Отъезжающих, провожающих в самом вокзале и на платформе было столько, что Фина немного растерялась. Ее пирожков не хватит даже на один вагон, а тут целого вагона пирожков мало.

Пробираясь, порой с трудом, между ожидающими поезд, Фина выбирала тех, кто не занят, и к кому можно подойти. Как правило, это были одинокие пассажиры. Не каждый из них принимал ее угощение. Одни просто качали головой, другие, поблагодарив, отказывались. Находились даже такие, кто вообще не считал нужным отвечать Фине.

Но, все же, бравших пирожки людей было больше. Фина не дошла и до половины поезда, а в кастрюле у нее остались только две штуки. Эти пирожки она хотела отдать той, вчерашней паре. Фина знала, что они придут. Скорее всего, они уже где-то здесь — просто в такой толпе их разве найдешь?

Едва Фина повернула обратно, ее остановил человек в форме работника Национальной железной дороги.

— Здесь нельзя торговать.

— Я не торгую, — небрежно улыбнулась Фина.

— А что вы делаете?

— Угощаю, — Фина полезла в кастрюлю. — Возьмите пирожок?

Ее предложение не смутило нацжэдэшника.

— Я на работе. Покиньте перрон. Вы никуда не едете, никого не провожаете.

— Хорошо, — послушно сказала Фина.

Нацжэдэшник следовал за ней, пока она не вышла из здания вокзала в город. Там уже стояли в ожидании Фины вчерашние супруги (по крайней мере, так она для себя их называла).

— Мы вас здесь встречаем. Туда даже не заходили, — приветливо улыбнувшись Фине, показала на двери вокзала женщина. — Там мы вас бы не нашли.

— Вот, — Фина достала оставшиеся пирожки.

Мужчину их количество огорчило.

— Ну ладно, — смирившись, тихо сказал он себе.

— Муж просто с зимы без работы, — кивнув на супруга, объяснила Фине женщина. — А меня сразу после выборов сократили. Не можем ничего найти.

Фина не стала спрашивать, что тогда они делают на вокзале. Мало ли, — может, кому-то вещи нужно донести или дорогу показать. Она достала из сумки карандаш с маленьким блокнотом, написала на странице адрес и, вырвав ее, протянула женщине.

— Если вам будет нужна помощь — я живу вот…

На вокзале, где Фина привлекла к себе внимание, ей пока не нужно было появляться.

***

В дверь позвонили рано утром, еще только-только начало светать. Фина сперва подумала, что это во сне, но, когда зажужжало снова, вскочила с кровати и бросилась к двери. Разозлившись, она даже не спросила кто там, не посмотрела в глазок. Было только одно желание: чтобы прекратили звонить.

Фина с силой распахнула дверь. На пороге стояли двое в форме, за ними — разбуженный, не поднимающий глаз комендант. Фина все поняла сразу.

— Собирайся, — сказали ей. — Вещи не нужны.

Фина слышала, как в квартире напротив легко скрипнули полы. Кто-то подошел к двери и затих. Один из пришедших тихо ударил по ней кулаком. Раздалось шарканье удаляющихся шагов, снова скрипнула половица.

Воду, аккуратно выключаемую ровно с отбоем, еще не дали. Фина умылась, поливая себе в руку из чайника. Расчесавшись, она окинула взглядом комнату, открыла шкаф. Чемодан с детскими вещами теперь стоял там. Телль найдет его, когда вернется. Фина достала из шкафа кофту, которую не надевала много лет, стесняясь кажущейся полноты.

— Э, ты скоро? — спросил в квартиру один из пришедших.

— Да, — бросила Фина, поправляя кофту.

Она надела любимый берет, повязала на шею платок и вышла. Закрыв квартиру, Фина посмотрела на явившихся за ней.

— Пойдемте, — сказала она.

Когда все стали заходить в лифт, из квартиры напротив осторожно высунулась голова соседки.

На улице Фина хотела взглянуть на свои окна, но ее сразу затолкали в открытую заднюю дверь фургона. Едва Фина села, как оказалась в полной темноте. Фургон тронулся, и она чуть не свалилась с места, успев упереться руками в сиденье.

