— Потери? — холодно, одним словом, потребовал ответа сержант. Его броня отличалась сложным орнаментом на лунариумовой броне, а линза на лицевой стороне гермошлема имела не прямоугольный, а «Т»-образный вид.

— Ноль. — таким же тоном ответил рядовой альфарий — Даже раненых нет.

Сержант кивнул.

— «Запрещённые вооружения»? — на всякий случай спросил он, хоть и понимал какой услышит ответ.

— Отсутствуют. — коротко отрапортовал рядовой — Теоретически проблемы могли бы доставить орудия на бронетехнике — танковые пушки, самоходные ракетницы, биораспылители и ускорители материи, но они не входят в разряд «запрещённого оружия», хотя и ограничены Хозяином в разрешённом количестве.

— Достаточно.

До начала операции, группу предупредили о возможном наличии опасного для альфариев оружия, но похоже, что Долгорукая не рассчитывала в ближайшее время вступать в прямую конфронтацию с Хозяином и потому, пока что, новые игрушки своим людям не выдавала. Даже когда высланная в Староярск дивизия заметила идущую на встречу спецгруппу гвардии Альфа, то не восприняла их, как возможных противников. А когда на тех обрушился огонь из плазменных орудий, заряженных стержней и призмаизлучателей, так они и вовсе побросали технику и в панике рассыпались наутёк, как будто были не профессиональной армией, а взводом необстрелянных призывников.

— Мы перехватили их канал связи и не дали послать сигнал в центр. — заверил альфарий — А также управление над дронами слежения. Долгорукая не знает, что случилась.

— И не должна узнать. — наказал сержант — До того, пока не будет выполнена миссия. Но не дольше. Такова воля Хозяина.

— Такова воля! — воскликнул рядовой так, как религиозные фанатики скандируют хвалу своему Богу и стукнул себя кулаком о грудь.

Гвардия двинулась в сторону охваченного пожаром бунта Староярска. Кровавая пьеса была близка к завершению.

Хаос творившийся в городе ещё не добрался до казачьей станицы, но вольники уже начали готовится к обороне своей земли. Когда всё началось, то казаки, первое время, не воспринимали бунт всерьёз. Для них это было очередное возмущение черни, чуть более массовое, чем обычно. И относились к нему соответственно: «Быдло попыхтит — умоется кровью и успокоится.». Но чем жарче распалялся огонь неповиновения, тем больше на станицу падала тень надвигающейся бури.

Параллельно с ожиданием столкновений с чернью в станице чуть было не разгорелся кровавый самосуд над семьёй Виктора Драговича. Некогда уважаемый всеми атаман в один миг стал парией — изгоем. Новость о том, что Драгович организовал своего рода «спецоперацию» по воздаянию подлому убийце Сергею Драгунову, большинство восприняло спокойно или даже благосклонно. Но когда атаман провалил эту миссию, да ещё и потерял в бою всех боевых сынов станицы — лучшего генофода казачьего народа, то реакция была подобна эффекту разорвавшейся бомбы. Семью Драговича сразу не линчевали только потому что желающих это сделать была целая очередь, которая мгновенно перессорилась между собой за право покарать атамана первыми.

Уже когда Драгович, обессиленный и раненый, плёлся вдоль соседских домов, местные поняли, что вылазка закончилась неудачно. Но сердцем верили, что всё не настолько плохо. Вернувшись домой, Виктор, игнорируя реакцию жены на своё отрезанное ухо приказал ей загнать скот в стойла, а дочерей спрятать в погреб. Как только люди снаружи узнают все подробности, то их гнев будет страшен. До Сергея Драгунова им не добраться, а вот на нём, его жене и детях отыграются сполна.

