— Ты чего? — не понял активист. — Подписывай!

Телль повернулся к нему. Посмотрев активисту в глаза, он покачал головой. Активист хмыкнул.

— Не хочешь — не надо. Наберем без тебя. Просто будем знать, что ты не подписал.

— Ты чего цех позоришь? — начцеха тут же сам нашел Телля. — Один такой на всю фабрику!

— Зачем подписывать, если не хочу? — спокойно спросил Телль.

— Что? К начкадрам, быстро!

Мастер сзади толкнул Телля в плечо. Всю дорогу до управления кадров он выговаривал в спину Теллю, что из-за него теперь у цеха начнутся проблемы.

— Вот для чего тебе оно было нужно, Тридцатый? — с упреком спрашивал мастер.

Телль и сам спрашивал себя об этом. Он вполне представлял, что его ждет. Самым сложным будет отвечать на вопросы. Их обязательно зададут.

В кабинет начкадров мастера и Телля пригласили не сразу. В ожидании у закрытой двери мастер не знал, куда деть руки. Он то потирал их, то прятал за спиной, то опускал в карманы, то барабанил пальцами по брюкам. Вот, наконец, дверь кабинета открылась. Выслушав не своим голосом поведавшего о произошедшем мастера, начкадров кивнул.

— Я в курсе, — он показал на лист с жирной надписью "докладная". — Действительно, необычная ситуация.

Начкадров посмотрел на мастера. Тот сразу спрятал глаза в пол, потом искоса взглянул на провинившегося рабочего. Повернувшись к рабочему, начкадров встретился с ним взглядом и, на секунду задержавшись на спецовке с номером 30, обратился к мастеру.

— Объяснительную брали?

— Неет, — потряс головой тот.

— И не надо, — заключил начкадров, с интересом наблюдая, как захлопали глаза мастера. — Имеет право. У нас же свободная страна. К тому же — он не подписал против.

— Как? — изумился мастер.

Начкадров вздохнул. Приближался обед.

— Его голос не имеет никакого значения. Как и мой, как и ваш, — если это будет один голос. Мы напишем, что фабрика поддержала выдвижение единодушно. Вот упадет с вашей головы волос, вы это заметите?

— Ну, если выдернуть… — попытался рассуждать мастер, но начкадров его перебил.

— Я не про выдернуть. Вы разницу понимаете?

— Нет, — быстро мотнул головой мастер.

— Оба свободны. Возвращайтесь к работе, — начкадров надоело это общение.

Мастер выскочил из кабинета и чуть ли не вприпрыжку понесся о коридору.

— Повезло нам, — остановившись у выхода, шепнул он Теллю. — Но ты…

Вечером Фина призналась, что у себя на работе она поставила такую подпись.

— Получается, я испортила весь лист. Ведь я не имею права голоса, — добавила она.

— Ты подписала, — настаивал Телль.

— Все равно это ничего не решит, — уверенно парировала Фина.

Телль взглянул на нее исподлобья.

— А для тебя?

— И для меня.

Помолчав, Телль опустился на стул и положил ладони на колени. Так он делал, когда готовился сказать что-то важное.

— Отец говорил мне, что к его шестнадцати годам у страны пять раз менялись рководители. "Тебе уже шестнадцать, и я желаю тебе увидеть другого", — сказал он. Да, это было как раз, когда мне стало шестнадцать лет. Сейчас мне скоро пятьдесят, а другого я так и не увижу… На следующий день отец ушел на работу и не вернулся. Мачеха донесла на него.

— Про мачеху ты это мне никогда не рассказывал, — растерянно произнесла Фина.

— Мне не хочется вспоминать — тяжело. Да и противно, — Телль посмотрел в пол. — Я тогда не понимал: что она вообще связалась с отцом. Он был пьяницей, грустным и безобидным. Это после смерти матери он стал пить, моей матери… Встретил мачеху. Она была из деревни, приехала в город, жить негде. Ну, отец ее и позвал к себе. Потом дети пошли, стало тесно в двух комнатах… Не нужен ей был мой отец — даже если б не пил… Несколько дней я ждал его, но, когда понял, что он не вернется, собрал вещи и уехал на первом поезде.

— Неужели тебе никого не хотелось увидеть с тех пор? Брата, сестер? — с каким-то отчаянием спросила Фина.