Ехали медленно, долго. Фина не знала даже, куда ее везут. Она понимала, что вряд ли вернется домой. Фине хотелось жить, хотелось дождаться мужа, хранить память о детях. Ведь, если не будет ее, если не станет Телля, то кто вспомнит, кто узнает о Ханнесе, о Марке, о Бобе, о Карле? Получится — словно не было их. И Телля не было. И ее самой. Только, о них с Теллем поговорят и забудут, а о детках даже не вспомнят.

К тому же, хотелось узнать, что будет потом, после Нацлидера. Не вечный же он.

Фургон резко остановился. Фина опять едва не упала. С грохотом открылась дверь, от брызнувшего света стало больно глазам. Фина зажмурилась.

— Вылазь.

Фина замешкалась. Ее за руки вытащили из фургона и, велев смотреть только под ноги, повели по ступенькам в здание, потом — по длинному темному коридору.

— Стой.

Фина осторожно подняла голову. Она долго стояла возле обитой дерматином двери. Кто-то был позади Фины. Она слышала его дыхание, но оглянуться не решалась. К нему подошел еще один человек. Фину отвели в ярко освещенный кабинет, обыскали, забрав ключ от квартиры, сфотографировали, не дав поправить волосы, и вернули к дерматиновой двери.

Возле нее Фина опять потеряла счет времени. Наконец с другого конца коридора показался человек в форме. Тот, кто был позади Фины, встал по стойке "смирно". Пришедший молча открыл дверь и исчез за ней.

Фина утешала себя тем, что всю жизнь возле этой двери она стоять не будет. Вот только — сколько продлится ее жизнь? Наверное, тот, кто за этой дверью, скажет, почему ее сюда привезли, и что ее ждет.

— Заводи! — раздался из-за двери голос.

В кабинете, куда завели Фину, не было окон. Горела только настольная лампа. Свет ее бил прямо в глаза Фине, она не могла рассмотреть, сколько человек за этой лампой.

— Посади ее, — сказал из-за лампы тот же голос.

Тяжелая ладонь толкнула Фину вперед, и она стукнулась коленями об оказавшийся под ногами табурет. Ладонь легла ей на плечо, опустив на этот табурет.

— Оставь, — сказал стоявшему позади Фины голос за лампой.

Фина слышала, как тот вышел из кабинета. За спиной у нее теперь никого не было, и от этого стало немного легче. Фина, щурясь, пыталась разглядеть человека за лампой. Как она поняла, он там был один.

— Зачем ты на вокзале ошивалась? — сразу спросил человек.

— Пирожки раздавала, — как есть, ответила Фина.

— Или собирала сведения?

— Какие сведения? — Фину уколола мысль, что ее принимают за шпиона.

— Вот ты и скажешь, какие и зачем.

— Я не знаю, что сказать.

— Времени с тобой разговаривать нет. Не скажешь, изобью.

Взяв лампу со стола, человек приблизил ее к лицу Фины.

Фина отвернулась и зажмурилась. По спине пробежали мурашки, левое плечо чуть дернулось.

— Смотреть прямо!

Едва Фина повернула голову обратно, раздался шлепок. Левая щека загорелась. Человек в ожидании наклонился к Фине вместе с лампой. От ее света щеку жгло еще сильнее. Фина сжалась и опустила голову.

— Не надо бить, — тихо попросила она. — Я скажу.

— Говори тогда.

— Что нужно сказать?

От нового удара на глазах Фины выступили слезы. Она закрылась руками, как когда-то в детдоме, но больше ударов не последовало.

— Старая ссука. Я тебя в камеру к ждущей расстрел шпане отправлю.

Фина провела рукой по месту удара. Она не чувствовала его. Но то, как назвал ее человек с лампой, было намного больнее.

— Вам нужна правда или признание? — смогла выдавить из себя Фина.

— Это одно и то же.

Фина не знала, что сказать. Ей было стыдно за свою беспомощность перед этой неумолимой властью, этой грубостью и силой.

Вернувшись за стол, человек чуть опустил лампу от Фины.

— Не смотреть на меня, — предупредил он.

Фина послушно склонила голову.

— Имя?

— Афина Гумбольдт.

— Где зарегистрирована?

Фина назвала свой адрес.

Человек поднял трубку телефона и проверил.

— Почему Афина? Там записана Фина.

— Меня родители назвали так, — собравшись с духом, ответила Фина. — Их заставили изменить мое имя. Но они меня всегда звали Афиной.