз Сашка после долго истерила. Да и я плакала. Лёшка замкнутый, особо не проявляет эмоции. Знать бы, что происходит в этой маленькой головушке…

Когда мы с Петром развелись, мне говорили — забудь…

Нельзя же взять и выбросить семь лет жизни? Было и хорошее, не только плохое. Свадьбу играли, завели двоих детей. Всё-таки из пеленок их вырастили. Лучше помнить хорошее. Потому что мы не так уж и долго живём — сколько там на роду написано человеку? И просто взять и забыть, как будто и не было? Мой опыт, моё прожитое. Хоть и вспоминается как — прошло и слава Богу! Спасибо, что прошло…

Это моя жизнь.

Вдоволь с детьми на улице не нагулялись, везде народу много, везде толкотня, а ещё с утра толком не позавтракали из-за этой внезапной встречи. Пока поговорили, пока собрались… Решили зайти в кафе. Пётр особого желания не проявлял, конечно. Я сразу поняла, что с деньгами, наверное, у него не очень…

— Давай с тобой чаю попьём, — успокаиваю его. — Согреться чтобы. А детям по детскому меню возьмём, там недорого выходит. Пюре, сосиски, суп с лапшичкой.

Пётр кивнул, зашли. И я сразу увидела Пашку.

Как знала, куда смотреть. Будто почувствовала. И ведь не центр города, чтоб так встретиться. Ну да — кафе у парка. Да и Пашка тут недалеко живёт.

Он не один, с сыном. И не сразу меня увидел. Они сидели за столом у окна и что-то пробовали. Я впервые увидела Кольку. Вживую, не на фото. Вредничал он, кажется. Потому что Пашка что-то строго выговаривал.

Рано или поздно и они нас увидят, так что надо подойти, поздороваться. Пётр мой взгляд проследил, кивнул в сторону Пашки.

— Знакомый твой?

— Вроде как… — шепнула я.

— Не хочу! — разнеслось по всему кафе. Я поняла, что это Пашкин Колька.

— Почему? — Пашка сама невозмутимость. Сидит и серьёзно так спрашивает.

Дальше я не слышала, заметила только, что Пашка что-то пробует сам из Колиной тарелки. Морщится и сам же отодвигает блюдо в сторону. Оба смеются. Паша берёт меню, а Колька срывается и убегает играть. Пашка поднимает глаза на подошедшую официантку и видит меня. А потом и Петра.

Птолемеев хмурится, и я решаю подойти сама, первая. Петру с детьми говорю проходить, садиться. Мой бывший муж не спешит, смотрит на меня, провожает взглядом. А я иду к Паше.

— Привет.

— Привет. Ты с кем здесь? — спрашивает сразу, сам как-будто краем глаза следит за Петром.

— Бывший муж мой. Приехал с детьми повидаться.

— Ясно, — Паша коротко кивнул. — А что ты не проходишь? Раздевайся, — и он поднялся из-за стола, снял с меня шапку с шарфом и буднично, не сказать, чтобы демонстративно, поцеловал меня в щеку. Сел обратно. Я сняла свой пуховик, огляделась, нашла стойку с вешалками, пошла к ней. К Паше, конечно, подсаживаться не будем. Он, значит, с сыном сегодня… Посмотрела на детскую комнату, нашла взглядом его Кольку. Тоже маленький метеор. Носится, как угорелый. Такой же, как папа.

Пётр до сих пор не разделся. Дождался, когда я подойду. Лёшка с Сашкой только разделись, тоже подбежали поздороваться с дядей Пашей, а потом сразу на игровую площадку.

— Смотрю, не просто знакомый, — мой бывший муж покачал головой. — Я тогда пойду, Аля.

— Да мы же только зашли, — слабо запротестовала я. — А как же дети?

— Я ещё в городе, забегу как-нибудь. Им уже вон, — он махнул рукой в сторону игровой комнаты, — ничего кроме игрулек не надо.

— Давно ведь не виделись… — прошептала я. А сама чувствовала спиной взгляд Птолемеева. Может, конечно, и нет. Слабо верю, что взгляд можно почувствовать. А просто как-то мне неловко. Ведь наверняка Паше не всё равно, и он следит.

— Ну тогда пока, Аля, — Пётр потянулся ко мне. Что он хотел сделать — приобнять, погладить по плечу, не поцеловать же? Я так и не поняла. Потому что отпрянула.

