— Его больше нет.
— Почему его нет? Куда он делся? — Ханнес испуганно глядел на родителей, которые были сейчас далеко-далеко.
— Он… — начал Телль, но не смог продолжить и вышел из комнаты.
Фина погладила сына по голове. Никогда Ханнес не видел родителей такими беспомощными. Они всегда казались ему большими, а тут вдруг стали маленькими. Ему было очень жалко их.
Он несколько дней искал брата в квартире. Ханнес открывал каждый ящик, заглядывал в каждую дверь. Он проверял даже рукава маминого пальто, а однажды чуть не упал, пытаясь добраться до верхней полки антресоли. На стук качнувшегося табурета в комнату зашла мама. Увидев смотревшего с пола на открытую дверь антресоли сына, Фина взяла его на руки и подняла к той полке.
Закончив поиски, Ханнес загрустил. По вечерам он тихо сидел в своей комнате с игрушками из коробки, которую нашел в шкафу. Свои игрушки Ханнес не трогал. Воспитатели в детском саду жаловались Фине, что Ханнес стал замкнутым, почти ничего не ел, все время проводил на стульчике у окна.
— Надо ему рассказать, — предложила мужу Фина.
Телль согласился. Он несколько дней думал, как все объяснить Ханнесу, но, однажды, придя с работы, увидел, что Фина, обняв за плечо сына одной рукой, другой раскладывала перед ним игрушки братьев. А Ханнес доставал фотографии из черного конверта и рассматривал их.
Телль почувствовал облегчение от того, что Ханнесу о братьях рассказал не он. Только облегчение это было какое-то предательское.
***
И все же Ханнес нашел братьев. Ими для него стали игрушечные фигурки. Карлом стал солдатик голубого цвета в треугольной шляпе, с длинным, от пола до плеча, ружьем. Он был больше других, почти с папину ладонь. Красный солдатик-знаменосец, с которым Ханнес в руках тогда вышел из шкафа, стал Бобом.
Была еще фигурка толстяка в рабочем комбинезоне с торчащими из нагрудного кармана разводным ключом и пассатижами. Но Ханнес не дал толстяку имя Марка. У него ведь в детском саду был толстый мальчик, которого звали как угодно, только не по имени. Больше фигурок людей у Ханнеса не нашлось, и тогда Марком стал темно-зеленый резиновый ежик.
— Марк, пойдешь с нами строить дом? — обращался, наклонившись к ежику, солдатик в треугольной шляпе.
— Пойду. Где мы будем его строить? — отвечал ежик, беря лопатку.
— А меня возьмете с собой? — спрашивал Ханнес.
Он, как мог, играл младшего брата в придуманной им самим истории.
— Тебе еще рано. Ты просто будешь сидеть, смотреть, чтобы волки или медведь не пришли, — говорил Ханнесу солдатик со знаменем.
Но строить дом им мешали не волки и медведи, а толстяк в комбинезоне. Он просто рушил все, что братья успевали создать за день. Сначала они не знали, кто это делает, и думали на ветер или на животных. Потом Ханнесу пришла мысль спрятаться, подождав вечера. Когда толстяк начал ломать стены с крышей, братья выскочили и стали его бить.
На разноголосые крики Ханнеса в комнату зашел Телль. Он сел на пол возле дивана, где играл сын и, узнав в чем дело, взял избитого толстяка в руки.
— Может, он не хороший человек, — говорил Телль, разглядывая толстяка. — Но он не мог быть всегда таким. Он ведь был когда-то маленьким… И, может, его сейчас ждут дома детки — такие, как ты. И для них он — самый добрый, самый любимый, самый лучший папа на свете. И вот он придет сейчас домой — избитый, оборванный. Детям его будет больно и горько… Я вот для кого-то тоже нехороший, кому-то тоже не нравлюсь. Хотя я не разрушаю дома, и не делаю ничего такого. Просто моя походка, моя речь, мои зубы не нравятся. И я вот приду домой с разбитым лицом. Ты будешь ждать меня, а я приду таким…
Глаза Ханнеса покраснели, он отвернулся к стене. Телль погладил сына по голове.
— Не расстраивайся. Просто другому человеку тоже может быть больно. Нужно это знать.
Сын кивнул, перебирая пальцами бахрому гобелена над диваном. Телль сидел возле него, пока не услышал ровное сопение. Приподнявшись, он увидел, что Ханнес заснул, и осторожно вышел.
