— Эй… Все в порядке, Мэтти, ты поправишься! — Несмотря на ободряющую улыбку, ее нижняя губа подрагивает, и она потирает ее пальцем. — Мэтти, не надо… ну вот, опять начинается! — Она на мгновение зажмуривает глаза, делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и снова их открывает.

— Сама этого хотела, да? — Она резко выдыхает. — Влюбиться в безумного смельчака, который любит на досуге развлекаться прыжками с трамплинов и вращениями в воздухе, точно лихой супермен!

Он подавляет рвущееся наружу рыдание и вместо этого смеется, прижимая забинтованную руку к глазам. Проходят минуты. Он сглатывает застрявший в горле огненный шар.

— Прости… насчет того, что случилось сегодня днем…

Она с нежностью отводит его руку.

— Не глупи. Тебе не за что просить прощения. И это последнее, о чем тебе стоит сейчас думать.

— Прости, что я вот так ушел… — Он глубоко вздыхает и поднимает руки, чтобы вытереть глаза.

— Ты опаздывал на тренировку, — спокойно напоминает она ему. — А знаешь что? Я буду моделью для одного крутого журнала!

Он моргает, глядя на нее.

— Да, — беспечно продолжает она. — Сегодня днем папа взял меня с собой на съемки, где меня заметил редактор и решил, что я идеально подойду для обложки «Вога»!

— Ох.

Проходит секунда, на ее лице мелькает тень улыбки, а потом она начинает смеяться.

— Ох, милый, у тебя сейчас случилось еще одно сотрясение мозга!

Он шмыгает носом и тоже невольно улыбается.

— Ну, я всегда говорил, что однажды тебя заметят!

— Если честно, это для обложки. Но, к сожалению, не «Вога». Им нужен тот, кто умеет ездить на лошади, так что в следующем месяце ищи журнал «Лошадь и гончая».

— Так значит… — На миг он закрывает глаза, чтобы собраться с мыслями. — У них… у них есть лошадь, и им нужна гончая?

— Дурак!

Она притворно щипает его за нос. Лола снова стала той же любящей дразниться, веселой девчонкой, хотя вдруг возникшая между ними пропасть опять становится шире. Ему нужно ее вернуть, нужно хоть что-нибудь: рука, поцелуй, объятие, — чтобы не выпасть из этого мира.

— Лола? — Он слышит в своем голосе страдальческую нотку.

— Все хорошо, Мэтти, я здесь.

Она пододвигается к нему на кровати, ложится рядом и осторожно кладет голову ему на грудь, устраивая ее под самым подбородком.

— Врачи говорят, тебя, скорее всего, выпишут завтра, но последнюю неделю тебе лучше не ходить в школу, так что я тут подумала… — Она смотрит на него снизу вверх, проводя кончиком языка по верхней губе, и закатывает глаза с озорством. Но вдруг меняется в лице. — Эй…

По его лицу скатывается слеза. Он делает глубокий вдох и задерживает дыхание. Втягивает правую щеку изнутри и больно прикусывает ее. А потом глядит на нее, не в состоянии проронить ни слова.

— Милый, что такое? Тебе больно? Хочешь, я позову медсестру?

Из его легких вырывается воздух, и он прижимает к векам пальцы, стараясь не разрыдаться.

— Мне нужно кое-что тебе рассказать…

Она смахивает пальцами текущие по его щекам слезы.

— Что ты хочешь мне рассказать? — Ее голос, почти шепот, звучит низко и настойчиво. — О Боже, дорогой, ну же. Пожалуйста, расскажи мне, что с тобой происходит. Я люблю тебя и хочу знать!

— Я боюсь. — Слова вылетают сами собой, минуя фильтр в его голове. Он прижимает ладони к своим глазам, чтобы только не видеть выражения ее лица.

Повисает долгое молчание, и она позволяет этой паузе затянуться. Он знает, что ей очень хочется найти смысл в этих словах, в его непредсказуемом поведении. Она силится понять его.

— Прыжков?

— Нет!

Даже сквозь охлажденный кондиционером, стерильный воздух он ощущает ее потрясение. А потом еще и новую эмоцию — ее собственный страх.

— А чего же, Мэтти?

— Боюсь… боюсь… — Он заполняет легкие воздухом и медленно выдыхает, пытаясь успокоиться. — Боюсь вспомнить…

— Вспомнить что?

