В ее руке была баночка с томатным супом, которую Брок вручил, а рядом находилась Арлен, откровенно сторонящаяся Гримма.
Не будь девушка такой преданной, то выпотрошил бы ее и получил от этого огромное удовольствие, но Кали была необходима, по крайней мере, единственная подруга, которая не поимела бы ее.
Уж точно не Дал. Она мне и двух слов не сказала с тех пор, как ее пнули под зад. Да и я уже давно ей говорил, что между нами ничего не будет, не упоминая даже о том, что это было много лет назад. Не стал бы совать член во все доступные дырки. Слишком уважал себя, чтобы так поступать. И Кали, она — все для меня. Никогда бы не дал сучке нечто, способное вскружить ей голову.
Однако мои эмоции по этому поводу не имели значения. Она все еще хотела прикончить Дал.
Большинство мужчин беспокоились о том, что их женщина способна уничтожить бывшую пассию, выражаясь метафорически. В действительности, мне приходилось следить за тем, чтобы сумасшедшая задница Кали не пырнула ножом мою, посреди ночи.
Не сводя с нее пристального взгляда, оторвал кусочек жареной плоти от фаланги пальца, который сжимал в руке, и медленно втянул в рот. Не смог сдержать ухмылку, когда ее ротик открылся в шоке. Человечина — не так уж плоха, на мой взгляд. По вкусу сильно напоминала свинину. Порой, даже настолько похожа, что можно было бы поменять местами, и тот, кто не ел людей, не заметил бы никакой разницы.
Конечно, это не было бы специально выбранным мной блюдом, но не собирался отказываться от него из-за предрассудков.
Я вырос, питаясь этим дерьмом. Гримм, Кобра и Дал занимались тем же самым, привыкнув к изысканному вкусу.
Кали так сосредоточилась на наблюдении за тем, как я ел, вообще не замечая, что Брок уставился на нее. Нельзя сказать, что винил этого мужчину. Он не видел собственную дочь больше десяти лет. В прошлый раз она сильно плакала, поскольку он уезжал, забрав с собой Гримма и меня, но не ее.
Никого из нас она не помнила. Однако, мы никогда о ней не забывали — маленькая грустная девочка в розовой ночной рубашке, которая была так ужасно бледна, что походила на привидение.
Может быть, когда-нибудь и расскажу ей, но не сейчас. Это одурманит ей разум и заведет туда, куда пока не хотелось соваться.
Брок согласился, что так будет лучше, и убедился еще больше, когда Кали сказала про то, что Дал — акушерка, мужик легко сложил два и два.
Встав, вытер руки о джинсы, желая убраться подальше от всей этой кутерьмы. Не зря же тогда оставил все это позади. Брок стремился к полноте отношений между отцом и сыном, а я давал лишь крохи.
Больше ничего сделать не мог. И никто из нас никогда не пытался.
— Отправляемся в три; это семь часов пути. Арлен, Гримм покажет тебе, где вы будете спать, — объявил я и, повернувшись к Кали, многозначительно поманил пальцем.
Девушка пожелала подруге спокойной ночи и направилась прямо ко мне.
Даже взбешенная и, скорее всего, испытывающая брезгливость, она смотрела на меня так, будто я — единственный мужик в этой гребаной вселенной. Каким бы извращенным или ненормальным ни был, она всегда находилась рядом, принимая каждую темную, мерзкую сторону моей сущности.
Кали позволила мне взять ее маленькую ладошку и повести к трейлеру, в котором остановились.
— Дамы вперед, — галантно указал жестом, отперев дверь.
— Не вижу тут никаких дам, любезный сэр, — ответила девушка с дрянным английским акцентом, сделав пару шагов внутрь. — Вау, — выдохнула она, осматриваясь.
Не то, чтобы было на что любоваться.
В комнате имелся один старый клетчатый диван, который раздвигался в односпальную кровать, ванная комната, с душевой кабиной, и мини-холодильник, с микроволновой печью. Единственный работающий фонарь — тускло-желтый, который сейчас горел в туалете.
— Тут все еще пахнет тобой.
— Что за херня? Это хорошо или плохо?
Щелкнув хлипким замком на двери, сдернул с дивана пару подушек и отбросил их в сторону.
— Хорошо. От тебя пахнет экзотично, это заводит.