Потом толстый человек в комбинезоне помог строить братьям дом. Оказалось, что он — строитель, и теперь он говорил, как поставить стену, как лучше положить крышу, куда должна смотреть дверь.
***
— Мама, а какими были братья? — спросил как-то Ханнес, расставляя фигурки для игры.
Фина была готова к такому вопросу сына. Она села рядом с ним и взяла в руки солдатика со знаменем.
— Боб был спокойным. Он тихо лежал себе в кроватке. Если к нему не подходить, он так весь день мог лежать. Даже есть не просил. Тихий такой, маленький. Смотрел и улыбался. Я сейчас понимаю, что у него просто не было сил… Возьмешь его на руки, обнимешь, а он прижмется к тебе, пригреется и уснет.
Лицо Фины просветлело. Она улыбнулась своим воспоминаниям и взяла ежика.
— А Марк всегда требовал внимания. Его нельзя было ни на минуту оставлять одного — он сразу звал. И просил есть.
— Есть? — переспросил Ханнес.
— Да, есть. Он всегда был голоден, — рука Фины нежно поставила ежика и взяла большого солдатика.
Ханнес тревожно посмотрел на мать.
— Карл, когда у меня был в животике, стучал ножками. Иногда я это видела. Я лежала, и у меня животик шевелился. Иногда он ходил волнами. Я гладила живот и успокаивала малыша, — вспоминала, не сводя глаз с большого солдатика, Фина.
Ханнес чувствовал, как у матери внутри все ныло. Он не знал, что делать. Ханнес готов был забрать у нее солдатиков с ежиком и спрятать их далеко под диван.
— Мама, а ты видела волны? — вдруг спросил Ханнес.
Фина посмотрела на сына.
— Что? — брови ее нахмурились от удивления.
— Волны ты когда-нибудь видела?
— Когда я была маленькая, родители возили меня на море. Я помню, как увидела его впервые. Оно качалось и блестело на солнце… — начала, словно сказку, Фина.
Подперев голову руками, Ханнес завороженно слушал. Он готов был слушать всю ночь, но волны ласкового голоса матери убаюкали его, и Ханнес уже во сне видел это море, старого рыбака с глубокими, прожженными солнцем, продутыми ветром морщинами, огни больших кораблей вдалеке.
Морем для Ханнеса стал пол его комнаты. Перевернутый табурет превратился в корабль с мачтами — ножками, на которые Ханнес надевал паруса из листов бумаги. Капитаном был голубой солдатик с ружьем — и не только потому, что он — самый старший из братьев. В своей треугольной шляпе, кафтане он как раз и выглядел капитаном. Ежик забирался то на проножку, то на царгу табурета, смотрел вдаль и кричал вниз о том, что видел впереди. Управлял кораблем молчаливый красный солдатик. Сам Ханнес стал юнгой, который поправлял паруса, ловил и готовил рыбу, а также подавал, приносил, забирал, чистил — словом, делал все, что его просили.
Человеку в комбинезоне места на корабле не нашлось, и он, когда помог команде загрузиться, остался ждать ее на берегу.
— А что ты его с собой не взял в плавание? — весело спросила сына Фина.
— Он чужой, — быстро и серьезно ответил Ханнес.
Иногда корабль заплывал кухню или в комнату родителей. Телль, где бы ни находился, убирал ноги с пола, а Фина, которую корабль Ханнеса чаще заставал на кухне, просто просила ее объехать.
— Вижу горы! — кричал капитану с мачты Марк.
— Право руля! — командовал Карл, и Боб уводил корабль вправо.
Во время одного из таких поворотов стоявший на царге ежик упал на пол. Телль опустил ноги, быстро поднял его и поставил в табурет сыну. Ханнес развернулся. Сказав за капитана, что упавшего за борт Марка спас кит, подражая сигналам машины "скорой помощи", он стал двигать табурет в свою комнату. Там ежика положили в больницу, а толстый человек в комбинезоне надел скрученную из тетрадного листа белую в клетку накидку и принялся его лечить.
В игре Ханнеса Фина не хотела принять только то, что Карлом и Бобом оказались солдатики. Она часто думала, кем бы стали ее старшие дети, если бы выросли. Конечно, было бы хорошо, если бы они выучились и смогли как-то выбраться отсюда. А если нет?
