— Тогда Ханнес еще сильнее станет ждать его, чтобы проститься.

— Значит, просто сказать, что учителю запретили приходить, — решил было Телль, но, вместо того, чтобы выпить чай, отодвинул стакан.

— В школе учиться нельзя, учителю приходить домой и давать уроки — нельзя… Каково будет Ханнесу? — вопрос Фины был, в общем-то, не к мужу.

— Но сказать надо… — произнес Телль.

— Да, надо, — согласилась Фина.

На работе Телля тут же вызвал к себе мастер. Зайдя к нему, Телль увидел начальника цеха, сидевшего на месте мастера и смотревшего исподлобья.

— Зачем тебя в комитет вызывали? — угрюмо спросил начальник цеха.

— Так это не по работе, — простодушно ответил Телль.

— Но для этого пришлось отпустить тебя со смены, — не сводя глаз с Телля, мастер поставил стул возле своего стола и сел.

Телль рассказал, как было дело. Начальник цеха с мастером слушали внимательно, смотря то на него, то друг на друга.

— И это все? — спросил мастер, когда Телль замолчал.

— Все, — пожал плечами тот.

— Дурень, — хлопнул по столу начальник цеха. — Надо было договориться: ты им напишешь про учителя все, что они захотят, а они помогут с сыном тебе решить.

Телль, снова разворошивший в себе чувство стыда и вновь переживавший свой поступок, поднял на начальника цеха непонимающий взгляд.

— А… — махнул тот рукой. — Иди.

Телль еще не вышел, как они с мастером начали обсуждать услышанное.

— Я надеюсь, ты даже не подумал о таком, — сказала вечером мужу Фина.

— Нет, — уверенно выдохнул Телль. — А как Ханнес? Он знает?

— Я сказала ему, — тяжело ответила жена. — Ханнес спросил меня: "Как я смогу тогда жить, если не буду учиться?" Я объяснила, что учиться можно и самому, и не только математике. Ты только сейчас ему ничего не говори, он занимается.

— Хорошо, — согласился Телль.

Он отодвинул штору. Налив воды в стакан, сел к окну. Было видно дальнюю часть улицы, освещаемую фарами одиноких машин, фонари под окнами соседних домов, сами окна. В каждом из них была своя жизнь. Приподнявшись, Телль разглядел прохожих. Совсем недавно он сам шел по этой темной улице вместе со старым математиком.

Телль выпил воды и пошел в родительскую комнату. Фина сидела у дивана, зашивая рукав рубашки сына.

— Я должен сходить к учителю.

— Сходи, — не отрываясь от шитья, ответила Фина. — Но будь готов к тому, что тебя еще раз унизят.

***

Закончив в субботний день работу раньше, Телль отправился в школу, чтобы найти учителя. Ему сказали, что старика уволили по возрасту. Тогда Телль попросил его адрес. Адрес ему назвать отказались, но Телля это не расстроило. Наверняка старик жил в учительском доме за школой. Все учителя жили в том доме.

Зажженный в окнах свет помог найти квартиру старого математика. Она была на втором этаже. Телль увидел, как старик стоял на кухне — наверное, у плиты. Дверь в подъезд оказалась чуть приоткрыта, оттуда пробивался свет лампочки с этажа.

Схватившись за деревянный поручень перил, Телль чуть не оторвал его. Поправив поручень, Телль медленно поднялся на этаж и тихо постучал в крайнюю из четырех квартир. Дверь открылась на вытянувшуюся цепочку. Учитель поглядел, кто пришел, щелкнул снимаемой цепочкой и пригласил Телля в квартиру.

— Я на мгновение подумал, что это пришли за мной. Но потом понял: они бы так не постучали, — старик принес в комнату из кухни табурет.

— Вы ждете? — спросил Телль, провожая старика взглядом.

— Да, — кивнул, повернувшись к нему учитель.

Комнатка у него оказалась такой маленькой, что, кроме шкафа, стола, да кровати со стулом, в ней ничего не помещалось. Старик сел на табурет, оставив гостю стул.

— Я много лет хотел себе кресло, но куда его тут поставить-то? — словно извиняясь за тесноту, объяснил он.

За дверью в комнатке Телль заметил старый чемодан, стопкой связанные книги и зонт.