Не прошло и получаса, как к дому атамана стянулись мужики со всей станицы. Они орали и требовали объяснений. В их обращении больше не было слова «атаман», лишь «грязный пёс» и «ублюдок». Решив держать ответ, Виктор убрал руку супруги, которая мокрой тряпкой смачивала обожжённый обрубок вместо уха и вышел на крыльцо. Он поведал им всё с самого начала и до конца. Как они в своих поисках вышли на церковь отца Алексия, как раскусили его ложь и укрывательство Драгунова. Виктор Драгович поведал о том, что оказывается Аркадий Кравченко тоже погиб от рук Сергея, которого теперь атаман не иначе, как демоном не называл. Но это был не конец рассказа. Виктор описал, как организовал засаду на преступника, и как эта ловушка оказалась слишком мелкой для такого крупного хищника. Драгович с горечью в голосе рассказал, как погиб каждый юнец из собранный им группы, а закончил рассказ признанием в своём трусливом бегстве, тогда, как должен был пасть вместе с ними, чтобы смыть позор.

Опальный атаман замолчал покорно склонив голову. Из-под лба он увидел, как эмоции на лицах казаков преобразились. Любопытство и боль сменились праведным гневом и презрением. Толпа разразилась проклятьями и угрозами. От мгновенного самосуда Виктора Драговича спасло только вмешательство Всеслава Савенко — друга детства, который воззвал к благоразумию казаков. Ибо скоро, восстание черни может докатится и до них и тогда для защиты собственных семей и традиций станице понадобится каждый её житель от мала до велика.

На внеочередном собрании казачьего круга было принято решение о смещении Виктора Драговича с должности атамана. Временно-исполняющим обязанности главы станицы был избран Пётр Кравченко — отец погибшего Аркадия. Будучи наполовину парализованным инвалидом, он открыто признавал, что с большой неохотой соглашается на такую почётную должность. Сейчас ему тяжело даже управлять делами собственной большой семьи, не говоря уже о всей станице. Пётр пообещал казакам уступить место атамана, как только минует «политический кризис». Впрочем, будучи внешне беспомощным мешком мяса, новый атаман проявил вполне себе железную волю, начав кардинальные реформы в станице, которые за один день перечеркнули всё за что годами бился Драгович. Был снят мораторий на политическую реабилитацию «безумного атамана». Теперь сам эпитет «безумный» считался недопустимым. Андрей Семёнов признавался национальным героем казачьего народа и всего Ирия.

Далее последовала и военная реформа. В связи с чрезвычайным положением в городе, Пётр Кравченко приказал заменить школьные занятия для мальчиков на дополнительные военные учения. Новый атаман старательно завоевывал народную любовь вольников. Он не лукавил, когда говорил о проблемах, создаваемых параличом, но своими действиями удобрял почву для будущей посадки на место атамана, кого-то из своих родственников. Иерархия казаков вещь более прямолинейная, но даже тут есть свои интриганы.

Сам же Виктор Драгович погрузился в опалу и потянул за собой всю семью. Через день старшая дочь Галина в слезах и ярости выбежала из своей комнаты, ткнув отцу в нос свой андройд. На экране светилось короткое сообщение от её жениха, говорящее об отмене свадьбы. Галина от обиды сорвалась на отца. Поносила его на чём свет стоит, а тот даже и не думал проявлять стандартную отцовскую строгость. Он понимал, что это только начало.

К середине дня, средняя дочка — Славя, вернулась из школы подавленной. Выяснилось, что учится ей больше нельзя. Формально её никто не мог выгнать, так как успеваемость девочки была на высоком уровне, но дочь почти мгновенно начала подвергаться травле, как со стороны одноклассников, так и со стороны учителей. Славя не ругала отца и не проклинала, а лишь одарила взглядом полным разочарования. Даже супруга более не смотрела на мужа, как на опору, а лишь, как на тяжёлый груз, который нельзя сбросить, ибо он прикован к телу цепями из долга и давнишней брачной клятвы, говорившей: «и радости и горе».

И только младшая дочь, Наташа не отреклась от своего отца. Ей стало немного лучше: лихорадка отступила, и девочка даже смогла ходить и трапезничать за общим столом, хоть и было понятно, что это временно. Дочери нужна высококвалифицированная медицинская помощь, которая доступна только аристократам. Поэтому, Виктору становилось ещё больнее от своего бессилия. От того, что он не может ей помочь, отец чувствовал себя ещё более мерзко, чем чуть ранее, когда стало ясно, что своей самоубийственной «операцией» он обрёк на позор не только себя, но всю семью.