Он выходит из комнаты, по ходу щелкая выключателем, и захлопывает за собой дверь. За ней тут же снова звучат голоса: Хьюго говорит, что никогда не видел Матео таким, и настаивает на том, чтобы кому-то позвонить. Лола отвечает, что станет только хуже… Оказавшись в уединении кухни, он тяжело приваливается к закрытой двери и, склонившись вперед, упирается руками в колени. Сильно закусывает нижнюю губу и зажмуривает глаза, отмахиваясь от глубокого мрачного желания упасть на пол и зарыдать. Ему кажется, что им овладевает безумие. Разум заполняет ярость и красные вспышки, вызывающие потребность швырять вещи, разбивать тарелки, причинять кому-нибудь боль: ударить Хьюго, треснуть Изабель, ранить Лолу настолько сильно, чтобы она поняла его чувства. Он выпрямляется и тыльной стороной ладони утирает пот с лица. Он сходит с ума. Он — зло, истинное зло, опасное и пагубное. Его не должно быть здесь.

Он яростно срывается с места, и отскакивает от двери, когда слышит, как позади него поворачивается ручка. Подходит к столу и пытается налить себе вина, но слегка промазывает мимо стакана, и жидкость собирается в небольшую темно-красную лужицу вокруг дна, словно кровь на белой плитке. У него трясутся пальцы, создавая дрожащие тени на столе. В горле перехватывает дыхание, когда Лола подходит к нему сзади и обвивает его руками.

— Не надо… — Он начинает отстраняться, пытаясь снять ее руки с талии.

Но она решительно держит его и прижимается губами к ложбинке между лопатками, ее дыхание обжигает его кожу.

— Пожалуйста, скажи мне, что происходит. У тебя уже несколько недель такое странное настроение, и становится только хуже.

Он тянется за губкой, чтобы промокнуть пролитую жидкость, потом бросает ее и прижимает ладонь к лицу.

— Я не знаю… — Его голос надламывается. — Мне кажется, что я схожу с ума!

Она обнимает его крепче, ее щека прижимается к его спине.

— Господи, ты весь дрожишь!

Он подносит бутылку с вином к губам и делает большой глоток, жидкость обжигает горло огнем, по подбородку бежит тонкая струйка и капает на шею. Он быстро глотает, давясь и задыхаясь.

Лола отпускает его и пытается вырвать бутылку у него из рук.

— Ну же, Мэтти. Что ты делаешь?

Он отступает назад, поднимая бутылку так, чтобы она не могла достать, и с его губ срывается лающий смех.

— А на что это похоже? Напиваюсь. Хочу отключиться и забыть все это дерьмо…

— Какое дерьмо? — Беспокойство Лолы сменяется мукой.

Сморщившись, он выходит из кухни и распахивает дверь, ведущую в сад, ему хочется затеряться во влажной прохладе ночи. Он отмахивается рукой от вопросов, зная, что она следует за ним и потирает нижнюю губу подушечкой указательного пальца, как делает обычно, когда волнуется. Ему бы хотелось, чтобы она ушла, оставила его одного. Его бесит, что он является причиной ее тревоги.

— Куда ты идешь?

— Не знаю!

Вырисовывающиеся на фоне тяжелого темного неба соседние крыши домов похожи на нереальные одномерные фигуры, склеенные в коллаж. Он останавливается в дальнем конце сада, прислоняется к влажной кирпичной стене и сползает по ней, упираясь локтями в колени, безвольное тело оседает. Он хлещет вино из бутылки, как воду, в надежде заглушить боль. Лола садится на траву и поджимает колени к груди, ее белая ночнушка призрачно светится в лунном свете.

— Думаешь, выпивка может помочь?

Он делает еще один большой глоток и, усмехнувшись, давится.

— Да! Особенно если в самом конце ты огреешь меня этой бутылкой по голове!

Но она не улыбается. Вместо этого продолжает сидеть, поджав колени под ночной сорочкой, белки ее глаз мерцают в темноте. Он допивает вино, запрокидывает голову назад и смотрит на звезды, которые расширяются и сужаются над их головой. Воздух становится прохладным, свежий ветерок предвещает наступление холодных дней. Его кожа под влажной одеждой покрывается мурашками, он то теряет сознание, то приходит в себя. Все это длится вечность, или всего минуту, или пролетает настолько быстро, что кажется, будто вовсе ничего не было. Будто это время среди ночи ничего не меняет. Но если нет самого начала и нет конца, то что в действительности значит время?