Хотела сдержаться, но такая вот у меня реакция тела. А ведь Пётр никогда руку не поднимал на меня. Даже не замахивался. А вот сидит же внутри такая обида, что и прикосновения простые неприятны.

— Аль? — Пётр вроде как удивился, — что, из-за…

Хотел наверно спросить, что из-за того, не просто знакомого я так, да передумал спрашивать. Так, наверное, он понял для себя.

Сказала себе давно, что на Петра зла не держу. Что всё у нас было как было, не получилось и не получилось. А общие дети, и общий кусок жизни — один на двоих. И не вырежешь.

Посмотрела на Петра внимательно, улыбнулась ему.

— Петь, рада тебя видеть была. Спасибо, что зашёл, — протянула руку к нему, пожала слегка его руку ниже локтя. Всё улыбку из себя выдавливаю. Не знаю, чувствую ли я радость какую-нибудь на самом деле. А хочется, чтоб было по-человечески. Чтоб кивнул, улыбнулся и ушёл. И простил меня, если что не так.

— Рада, говоришь? — стоит, потеет в тепле. И не проходит, чтоб сесть, и не уходит. Лишь бы Пашка подходить не стал, он ведь может…

Всем всё-равно, у всех своя жизнь, никто особо не задумывается. Если ясно, что это мой муж, также ясно, что он имел право прикасаться ко мне ночью. Имел право на моё тело. Вот он. Вот такой. А я даже не знаю, любила я его хоть немного — своего бывшего мужа. Но себя рядом с ним не любила.

— Ладно, Аль, я пойду, — Пётр взглянул виновато.

— С детьми простись, — напомнила я.

— Да чё ты… Разуваться же надо, чтоб туда пройти, пусть играют. Пошёл я, Аль. Давай! — Пётр развернулся и вышел. Себя рядом с ним не любила… А сейчас… Сейчас… про себя не знаю. Паша светит ярко. А меня поедом ест моя совесть. Посмотрела на Пашку. Ждёт меня. Кивнул мне приглашающе. Я пошла. Села рядом, положив голову Птолемееву на плечо. Он меня осторожно приобнял.

— Всё нормально? — спросил меня.

— Да, — я прикрыла глаза.

— Быстро он ушёл.

— Давай не будем.

Паша в знак согласия приобнял крепче. Если его не будет в моей жизни, у меня не будет жизни. Не надо было его к себе подпускать. Нельзя было впускать в сердце.

— Отогрелась?

Чтоб тебя, Паша Птолемеев, сожрали черти! Но только тогда пусть жрут нас обоих. Хочу быть рядом. Всегда хочу быть рядом.

— А вы кто? — детский голос вывел меня из дрёмы. Открыла глаза, на меня пристально смотрел Пашкин Колька. Я подняла свою голову с плеча его папы, отсела, выпрямившись. А что сказать — не знаю.

— Это Аля, Коля, знакомься, — как в порядке вещей произнёс Птолемеев.

— Здрасте, — неуверенно отозвался Коля. — А что вы тут делаете?

— Я… — я посмотрела на Пашку беспомощно.

— Аля пришла сюда с детьми. Ты с ними уже играл. Лёша и Саша.

— Я не помню, — Коля из стороны в сторону замотал головой.

— Только что, — пояснил Паша, — они тоже в игровой комнате.

— А… — протянул его сын. — Два мальчика?

— Нет, девочка и мальчик. Саша — девочка.

— Какая? — Колька встал на диванчик и вытянул шею, заглядывая в огороженную игровую.

— С дивана слезь. Куда ногами! — скомандовал Пашка. Коля послушался. Сел на место, но шею продолжал вытягивать.

— Я не понял, какая девочка?

— Которая в желтой кофточке с розовыми помпонами нашитыми, — подсказала я.

— А-а-а… — протянул Коля. — Я понял. Она оторвала кукле голову.

— Да ты что? — испугалась я.

— Её можно на место поставить! — так же громко и испуганно как-будто принялся успокаивать меня Коля. — Давайте покажу! — он слез с дивана, подошёл ко мне и потянул за руку. — Пойдём!

— Куда это пойдём!? Ну-ка, сядь! — опять принялся командовать Птолемеев. — Аля только пришла. Она ещё не ела.

— Да? — Пашкин сын внимательно на меня взглянул. Глаза по-детски ещё огромные, ресницы длинные-длинные, густые и тёмные. Маленький сердцеед растёт. — Тогда не ешь вот это! — он опять залез на диван, пододвинул тарелку и ткнул в неё пальцем. Это раззотто. Папа тоже есть не стал.