Чувствую голым бедром его ногу. Сразу дрожь пробирает. Я даже боюсь, что Паша почувствует и проснётся, а у самой мурашки волной прошлись по телу.

Чуть-чуть пошевелилась. Птолемеев что-то промычал и схватил меня крепче. Я зажмурилась, нежась. Хорошо-то как. Ещё чуточку шевельнулась, чтобы ощутить, как соприкасается наша кожа. Тёплый, мягкий, красивый, спящий, лохматый. Никуда не хочу.

Алевина, у тебя же дети! Я вскочила, честно слово. Попыталась, то есть. С положения лёжа, да когда тебя обнимают, особо не вскочишь.

— Паша! — не то чтобы кричу, но и не шепчу. Скорее кричу шепотом. — Паша, проснись!

Он глубоко вздыхает, начинает шевелиться, едва приоткрыв глаза, сгребает меня к себе.

— Это ты куда собралась?

— Паша, отпусти.

— Нет, — покусывает мне одними губами руку и устраивается спать дальше.

— Я же без телефона! Мои меня потеряли! — вырываюсь я. Паша поднимается на локте. Смотрит на меня. Соображает, наверное — что я только что сказала?

— Да, надо позвонить, — кивает он. — Свой номер телефона помнишь? Или мамы?

— Помню оба, — я приподнимаюсь, натягивая на себя одеяло. Птолемеев это одеяло тянет на себя, поднимает, заглядывая под него.

— Ночью не насмотрелся? — ворчу я. — Давай уже мне телефон.

— Ну сейчас, — встаёт ленивенько, потягиваясь, идёт в коридор. Хоть бы оделся, я ж не привыкла ещё. Неловко, но смотрю, хотя на душеньке неспокойно.

Паша возвращается с телефоном, протягивает мне.

— Звони.

Набираю маму. А то ещё испугается, когда мой телефон зазвонит. Хотя чего пугаться? Напридумываю, сижу. Пока я с телефоном вожусь, Птолемеев подбирает одежду и уходит. А у меня гудки в трубке, жду, когда ответит мама.

— Алло? — голос испуганный. Дочери нет. А тут звонят, и номер неизвестный, понимаю.

— Мам, это я.

— Аля?! Ты где это?

— Да… — посмотрела на открытую в коридор дверь. — У мужчины я, мама. Приеду, расскажу. Как дети? Проснулись?

— У мужчины? — мама, вроде как, призадумалась. Ну а что я буду ей сказки рассказывать? Придумывать, что к друзьям пошла новый год встречать на ночь глядя?

— Всё хорошо, мам. Как там дети?

— Проснулись, играют. Сварила им какао. Про тебя пока сказала, что ты с утра в магазин пошла.

— А они что?

— А ничего. Мультики по телевизору.

Ну да, какая тут мама, когда мультики?

— Спасибо, мам. Скоро буду.

— Уж надеюсь.

Отключилась, смотрю на кровать. На свои руки поверх одеяла. Надо вставать, пока Паша не вернулся. Подскочила, подобрала своё бельё. Э-э… частично. Пока только трусы нашла, впрыгнула в них. Бюстгальтер оказался в коридоре. Подобрала и его, надела. Паша, судя по всему, в ванной. А я в коридоре стою, туплю, жду.

Подумала и вернулась в спальню, залезла на кровать, забралась под одеяло. Новая проблема у меня — в чём отсюда ехать? Платье порвано, и назад его уже никак не соберёшь — по всему шву разодрал, как зверь дикий, мама дорогая. Не выйду же я голая, поверх белья в одной своей шубе?

Паша вернулся в спальню. Смотрит на меня. Стоит молча, главное, смотрит и улыбается.

— Ну чего? — спрашиваю. А сама тоже улыбаюсь.

— Позвонила?

— Да.

— Всё нормально?

— Нормально.

— Тогда валяемся дальше! — и Птолемеев рухнул рядом со мной поверх одеяла, которое я на себя опять старательно натягиваю.

— Ну ка, дай сюда, — он снова потянул одеяло на себя, посмотрел на меня. — А ты чего оделась? Снимай обратно.

— Мне домой пора, — говорю, отталкивая его руку. А он уже лезет ко мне под бельё.

— Паша! Не надо, мне домой…

— Так там же всё нормально!? Дома у тебя. Расслабься, первое января. Обойдутся без тебя пару часиков, — и опять ко мне полез.

— Паша, мне надо в ванную, — отпихнула его от себя и из постели выбралась.

— Возвращайся, — командует Птолемеев.

— Вернусь, вернусь, — не думая, обещаю я, а сама иду, куда сказала. Мне действительно надо.

