— Тебе известно, что мой отец и мухи не обидит! — выкрикивает Лола. — Ты его знаешь! Он любит тебя! И всегда хорошо к тебе относился! Как ты мог! — Ее душат настолько сильные рыдания, что она не может дышать; ее губы приобретают фиолетовый оттенок. Слезы бегут по щекам, капая на куртку, в которую она заворачивается еще плотнее, словно это щит, способный оградить ее от его слов. — А ты подумал обо мне? Я ведь тебе доверяла. Я любила тебя!

— Лола, я тоже тебя люблю! — срывающимся голосом восклицает он. — Именно по этой причине рассказываю тебе об этом! Я мучился этой мыслью с тех пор, как все случилось, но в конце концов ты открыла мне глаза — я не мог допустить, чтобы ты пострадала из-за моего молчания!

— Ты не мог допустить, чтобы я пострадала? — кричит она в ответ, неистово рыдая на усиливающемся ветру. — Да ты разрушил все, что было между нами, Мэтти! Ты сказал самую ненавистную, отвратительную и мерзкую вещь, какую только можно придумать!

— Но это правда! Лола, ты должна мне верить. Тебе нельзя возвращаться, нельзя выступать против него — это может быть опасно!

Она взирает на него в полнейшем ужасе.

— Разумеется, я не стану выступать против него! Неужели ты решил, что я могу допустить эти гнусные обвинения? Что я поверю тебе, а не своему отцу?

Страх, точно электрический разряд, проносится по его венам.

— Лола, нет, ты не должна возвращаться! Я позабочусь о тебе, я защищу тебя, я сделаю все для твоей безопасности, клянусь!

— Ты держишь меня за дуру? Я больше не хочу тебя видеть, Мэтти! Я никогда тебя не прощу! Боже мой, боже мой… — Лола вдруг складывается пополам, и ее выворачивает. А когда выпрямляется, ее лицо приобретает призрачную бледность и прозрачность, словно она может исчезнуть в любую секунду. — Зачем ты это сделал? Я верила тебе. Верила больше, чем кому-либо, Мэтти! — Ее худенькую фигурку сотрясают безудержные рыдания, грозящие окончательно ее сломать; зажав кулаком рот, она отворачивается и уходит прочь.

Матео мгновенно бросается за ней, тянется рукой.

— Не трогай меня! — Она резко разворачивается и кричит — издает невыразимый вопль ужаса.

— Лола, пожалуйста! — умоляет он, давясь слезами. — Не уходи! Не бросай меня! Я не хотел… Я все исправлю, я все исправлю…

— Это невозможно! — восклицает она. — Разве ты не понимаешь, Матео? Неужели не осознаешь, что наделал? Ты обвинил моего отца в самом ужасном преступлении, которое только можно представить! Как такое можно исправить? Как это можно изменить? Ты и сам в этом убежден — только взгляни на себя! Ты до сих в это веришь!

— Я верю в тебя, Лола! Верю в нас! Это все, что меня волнует…

— Нет никаких нас! И никогда не было. Все, что было между нами, оказалось ложью! Ты считал моего отца насильником, в то время как… в твое время как занимался со мной любовью? В то время как притворялся, что любишь меня?

— Лола, я никогда не притворялся. Клянусь жизнью! Я полюбил тебя с самой нашей первой встречи!

Она делает глубокий, судорожных вдох, останавливаясь на мгновение.

— Это не может быть правдой, — уже тише произносит она, ее голос дрожит от едва сдерживаемой ярости и боли. — Если по какой-то безумной причине ты действительно считаешь, что мой отец изнасиловал тебя, то никак не можешь меня любить! Как можно любить дочь насильника — плоть и кровь собственного насильника?

— Потому что ты не такая, как твой отец!

— Он — моя семья! Моя жизнь! Он создал меня, воспитал, во мне — его гены, я часть него!

— Но это не делает тебя таким же человеком!

— Я его дочь! Если ты, допустим, считаешь его насильником, то так же считаешь, что он мог изнасиловать кого-то еще?

— Господи, Лола. Я не знаю, но он может снова это сделать! Я знаю, что ты его дочь и он любит тебя, но всегда остается риск, что он способен что-то сделать… что-то сделать с тобой! Разве ты не понимаешь? Я обязан тебя предупредить!

Кажется, на мгновение она перестает дышать, а потом набирает полную грудь воздуха и выдыхает с коротким, резким всхлипом.