— Очень странно, детка. В любом случае, здесь есть душ, в котором можно помыться. Единственный температурный режим — слегка тепловатый.
Неожиданный смех привлек мое внимание.
— И сколько же им лет?
Она взяла в руки коробку с резинками, лежавшую на ночном столике.
— Осталось всего лишь два. Ром, я знаю, что ты не притащил бы меня в трейлер, в котором вы с Дал обычно занимались анальными играми.
— Откуда ты знаешь, что это была Дал?
— Тот странн… твой отец сказал нечто о том, что снова увидит ее через безумно-сумасшедшее количество лет. Однажды он все же отвлекся от разглядывания меня, — она поджала губы, погрузившись в размышления, а затем отогнала их. — А ведь я лишь пошутила — не такая уж и мелочная. В смысле, это так, но мне хотелось бы пообниматься с тобой, пока не перейдем к кровавым расправам.
Склонив голову, бесстрастно изучал ее. Она говорила искренне, но такое не в ее характере.
— Никаких требований, чтобы рассказал тебе все, что хочешь узнать, и детали моего прошлого? По крайней мере, я ожидал, что выдашь хоть что-нибудь насчет моего пристрастия к человечине.
Вздохнув, она уперлась руками в бедра.
— Я хочу знать о тебе все, что только возможно, Ром. Происхождение всех этих шрамов под чернилами и то, как ты вообще оказался здесь с этим человеком. Плевать на твое пристрастие. Таким уж тебя вырастили. До тех пор, пока здесь нет шведского стола с человечиной, я не против, даже если это отвратительно. Типа, действительно, вызывающая рвотный позыв мерзость. — Она сморщила носик. — Хочу знать, как ты встал во главе Дикарей. Почему скрываешь от меня такие пустяки, как мобильник, и что думаешь про малыша, о котором мы, похоже, говорим лишь в кругу друзей. Хочу узнать просто уйму всего, и если не желаешь говорить о прошлом, то хотя бы дай знать, что же происходит в настоящем. У меня никогда не было собственной жизни; тебе известно все. Со мной обращались, как с дрессированным животным. Говорили, когда показываться и как. Если я не участвовала, меня запирали в комнате с кучей фарфоровых игрушек на полках. Я чертовски ненавидела этих кукол. Ты — моя новая кукла. С тобой я хочу провести жизнь.
Бл*ть. Впервые в жизни я ощутил себя полным мудаком, поскольку не нашел слов, чтобы достойно ответить на то дерьмо, которое только что вырвалось из ее рта. Для Кали это была зрелая речь, которую она только что выдала.
Девушка пустилась в некие логически-эмоциональные разглагольствования, которых я избегал, как черной, мать ее, дыры. Половинчатая откровенность — лучшая политика, верно?
— Не представляю, как ответить даже на половину того дерьма, что ты выдала. Просто есть вещи, которые никогда не смогу рассказать. Не в ближайшее время, — или, бл*ть, никогда вообще, добавил безмолвно.
Поднявшись с выдвижной кровати, подошел к ней. Кали — сильная, никогда не стал бы этого отрицать, но она также была хрупкой. С самого первого дня, когда девочка проснулась в моей постели, знал это.
Будь катализатором всего какая-нибудь очередная сучка, я бы ее не пощадил, но это — моя королева. Не мог рассказать Кали о сделке с ее мамой, поскольку это чересчур сильно затрагивало мое прошлое. С неохотой поведал о сделке с Дженис.
Не стал говорить правду о Тиффани, или, как она ее знала, Тилли. Дабы она не пыталась спасти Тито, разложил кусочки и фрагменты неполной головоломки. Девушка восприняла все это практически без всякой реакции, лишь потому, что все они воспользовались ею.
Тиффани никогда не заботилась о ней. Для того, чтобы подобраться к Девиду, по моему приказу, она использовала ее еще до того, как я вообще узнал о существовании Кали.
Рассказал ему, кто она такая, когда уже не мог предугадать следующий шаг сучки. В ту ночь, отправляя Тифф, понимал, что он сожжет ее заживо.
Девид месяцами трахал ее, думая, что она — отверженная шлюха, жаждущая властного мужика. Кали никогда не подозревала об их отношениях, и по какой-то причине, Девид не рассказывал ей об этом.