А в ванной, когда в зеркало на себя посмотрела, ужаснулась. Макияж мой по лицу размазался, тушь посыпалась. Волосы наэлектризовались и метёлочкой стоят — это ладно, не велика беда. Но лицо! И Паша меня такой видел! Ещё и смотрел так внимательно. Что он там разглядывал — с утра-то!

Пошарила взглядом по полкам — чем бы умыться? Средства для демакияжа или пенки для умывания у Паши, конечно, нет. Даже если здесь женщины бывают, они, наверное, так же, как и я, обходятся… Подсказать, что ли, ему? А, может, они, его барышни, с собой приносят? Зубную щётку там, да все свои баночки-скляночки. Это я такая неподготовленная.

Взяла белое кусковое мыло. Намылила руки. Если в густую пенку взбить, можно один раз и умыться. С одного раза лицо не облезет. Зубы вот почистить нечем…

Смелости набралась, открыла шкафчик. А там нераспакованная зубная щётка лежит. Подумала. Распаковала. Уж зубную щётку я куплю ему, если не понравится Пашке, что взяла.

Умылась, зубы почистила. Волосы ладонями пригладила. Смотрю на себя — ромовую бабу в нежно-розовом белье. Косметики нет, а без неё лицо бледное. Ещё и припухшее немного. Красавица — ни дать ни взять! Ну уж какая есть!

Вышла.

По звукам поняла, что Птолемеев уже на кухне. Всё-таки постеснялась вот так, в белье к нему идти, вернулась в спальню, взяла одеяло. Завернулась в него и так и потопала на кухню.

— А ты чего это? — заметил меня Паша. — Холодно?

— Да нет… — бормочу, усаживаясь на стул. — Просто надеть мне нечего. Платье моё ночью порвал кто-то.

— Платье отвратительное, — Паша налил кофе и поставил передо мной кружку. — Кто только такие придумывает?

Я промолчала, а он что-то намазывал на тонкий ломтик хлеба.

— Паша, ты там чем занимаешься?

— Вообще собирался завтрак в постель принести, — он посмотрел на меня. — Ты не могла бы вернуться в постель?

— Это я легко! — быстро согласилась я. Ну а когда мне ещё завтрак в постель будет? Да и в спальне как-то освещение более щадящее…

Паша появился через пару минут. Сам он частично оделся. Брюки нацепил, но не вчерашние, а какие-то тёмно-синие, пижамные — видимо, домашние. Принёс поднос на ножках, поставил на кровать. На подносе две кружки кофе, два тоста с маслом, какое-то повидло или джем на малюсеньком блюдечке, а рядом чашка с клубникой.

— Это ты где клубнику взял? — удивляюсь я.

— В супермаркете, — не раздумывая, честно отвечает Пашка. Мог бы сочинить, что еле достал. На самом деле, рядом с домом её мало где у нас купишь. В лавку, где я овощи-фрукты покупаю, привозят иногда — но не часто. И дорого, я не беру. Зимой всё равно невкусная.

— Ну давай попробуем клубнику в январе, — смеюсь я.

— Вообще получается, она декабрьская, — поправляет Пашка и первый тянет ягодку в рот. Вижу, что ему не нравится.

— Что? Не сладкая? — спрашиваю.

— Сейчас подсластим, — Птолемеев проводит клубникой мне по губам, но откусить не даёт, забирает и ест сам. — Вот теперь послаще.

А я смущаюсь, как девочка. Так неожиданно он это всё.

— Всю так съешь? — спрашиваю.

— Тебе оставлю, если захочешь, — а сам берёт ещё одну ягоду и проводит мне по груди, забирается под бюстгальтер, а у меня глаза как две плошки, в этом я уверена. Так он на меня действует. А Паша сидит и эту ягоду тоже ест.

— А так ещё слаще, — и пальцы облизывает. — Но ты слаще, — и смотрит на меня. — Подсластим по-другому.

Знала, что так будет. Поняла по взгляду. Первый поцелуй, как проснулись. Подсластил утро.

Поднос пошатнулся, на меня полилось кофе. Я поняла, что Птолемеева не оттолкнуть, но он сам сообразил. Переставил поднос на пол. Целовал отчаянно, крепко, хватаясь за меня, как будто я для него воздух. Я не привыкла к такому, к такой буре эмоций внутри. Как будто со мной так быть не может, а вот же есть. За секунду воспламенилась вся. И опять я самая красивая и желанная. Если на меня такая реакция, так оно наверное и есть.

А после Птолемеев вдруг заметил:

— Нам тут третий нужен…