— Жуть. — выдохнул Сергей, хотя и не испытал ужаса при рассказе старого священника. После десяти лет в Богом забытой пустыне, его уже мало что могло напугать.

— Вы были против. — сказал он — Почему?

— Потому что Господь создал нас свободными. — с уверенностью ответил отец Алексий и посмотрел в глаза юноше. Только сейчас Сергей заметил, что серые глаза старика не мигают — Он даровал нам право выбора. Вера, смирение, моральные принципы и все эти… «традиционные ценности» не то, что можно навязать силой.

Сергей слушал отца Алексия не перебивая. Старик говорил простые вещи, в которых нет ничего запретного и казались обычной аксиомой жизни человека. Но Сергею всё равно казалось, что он приобщается к какому-то тайному знанию.

Отец Алексий вдруг вспомнил про кастрюлю с супом и прервавшись, стал разливать похлёбку по мискам.

— Я пытался убедить остальных, что это не наш путь. Мы — всего лишь пастыри, что направляют заблудшие души, но меня не слушали.

Сергей отпил суп из миски, не прикасаясь к ложке. В бульоне попадались кусочки мяса, вернее ошмётки. Священник был хорошим поваром, раз умел вкусно готовить из помоев.

— Фанатики и подпевающие им оппортунисты говорили, что выбор может быть только один: служение Богу или Сатане. А раз Церковь представляет первого, то все, кто идёт против неё, даже на словах — служат Лукавому. Никаких полумер.

Тон Алексия сменился. Спокойный, но энергичный голос тускнел с каждым словом. Очевидно святой отец воспринял случившееся тогда, как личное поражение.

— И Хозяин это позволял? — спросил Сергей — Что бы кроме него появился другой идол?

Алексий подул на горячий суп, пытаясь его остудить. Устав, священник поставил миску на стол, решив подождать пока само не остынет. А потом сказал то, что было немыслимо для Сергея. Его и без того пошатнувшийся взгляд на мир рухнул.

— Тот, кого вы называете Хозяином, на самом деле лишь катализатор. Баланс между политическими кланами. Камешек на весах, который прыгает с тарелочки на тарелочку, чтобы ни одна из них не перевесила.

— Святой отец, вы отдаёте себе отчёт…?

— Да, да, да. Отдаю.

Сергею сначала показалось, что старик немного выжил из ума, потом — что «добрый дедушка», на самом деле провокатор. Но в итоге, он принял тот факт, что отец Алексий говорит правду.

— Нашего Великого Благодетеля я знал лично ещё когда он был молодым прокурором. Неплохой мужик, кстати. Честный и неподкупный. Такой лидер устраивал всех. Для любителей «твёрдой руки» — вождь, абсолютный диктатор. Для простого люда — символ социальной мобильности. Сын повара, своими навыками, добравшийся до самого высокого чина. Для торгашей — гарант свободы рынка и частной собственности. Для консерваторов всех мастей — правитель верующий в Бога и заинтересованный в восстановлении исконно русских ценностей. Культуры и православной веры. Вот только последним этого показалось мало.

Отец Алексий снова прервался, чтобы попробовать сделать глоток из миски. Он поморщился — суп всё ещё горячий.

— Я предупреждал Святейший синод, что их авантюра ничем хорошим не закончится, но они не послушали. Столь активная клерикализация, не встретила поддержки среди населения. Но наших «истинно-верующих» это не остановило. Затем мирные демонстрации и забастовки народа сменились стачками и погромами. Вот тогда столь наглая реформация забуксовала.

Старик говорил не как учитель читающий лекцию в институте. Он вёл рассказ, как отец, что рассказывал Сергею сказки перед сном. С такими эмоциями, развёрнутой речью и глубиной, что юноша сам представил себя участником тех событий.