— Нет, — твердо ответил Телль. — Я чужой им. Мешал там только. Мачеха и на меня бы донесла. А, может, она и сделала это, только я успел уехать.

— Жаль, что ты раньше никогда об этом не рассказывал.

— Наверное. Но знала б ты, как мне неприятно об этом говорить, — с трудом признался Телль. — А еще, знаешь, я совсем не помню лица матери. Мне очень за это…

Телль оборвался.

— Мы столько лет вместе, а ты мне никогда об этом не говорил, — сокрушенно покачала головой Фина. — Столько лет ты молчал! Это было в тебе, когда сидел со мной на кухне, когда говорил со мной, когда обнимал меня, когда шагал со мной по улице. Все эти годы оно, оказывается, было в тебе. Как мне теперь с тобой жить?

Телль видел: Фину не просто задело, ее ранило то, что она не все знала о муже.

— Прости, — больше ничего он сказать не мог.

— Прощу, — после короткой борьбы внутри согласилась Фина. — Только след останется. Тут ничего не поделаешь.

***

Город вместе со всей страной готовился к выборам главы государства. Как обычно, все вокруг украшалось портретами Нацлидера. Он смотрел из окна каждого магазина, каждой парикмахерской, висел на проходной каждого предприятия, каждой школы, каждого учреждения. Вот на плакате Нацлидер обнял ребенка лет шести. Вот он среди детей, которые внимательно его слушают, а под изображением надпись: "выбирай свое будущее".

С экранов Нацвещания, которые, к тому же, поставили во всех магазинах и на всех площадях, Нацлидер не сходил. Каждая передача начиналась с информации о том, что он сегодня сделал. Нацлидер представил свою новую книгу стихов. Нацлидер пилотировал новый истребитель. Нацлидер выиграл в шахматы у гроссмейстера, готовящегося к борьбе за титул чемпиона мира. Нацлидер подарил коляску семье, где родился четвертый ребенок.

— Что? — услышав про коляску, удивилась Фина.

Телль или не понял, или не обратил внимания.

Даже когда пилоты умудрились посадить без единого пострадавшего на поле возле столицы полный пассажиров самолет, в двигатель которого попала птица, славили не их, а Нацлидера — за мудрое решение дать летчикам звание героев нации.

— Ты погляди… — начал Телль, но Фина перебила его.

— Я не хочу об этом говорить. Мы сами это создали. Его не было бы, если бы мы на него не обращали внимание.

Раньше Фина никогда не ходила на выборы.

— Не буду я делать им явку, — всякий раз упрямо отвечала она мужу, когда тот звал ее на избирательный участок.

Отказ голосовать оборачивался штрафом, который у Фины аккуратно высчитывали из зарплаты. А потом, без паспорта, Фине уже и нельзя было голосовать.

Телль удивлялся: как, оставшись без гражданства, жена не лишилась работы.

— Меня бы сразу уволили, — говорил он.

Фина слушала мужа с улыбкой. Неужели он не понимает?

— Запомни, — решила она однажды объяснить Теллю. — Держать такого работника как я, то есть — человека без гражданства, им выгодно. Ни жаловаться, ни просить он не станет. Он принимает любые условия.

— У всех так, — не удивившись, ответил Телль.

— Права граждан закреплены нашей конституцией, — сказала Фина и, увидев иронию в глазах мужа, твердо закончила: — которую никто не отменял.

В день голосования гимн раздался в семь утра. Он рвался за окном из уличных динамиков, тряс радиоприемник на стене в коридоре. Вскочивший от привычных звуков Телль непонимающе смотрел на часы.

— Чего это?

— Так выборы же, — ухмыльнулась Фина.

Осторожно отодвинув штору, она наткнулась на дом напротив и быстро задернула ее.

— Вот и найдешь хорошее в том, что у меня отняли паспорт, — повернувшись спиной к окну, задумчиво произнесла Фина.

— Ты о чем? — не понял Телль.

— О том, что мне не придется участвовать в этом.

Телль и сам бы не пошел на участок, но тогда к нему с урной для бюллетеней явились бы на дом, а потом обязательно высчитали стоимость визита из зарплаты.

— Зачем эти выборы, когда и так понятно, кого выберут? — одеваясь, злился Телль. — Они же денег стоят. Можно было бы столько слуховых аппаратов купить! Сын был бы жив.