Их окутывает тишина. В воздухе повисают недосказанные слова, образуя бурлящий между ними вихрь незаданных вопросов без ответа. Он видит, что у Лолы закончились слова, и она пребывает в растерянности, не зная, что последует дальше. Его гложет ужасное предчувствие, что он ее теряет, что пропасть непонимания между ними с каждой минутой становится все шире, и ее все дальше уносит в море от него. Как у той девушки в ванной, ее глаза прикованы к нему в отчаянной попытке удержаться. Но все напрасно, сейчас он это понимает. Какие бы усилия он ни прикладывал, чтобы удержать ее, она все равно в конце концов уплывет. Они больше не принадлежат друг другу. Он осознает это с такой поразительной уверенностью, что у него перехватывает дыхание. Ему хочется крикнуть, чтобы она не покидала его, но знает, что это бесполезно — несмотря на все попытки, сейчас она не может до него дотянуться. Перед ним возникает ее лицо, бесцветное в лунном свете, и оно погружается в глубокую воду, как в том кошмаре. Постепенно ее попытки достать до него ослабевают — ее движения замедляются. Из носа вырываются последние пузырьки и поднимаются к поверхности; она замирает, глядя на него распахнутыми от ужаса глазами.

На следующий день он пропускает школу. Пишет Пересу, что плохо себя чувствует, и после ухода родителей на работу убеждает Консуэлу позвонить в Грейстоун. Похоже, она ему верит и предпринимает попытку накормить его супом, но он держит дверь в свою спальню запертой и, когда все ложатся спать, спускается вниз, только чтобы раздобыть на кухне что-нибудь съестное. Он пытается слушать музыку, читать, играть в компьютерные игры, но не может ни на чем сосредоточиться. А больше всего пытается спать. Мечтает забыться: отсутствие мыслей, страхов, воспоминаний, которые так и норовят проникнуть через хрупкую оболочку его подсознания. Он больше не хочет вспоминать о том, что произошло той ночью в Брайтоне. Он знает, что совершил что-то ужасное, и не может вынести этого осознания. Порой ему кажется, что у него есть идея по поводу произошедшего. Но как только он пытается разобраться в своих мыслях, те разбегаются в разные стороны, испугавшись образов, похороненных глубоко, в самых мрачных закоулках его сознания.

В то утро он рано ушел с ночевки Лолы под предлогом тренировки, а позже написал ей сообщение с извинениями за свое поведение, сославшись на то, что перепил. Он чувствует, что она ему не верит и, чтобы проверить его, звонит вечером. Он крепко прижимает к уху телефонную трубку, словно пытается приблизить ее, впитать звук ее голоса, наполнить пустую грудь теплом ее слов. Он уже отчаянно скучает по ней — ему приходится сжать кулаки и кусать пальцы, чтобы тут же не вскочить и не побежать на встречу к ней. Внутри него дыра, зияющая пустота на том месте, где должна быть она — рядом с ним, в его объятьях, прижимающаяся к нему. И все же она наполняет его ночи всевозможными ужасами: непонятными извращенными снами о том, как он удерживает ее под водой и топит.

А на следующий день у него не остается выбора — маме нужно ехать на работу поздно, и она вопреки его протестам решает подвезти обоих сыновей до школы. Лоик радуется неожиданному повороту событий и болтает без умолку, пока они подъезжают к воротам школы. Его высаживают на тротуар, и когда они отъезжают, он машет им рукой. В это время мама поворачивается к Матео, между ее тонкими идеально выщипанными бровями пролегает глубокая складка.

— Вечером звонил Перес. Сказал, что ты вчера взял выходной.

— Простудился. Не хотел рисковать, потому что это могло повлиять на равновесие. — Матео быстро отворачивается от маминого взгляда, опирается локтем на край открытого окна и кусает ноготь большого пальца. Судя по молчанию, этот ответ ее не убедил. — Ты… ты сказала папе? — От прозвучавшей в его голосе нотки тревоги он внутренне содрогается.