— Некоторые епископы одумались, но они затерялись в толпе фанатиков, требующих ещё более радикальных мер. Сопротивление народа их только разозлило, но они понимали, что не смогут завершить начатое. Даже имея поддержку Элит. Тогда знатные семьи ещё не имели личные армии наёмников, а офицеры ирийской армии отказывались стрелять в собственный народ. В полиции тоже наметился раскол. Одни считали, что приказы надо выполнять, другие, что нужно служить правосудию — самому принципу, а не указам сверху. Тогда на несогласных спустили вольников. Сопротивление народа было разрозненным и очаговым. Бунтовщиков убивали, истязали и вырезали целыми семьями, районами. Многие уцелевшие готовы были сдаться, чтобы спастись.

Алексий вдруг увидел, что миска Сергея уже пуста. Снова попробовав испить из своей, он понял, что суп даже слишком остыл и почти залпом выпил похлёбку. Сергей же молчал. Ему было очень интересно. Он терпеливо ждал, пока старый священник поест. В какой-то момент, даже подумал, что тот забыл о том, что говорил, но когда миска Алексия также опустела, он продолжил рассказ:

— С момента основания Ирия, власти не раз приходилось вкручивать гайки, жертвуя естественными правами и свободами людей для сохранения целостности государства. Но тандем аристократии, духовенства и казачества превратил железные тиски режима в кровавую мясорубку. Не желая, попасть под каток православной реформации, остатки сопротивления готовы были продать души любому, кто по обещает защиту. И тогда явился Лжемессия.

Голос отца Алексия становился всё мрачнее и грустнее. С каждым словом, он всё больше погружался в воспоминания, переживая страшные события, свидетелем которым он был. Сергей подумал, что лучше было бы прерваться, чтобы старик пришёл в себя, а то можно и инфаркт хватить. Но его любопытство взяло вверх над сопереживанием.

— Лжемессия? Про такого персонажа нам на уроках не рассказывали.

— В истории Ирия он известен под другим именем.

Сергей почти сразу догадался, кого имеет ввиду священник.

— Красный Пророк.

— Верно. — кивнул отец Алексий — Его речи были сладки для ушей, а злой ум казался безграничным. Отчаявшийся народ отрекался от Хозяина и правящих Элит, которым присягал в верности, а мятежники стали действовать организованно и сплочённо. Довольно быстро подавление восстания превратилось в полноценную гражданскую войну.

Он замолчал и следующие несколько минут не говорил ни слова. Сергей ожидал дальше услышать от старика всю историю гражданской войны, но отец Алексий решил сделать перерыв. Он устал и лишь закончил свой рассказ:

— Смотря, как моя родина тонет в крови я чувствовал, что каждый убитый на братоубийственной войне — это моя рана или оторванный от меня кусок мяса. Слёзы каждого ребёнка, оставшегося без родителей — мои слёзы. Боль девушки, обесчещенной солдатами одной из сторон — моя боль.

Сергей видел в глазах священника эту боль. Отец Алексий страдал, казалось, что ужасы той войны ему сняться каждую ночь.

— Я наставляю свою паству, что посещает меня последние десятилетия, никогда не верить лжецам и безумцам, для которых вера и идея лишь повод разжигать ненависть и развязывать войны. Человеческие жизни для них лишь деньги. Кровавая валюта, которой они расплачиваются с Диаволом за свои амбиции. В результате, они получают власть, а мы — братскую могилу на сотни тысяч человек.

Сергей был согласен с каждым его словом, каждым доводом. И был уверен, что то, что чувствует он, во много раз хуже эмоций, которые пожирали отца Алексия изнутри. Какие бы ужасы тот не лицезрел, за свою долгую жизнь, его срок уже подходит к концу, а Сергей ещё молод и его ждут долгие годы и десятилетия мучений в аду под названием «жизнь».

Выполняя задание князя Анненкова-Барисеева, Алексей Никитин был вынужден работать на износ. Доставалось и его подчинённым. В полицейских участках Староярска следственные мероприятия бурлили подобно воде в кипящем котле. Некоторые сотрудники роптали, что не успела разрешиться ситуация с вольниками, как начальник снова втянул их в очередную авантюру.

Никитин с самого начала, потратил небольшую сумму гонорара князя на прибавки к зарплатам всех староярских стражей порядка. Поэтому, когда по его указу, местная полиция начала работать в авральном режиме, то возмущения были не такими большими.