— Лола, я помогу тебе со всем справиться. Ты должна мне верить. Что бы ни сделал твой отец, я по-прежнему люблю тебя, как и прежде!

— Любовь? — вскрикивает она. — Ты это зовешь любовью? Все это было ложью — каждая секунда, каждое мгновение, каждое прикосновение. Я ненавижу тебя, Матео!

— Лола, пожалуйста, не надо! — Он тяжело дышит, слезы застилают ему глаза. — Ты же так не думаешь.

— Думаю! Клянусь жизнью. Лучше бы я никогда тебя не встречала. Лучше бы ты умер! — Словно обессилев, она оказывается на грани истерики и продолжает пятиться все дальше и дальше от него, готовая вот-вот рухнуть на песок.

— Нет! — кричит он ей. — Ты так не думаешь. Это неправда, Лола. Неправда, неправда!

— Правда! Лучше бы ты убился, спрыгнув с той скалы. Лучше бы ты умер, Матео Уолш! Лучше бы ты умер, лучше бы ты умер!

Звучащая в ее голосе чистейшая, неприкрытая ненависть пронзает его грудь, словно пуля.

— Нет!

Лола застывает на месте, закрыв лицо руками. Долгое время никто из них не находит в себе силы заговорить. Затем она отнимает ладони от лица, несколько раз глубоко вздыхает.

— Я соберу вещи и улечу домой первым же рейсом, — произносит она дрожащим от потрясения и усталости голосом. — Я быстро, но до моего ухода не возвращайся в дом.

— Нет…

— Матео, я все сказала. Если пойдешь за мной, я все расскажу Хьюго и вызову полицию. Обещаю тебе.

Он мотает головой.

— Нет, — пытается он в очередной раз повторить, но из уст не доносится ни звука. По щекам бегут слезы. Ему кажется, будто он задыхается. Будто он тонет.

Она отступает еще на шаг, секунду медлит, а после все ее тело сотрясается от горького рыдания.

— Прощай, Мэтти.

Он хочет пойти за ней, но не в состоянии двинуться с места. Она уходит: бежит по пляжу в сторону дома, скрываясь в сгущающейся темноте.

Силы полностью покидают его ноги, и он падает коленями на влажный песок, словно марионетка с обрезанными нитями, бесполезная и раздавленная.

— Лола! — доносится до него собственный крик. — Лола!

Когда она исчезает за вершиной утеса, он медленно валится вперед и начинает плакать — его тело разрывают судорожные, жалкие рыдания, которыми он захлебывается. Надо было убить меня, Джерри. Надо было убить меня. Лучше бы я умер…

Когда после церемонии награждения и интервью журналистам Матео выходит из Брайтонского Аква-Центра, на улице уже темно. Перес с остальными членами команды отправляется есть пиццу где-то неподалеку, но он, чувствуя усталость после изнурительного соревнования, отказывается от их приглашения — вместо этого ему не терпится вернуться в отель, позвонить Лоле и сообщить ей хорошие новости. Распрощавшись с Пересом и ребятами, он вдруг резко останавливается при виде мужчины, расхаживающего по тротуару и нервно озирающегося по сторонам.

— Джерри? — Лицо Матео невольно расплывается в улыбке. — Джерри! Что вы здесь делаете? Мне казалось, вы не сможете приехать! Ух ты, вот это сюрприз! А где Лола?

В ответ Джерри практически не поднимает головы.

— У нас кое-что случилось. Мне нужна твоя помощь.

С этими словами мужчина стремительно срывается с места, так что потрясенному Матео остается только догонять его бегом.

— Что произошло? — запыхавшись, спрашивает он, от такого неожиданного заявления его мысли путаются. — С Лолой все в порядке?

— Нет. Она поскользнулась и упала.

Его вдруг охватывает страх; тем временем Джерри ведет его по переулку, через главную дорогу, а после резко ныряет в брешь между деревьями и углубляется в лес, примыкающий к тротуару. Здесь стоит кромешная тьма, они оба уже бегут.

— Что-то серьезное? — выдыхает Матео, мгновенно представивший Лолу без сознания и одновременно сбитый с толку тем, что Джерри оставил ее одну. — Вы вызвали скорую? Она уже едет?

Однако Джерри ему не отвечает.

Через несколько минут они выбегают к поляне с колючим кустарником и сухой неровной землей. Джерри останавливается, разворачивается к нему, и при свете луны Матео видит, как меняется выражение его лица. Он выглядит… выглядит каким-то взволнованным.