— Иногда, — беспечно отвечает Лола, раскачивая его руку. — В мамин день рождения или годовщину ее смерти, когда папа становится замкнутым и молчаливым. Но когда я смотрю на фотографии, у меня возникает странное чувство какой-то отдаленности, как будто я не могу поверить, что когда-то она была моей мамой. Наверно, потому что я никогда ее не знала или, по крайней мере, не настолько долго, чтобы что-то помнить. Иногда я пытаюсь восстановить самые ранние воспоминания, но никак не могу вспомнить ее.

— Но тебе бы хотелось иметь обоих родителей? Или Джерри достаточно?

— Его более чем достаточно! — со смехом восклицает Лола. — Я даже не могу представить себе двух родителей. Вот почему рада, что папа никогда не женился заново и не заводил серьезных отношений.

— Как такое могло получиться?

— Думаю, просто мама для него была любовью всей жизни, — отвечает Лола, ее улыбка слегка гаснет. — Несколько раз он заговаривал о ней, он считает ее своей спасительницей.

— Вот это да.

— Ага. До встречи с ней он был оторвой. Гастролировал со своей группой, долго употреблял наркотики, даже какое-то время был бездомным.

— А твоя мама круто изменила его жизнь?

— Ну, не сразу. Видимо, на это потребовалось какое-то время. И до сих пор какая-то часть него… не знаю. Как будто он пьет или курит какую-то дрянь… После смерти мамы он пытался. Ходил на свидания раз в месяц, когда я училась в начальной школе, но, как мне кажется, чувствовал себя виноватым, оставляя меня дома с какой-нибудь нянькой, так что из этого ничего не вышло. Конечно, я хочу, чтобы он был счастлив, но из-за того, что все эти годы он ни с кем не встречается, мы стали еще ближе, стали друзьями — лучшими друзьями. Только мы двое против всего мира! — Она снова смеется.

И в этот миг Матео думает: «Она выглядит такой счастливой. Да, один по-настоящему хороший родитель лучше двух посредственных».

— Я думал, это я твой лучший друг! — возражает он.

— Вы оба моих лучших друга, — с усмешкой говорит она. — У меня же могут быть два лучших друга, правда? Во всем мире вы для меня два самых любимых человека.

В мягком свете фонарей он целует ее на прощание у ворот, не торопясь заходить внутрь.

— Я уже скучаю по тебе, — печально произносит Лола, повисая у него на шее.

— Это всего на три дня. Я вернусь из Брайтона в понедельник.

— Но я все равно буду по тебе скучать. — Дразнясь, она надувает губки. — Хочешь сказать, ты не будешь по мне скучать?

Он притягивает ее к себе и кусает за нос.

— Конечно, буду.

Она кладет ему голову на плечо и смотрит на него с озорными искорками в глазах.

— Не забудь сказать, что не смог бы добиться этого без меня, когда будешь сидеть на пресс-конференции с золотой медалью на шее!

Он глядит на нее, многострадально качая головой.

Она хихикает.

— Что?

— Ты глупышка, вот что, — заявляет он.

— Но ты же меня любишь, — с мягкой улыбкой шепчет она.

Он склоняется к ней и снова целует.

— Люблю.

Пиканье часов выводит его из состояния транса. Почти три часа дня. Сидя на краю кровати среди обломков комнаты и уперев локти в колени, Матео понимает, что ему нужно двигаться. Он слишком долго был неподвижен. Консуэла с Лоиком вернутся домой в любую минуту. Лола, Хьюго и Изабель скоро выйдут со школы. Матео понимает, что ему придется как-то разбираться с этим беспорядком. Не дай бог Консуэла увидит, она тут же позвонит в полицию — по какой-то неведомой причине для него это имеет значение. Единственный, кто может исправить ситуацию, — сам Матео. Нужно вернуть спальню в ее обычное опрятное состояние.

И хотя на месте вчерашнего дня в голове у него лишь черная дыра, по-прежнему остаются воспоминания, соединяющие его с настоящим, несмотря на то, что в этом озере полнейшего хаоса он до сих пор чувствует себя потерянным, словно плавающая в море пробка. В попытке сосредоточиться он откапывает в мозгу самые свежие воспоминания. Вчера он был в Брайтоне, участвовал в Национальном чемпионате Великобритании. И он не только прошел отбор, но и победил, пришел первым — он помнит, как звонил Лоле, а потом своим родителям; помнит пресс-конференцию с Аароном, завоевавшим серебро, и Сэмом Нэттом, который в битве за бронзу обошел Зака с небольшой разницей. Он помнит, как покинул «Акватик-Центр» и отправился праздновать с командой. Но не помнит, как вернулся домой — наверняка пьяный в стельку после праздничного вечера в городе. Сейчас он дома, а значит, сегодня понедельник, что объясняет пустой дом: родители — на работе, Лоик — в школе, Консуэла ушла за продуктами. Но что произошло с его комнатой? Единственное объяснение — он разгромил ее сам, но почему? Зачем?