— Кое-что плохое. — Он закрывает глаза. — Это был кошмар — я уверен, что это был кошмар. Или, наверное, просто хотел верить, что это кошмар. Но, делая отсчет во время прыжка, я стал вспоминать — все начало возвращаться…

— Кошмар? — В голосе Лолы сквозит беспокойство и смятение. — Или то, что ты считал кошмаром? Что случилось, милый?

В мозгу вспыхивает картинка. Слегка размытая фигура мужчины. Хруст его кулака о кость. И кровь, лужи крови…

— Мэтти?

Он вынуждает себя открыть глаза и посмотреть на нее.

— Я боюсь потерять тебя… — Его голос повышается. Он задерживает дыхание. Отчетливо произнесенные слова каким-то образом усиливают их власть, так что теперь они приобретают совсем иной смысл. Кажется, будто он предсказал будущее, проклял их пророчеством, которое нельзя взять обратно и нельзя отменить.

— Но почему? — Вздох. Она замолкает, словно собирается с мыслями. Размеренно гладит его по волосам, уставившись в потемневшее окно на мерцающие вдалеке огни города.

Матео глубоко вздыхает и пытается успокоить стук своего сердца. Действие морфия похоже на действие сыворотки правды, и он чувствует уверенность. Боль в голове и удар от падения исказили его мыслительный процесс, снесли выстроенную оборону, и он больше себя не контролирует: будь то эмоции или слетающие с губ слова. Его сковывает другого рода страх — он может полностью потерять самообладание, прямо здесь и сейчас, и все рассказать Лоле. Все, что его мозг выудил из самых потаенных уголков сознания и подбросил ему, пока он стоял на том чертовом трамплине. Всего одно предложение может все уничтожить, за считанные секунды разрушить его образ, растоптать каждое воспоминание, каждый поцелуй, каждую тайну, каждое мгновение близости — все хорошее, что произошло между ними со времени их первой встречи.

Но в сгущающемся сумраке ее странный и какой-то бесплотный голос вырывает его из водоворота сознания.

— Ты… ты изменил мне, Мэтти? — Эти слова едва похожи на вопрос и уж точно звучат не как обвинение. Это лишь мучительный вздох человека, ищущего хоть какое-то объяснение.

Он внезапно холодеет. Холодеет и немеет, словно из его тела вдруг высосали все существо, все чувства и эмоции. На один безумный миг ему кажется, что он все ей расскажет: освободится от вины, очистит совесть и избавится от тяжести этого ужасного бремени тайны. Но потом представляет свою жизнь без Лолы — вина по-прежнему остается, но разрушена не только его жизнь, но и ее. Он представляет, что больше никогда ее не увидит: это живое выразительное лицо, эту озорную улыбку. То, как она прикусывает кончик языка, когда дразнится; как потирает пальцем губу, когда волнуется. Он представляет, что больше никогда не увидит вспышку веселья в этих глазах с золотыми крапинками, не ощутит прикосновение волос к его щеке. Представляет, как постепенно забудутся объятья, ласки и поцелуи Лолы, и понимает, что не может этого допустить. Не может произнести слово, способное навсегда стереть ее любовь к нему. Поэтому просто качает головой и закрывает глаза.

Его выписывают на следующий день, и еще пару дней он со скучающим видом слоняется по дому, пока родители — на работе, а брат — в школе. Консуэла вьется вокруг него как назойливая муха, но ему удается заглушить ее болтовню дневными передачами по телевизору и сном на диване в гостиной. Лола занята мюзиклом, так что их общение ограничивается лишь поздними звонками по Скайпу и редкими эсэмэсками в течение дня. Однако каждое утро сбитая с толку Консуэла приносит ему из почтового ящика журавлика-оригами. На бумажной птице значится только его имя, а ее плотно сложенные крылья скрывают послание от Лолы. Иногда это какая-то забавная история из школы, а порой сообщение о том, как прошел ее день. Всего несколько строк аккуратным наклонным почерком, которые всегда заканчиваются какими-то романтичными словами или выражением чувств — от простой фразы «я скучаю по тебе» до чего-то более эмоционального.

Все это время Аарон, Зак и Эли не забывали про него и желали ему скорейшего выздоровления. Перес звонил на сотовый по два, а то и три раза на дню, но Матео переключал его на голосовую почту.