Что мне захотелось позаботиться о нём — так это во всех нас, в женщинах, на уровне инстинкта заложено. Ведь он приходит голодный. И хочется и накормить, и обнять… Вот это и раздражает его — сюсюканье? Ну так те его женщины, холёные, лощёные, наверное, не сюсюкают. Знают, чего хотят, если сами себя шлют…

Значит, Паше не понравилось, что я в его быт влезла. Он, видимо, и жене своей сразу сказал, что ей ничего по дому делать не придётся. Разве дело в этом, в быте? Некоторые как-раз из-за этого быта да из-за денег ругаются.

В одной статье в журнале прочитала — жена должна мужу другом быть. Чтоб было с ней о чём поговорить. Общие интересы, хобби… А муж жене другом быть не должен? Всё у нас на мужиков ориентировано… Слава Богу, что я развелась.

Петру я пробовала другом быть. Думала — как-то интересней будет нам. Станем ближе.

Смотрели футбол вместе. Я еды приготовила. Закусок купила. Пива… Петр со мной скучал. Вопросы я задавала дурацкие. Не злила, конечно, но раздражала его. А мне самой тоже неинтересно было. Лучше б он с друзьями смотрел. Он, наверное, тоже так думал…

А Паша… Что он мне такого сказал, что я так сильно обиделась? Про готовку и уборку? Ну если так подумать, каждый человек в состоянии поддерживать свой быт на должном уровне. Заботиться о себе, своём жилище. Ничего сверхъестественного в этом нет. И плохого ничего. Я себя никак не унижаю уборкой и готовкой — наоборот, делаю лучше себе и своей семье. А вот что Пётр никогда не помогал мне, а только лишнюю работу создавал — так то мне всегда было обидно. Я ещё думала, что женская обязанность — за ним его ботинки мыть, куртки зимние тяжёлые самой везти в химчистку, где подешевле. Обстирывать, обглаживать. А денег он зарабатывал хоть иногда и больше, но реже — от случая к случаю. Если так прикинуть и посчитать — всегда всё на мне держалось. И в финансовом плане, и в бытовом…

Двоих детей ему родила. И хорошо. Не ему и не себе — а впустила в мир. Вырастут, будут меня радовать. Сейчас я бы уже не решилась рожать. Да и от кого? Когда вот даже Пашка так — обозначил границы. А другой бы, может, и хуже чего сказал…

А много я таких знаю-то, как Пашка? Никогда не слышала, чтобы мужик жаловался на то, что его обстирывают, обслуживают и кормят. Всё как должное. И вот нашелся на мою голову.

А сама тоскую…

Привыкла к его улыбке. Глазам, рукам, смеху, жестам. К его объятиям. Вспоминаю, как мы спали, обнявшись. Его дыхание у себя на шее. Пашка спит, уткнувшись носом мне под волосы. Господи Боже… Я же теперь без него не смогу.

Знала, что так будет. Я теперь вроде как зомби.

На работе я робот. Отбиваю чеки, улыбаюсь, готовлю кофе. Раф, слава богу, берут поменьше. Уже праздники отходят. Хотя под вечер берут, под огоньки-фонарики. Красиво до сих пор. Не снимают магазины всю эту иллюминацию. С ней продажи лучше идут.

И вдруг Вадим заходит. Тот самый, что ёлку мне помог донести.

— О, Алевина! Здравствуйте! — вежливый такой, приятный. Дождался, когда покупатель перед ним рассчитается и выйдет, только тогда подошёл.

— Здравствуйте, — через силу улыбнулась я. Ему я рада. Вроде как— знакомое лицо. И не хочется человеку свою грусть глупую показывать.

— Мне бы… кофейку горячего. Чего-нить с сахарком — для разгона крови.

— Холодно на улице? — удивилась я. Сама-то так шла, что даже не почувствовала.

— Раф, что ли, взять у вас…

Господи, не надо! Сразу боль в груди. Сладкий же напиток. Для девочек… Сладких… Или для хороших?

— С вами всё хорошо, Алевина?

— Всё хорошо! — я встряхнула головой. — Извините меня, задумалась! Так, говорите, какой вам кофе?

— Да я, если честно, больше чай люблю! — рассмеялся Вадим. Вот и славно — подумала я. Хватит с меня одного кофемана.

Поговорили чуть, Вадим расплатился и вышел. А вечером, когда я кондитерскую закрывала, он внезапно встретил меня у двери.

— Алевина! А позвольте я вас провожу!

— Так ведь я живу совсем недалеко… — замялась я.