— Да. Мне нужно будет только обуться и накинуть плащ, — подтвердил учитель.

Телль смотрел в доски пола, думая, как лучше сказать.

— Простите. Я собирался пить чай. Составите компанию? — предложил старик.

Он вышел с табуретом на кухню и поставил на крохотный столик вторую чашку. Телль замялся.

— Я вам не предлагал чай, когда вы к нам приходили, — осторожно сказал он.

— А я бы и не стал, — старик жестом пригласил гостя в кухню.

Телль вынес туда стул. Старик налил чая в чашку Телля.

— Понимаете, я не должен был вам давать ни малейшего повода подумать такое, — продолжил он свою мысль.

— Подумать что? — не совсем понял Телль.

— Что я прихожу ради еды. Ну, или еще за чем-то.

Решимость к Теллю пришла сама собой.

— Я хотел попросить у вас прощения, — негромко, но отчетливо сказал он.

Положив ложку на стол, старый математик вздохнул.

— Не вам надо извиняться, а мне. Я своим поступком поставил вас в такое положение. Сложилась ситуация, из которой не было нормального выхода: либо мальчик бросит учиться, либо у меня могут возникнуть трудности. Но ничего нового. Вы ведь, прежде чем пришли ко мне, зашли в школу и узнали, что я больше не работаю там.

— И все же, — уверенно произнес Телль.

— Хорошо. Я вас прощаю. И знаете… Не только вы ведь сделали это. Но только вы пришли ко мне. Я тронут, — искренне сказал старик.

Телль держал чашку двумя руками.

— Сказали, что вы — гей, — тихо выдавил он.

— Нет. Но разве это имеет значение?

— Просто говорят…

— Говорят… — повторил за Теллем старый математик.

Тяжело поднявшись, он зажег конфорку под чайником.

— Если бы я был геем, я бы давно уехал. Тогда еще можно было уехать. Многие так и сделали… — старик сел боком к гостю и сложил руки на коленях. — А вообще, скажу вам, все это очень стыдно.

— Быть геем? — чашка Телля застыла на полдороги ко рту.

— Нет. Творить такое с людьми. Сейчас, чтобы сломать человеку жизнь, достаточно просто показать на него пальцем и сказать: гей. Так можно расправиться с соседом, который неприятен, с подчиненным на работе, даже с начальником. Да с кем угодно, — развел руками учитель и, поймав вопрошающий взгляд Телля добавил: — Да. И со мной.

— А как же тогда, что про них говорят?

— Я не специалист в семейных отношениях. Как видите, у меня нет ни жены, ни детей. Наверное, это дало повод.

Учитель налил себе кипятка в чашку и задумался, глядя в пол.

— Да, — кивнул он своим мыслям.

Подняв глаза на гостя, старик предложил еще чая.

— У меня есть, спасибо, — показал Телль свою чашку.

— По поводу геев, — устало начал учитель. — Вы просто подумайте сами: если люди любят друг друга, это — преступление? Разве любовь может быть преступлением? И какая разница, кто эти люди.

— Но ведь это же неправильно. Противоестественно, — последнее слово Теллю далось не без труда.

— Не стоит повторять то, что твердит Нацвещание, — махнул рукой учитель. — Подумайте сами: для вас лично кто опаснее — гей, который никого не трогает и живет сам по себе, тихой жизнью, или вор, который может вытащить деньги у вас? Или у вашей жены. Который может забраться в вашу квартиру, напасть на вашего сына.

Старик хлопнул слегка себя по колену. Взяв чайную ложку, он поглядел на нее и положил обратно на стол.

— Мне действительно трудно понять, почему общество выступает против геев, которые никого не грабят, не убивают, но как-то спокойно воспринимает подонков, нападающих на тех, кто не может себя защитить, — продолжил учитель. — Митинги против этого отребья как-то не проходят.

Телль ничего не ответил. Он держал обеими руками пустую чашку, не решаясь ее поставить. Учитель напряженно смотрел на отражающийся в чае свет лампы.

— Вы знаете, что будет с вашим сыном? — вдруг спросил старик.

— Знаю, — Телль почему-то был готов к этому вопросу.

Учитель кивнул и встал.

— Как бы оно ни было, мальчик должен учиться, — сказал он, уходя в комнату.

Вернулся оттуда старик с книгами.