Торопливо спускаясь вниз и морщась от боли, простреливающей все тело, он возвращается с пачкой мешков для мусора. Большинство вещей придется выкинуть. Испорченные и сломанные награды, наверное, еще можно спасти, поэтому он запихивает их в самый дальний угол шкафа, подальше от глаз. Возвращает на полки книги, неаккуратно втискивая разорванные смятые страницы между обложкой. Прячет ноутбук под кроватью — в школе есть парень, который, возможно, сможет его починить. А вот компьютер разбит и не подлежит ремонту, клавиатура разломана на несколько частей. Он заворачивает их в один мешок, а порванную одежду, сломанные ДВД-диски, раздавленные коробки, разбитые фоторамки и даже искореженную расческу складывает в другой. Простыни и наволочку покрывают пятна крови — он стаскивает их с кровати и тоже убирает в мешок.

В ду́ше он обнаруживает на себе еще порезы и синяки. Костяшки пальцев на руках разбиты и кровоточат; локти и колени изодраны до крови. Правая ступня безумно болит, пальцы на ней насыщенно-фиолетового цвета. На руках, спине и ногах темно-красные царапины, как будто на него напала очень злая кошка. В коленях ощущается слабость, все тело болит, словно его много раз били по голове, груди, животу. Душ обжигает его истерзанную кожу, и от боли начинает кружиться голова. Должно быть, у него до сих пор идет кровь — в водосток убегает окрашенная в розовый цвет вода. Наверное, в пабе после соревнований он ввязался в какую-то драку. Потому что просто нет никакого другого логического объяснения. Но судя по царящему беспорядку в комнате… Ссора разразилась у него в спальне? Нет, это нелепость. И все же его разум смутно вспоминает какую-то драку: повышенные голоса, сжатые кулаки, хруст костяшек при соприкосновении с костью. И кровь… Нет. Он зажмуривает глаза, пока мерцающие образы не исчезают. Нет. Он не может вспомнить, не может вспомнить.

Переодевшись в чистые джинсы и футболку с длинным рукавом, он выходит на оживленную улицу и вдруг старается запомнить окружающую его обстановку, как если бы пытался заново найти свое место в этом мире. Одинаковые ряды высоких белых домов, цвет солнца, когда то освещает улицу, полоски травы, появляющиеся и исчезающие из виду с изгибами дороги.

Главная улица заполнена вечерними покупателями: парочками, подростками, мамашами, забравшими детей из школы и гуляющими на улице в этот теплый солнечный день. Люди выходят из домов, магазинов, супермаркетов, банков, ресторанов, пабов. Девушки из Челси загорают на открытых террасах роскошных кафе, болтают по сотовому или гуляют за ручки со своими модными бойфрендами, прочесывают бутики в поисках косметики или обуви. Дежурные на платной стоянке в накрахмаленных белых рубашках приклеивают большие желтые квитанции со штрафами на ветровые стекла спортивных автомобилей, припаркованных на двойной желтой полосе. Возле клуба Харлей Дэвидсон байкеры ревут моторами, пока неуклюжие ярко-красные автобусы ползут вдоль тротуаров, перегруженные нянями и детскими колясками, сигналящие недовольным водителям, которые пытаются развернуться посреди перекрестка. Движение затрудняют дорожные работы: рабочие в флуоресцентных жилетах сверлят дыры в асфальте, наполняя воздух ужасными звуками, сотрясающими тротуар. Пешеходы толпятся вокруг светофоров, велосипедист чуть не задевает открывающуюся дверцу машины, в потоке ползущих машин мучительно медленно пробираются мотоциклы. У входа на станцию метро продавец газет что-то кричит и машет свернутой бумагой на поток обступающих его тел. Где-то вдалеке воет сирена. Грязь, крики, торопливые пешеходы пересекают перегруженные улицы, выхлопные газы, гудки — все это окутывает его плотной паутиной шума.