— Да я знаю! — рассмеялся Вадим. Адресок помню.

Я вымученно улыбнулась. Мужчина приятный, но мне не до него сейчас. Слышала я, что, чтобы одного забыть, надо побыстрее на другого переключиться. Но я не из такой породы. Я не тумблер, чтоб меня можно было вот так запросто переключить.

— Алечка! — вдруг начал Вадим. — Я же ничего такого… Провожу вас немного и всё. Поболтаем по дороге.

— Ну идёмте! — согласилась я. В самом деле, тут пару шагов. Только развернулись, чтобы идти от кондитерской, вышли на тротуар, как я увидела Пашу.

Он стоял у своей машины с букетом роз. Точнее, розы лежали сверху, на крыше. А Птолемеев смотрел на меня с моим провожатым.

— Идёмте, Вадим, — я повернулась, увлекая мужчину за собой. А Пашка пошёл за нами. Даже, можно сказать, наперерез.

— Аль, постой!

— Это он вам? — шепнул Вадим. Я только ниже наклонила голову.

— Аля! — Птолемеев нас догнал. А меня ещё успел схватить за руку.

— Уйди, Паша, я с тобой разговаривать не буду, — устало сказала я, избегая на него смотреть.

— Аль, — повторил Паша. Вадим нахмурился. Подошёл ближе:

— Она же сказала, что говорить не будет!

Птолемеев, наконец, обратил внимание на моего провожатого.

— Отойдем? На пару слов.

Я уж испугалась. Да и Вадим вроде напрягся. А Птолемеев спокойный. Ну не драться же?

— И куда? За угол… — начинает Вадим.

— Зачем, на пару шагов, — спокойно отвечает Пашка. И мне всучает свой прихваченный букет.

— Подержи.

— Не нужны мне твои цветы, — я букет отталкиваю.

— Подержи, говорю! — громче повторяет Птолемеев, всё-таки впихивает мне в руки тяжёлые розы. И Паша с Вадимом отходят.

Я видела, что Павел что-то Вадиму сказал, а потом ещё и хлопнул его крепко по плечу. Как-то по-дружески даже вышло. А Вадим кивнул понимающе. Посмотрел на меня. Мне тоже слегка кивнул, повернулся и ушел. Птолемеев вернулся.

— Всё, теперь пошли с тобой разговаривать.

Как это ты умеешь, Паша? Тебе и драться не пришлось. Поговорил, и тебя поняли. Что ты сказал, что Вадим тебе меня уступил? Господи, какие мысли-то в голове крутятся. Алевина, а ты думала, что два мужика за тебя драться будут?

Птолемеев лис и плут. А с другой стороны — прямой и честный. Это, как-будто, у него где-то рядом. Разное, а одно и то же. Честность подкупает — вот такие плуты этим и пользуются.

— А с тобой никуда не пойду! — и букет ему обратно кидаю в грудь. Он не берёт, розы падают в снег. Я только думаю — хорошо, что припорошило. Жалко цветы, хоть в снег упали, не в грязь.

— Аля, давай поговорим! Тут, кстати, парковаться нельзя.

— Вот и уезжай!

— Я без тебя не уеду.

— Мне домой, — а сама чуть не плачу. Так тяжело. Хотела его увидеть. Очень сильно хотела.

— Аль… поговорим, и я тебя довезу до дома.

— Мне тут идти всего ничего.

— Я знаю, — он взял меня за плечи, попробовал заглянуть в лицо. Хорошо, что я ниже, хоть спрятать от него взгляд могу.

— Аль, посмотри на меня!

Послушалась, зря послушалась. Ясно же, что этого было нельзя. А теперь он на меня смотрит, и я никуда не денусь.

— Что тебе от меня надо, Паша?

А он возьми и ответь:

— Не знаю. Но я без тебя не могу.

Он всё-таки затащил меня к себе в машину. Предложил куда-нибудь заехать посидеть. Я отказалась — дети дома с бабушкой, а на ночёвку я с мамой не договаривалась. Мама не обязана ждать, пока я где-то нагуляюсь.

— Она же живёт недалеко, — спорит Паша.

— И что, это значит, что она должна по ночи от меня идти? У человека свои планы на вечер. Ей спать надо пораньше. Почему она должна у меня на диване спать?

— Я подвезу твою маму.

— Через один дом?

— Ты уж определись. Сама сказала, что не хочешь, чтобы мама по темноте шла. Значит, через один дом довезу.

— Паша… отпусти меня.

— Нет.