У рек купались толпами голышом, никогда никого не стесняясь, не прикрываясь друг от друга. Дети до четырнадцати в свободный сорордес могли в жаркие дни спокойно загорать под солнцем на песке или на траве совершенно без всякой одежды, не шибко смущаясь друг дружку. Тем более, когда все одинаково равны, то бишь раздеты, лёгкий румянец в скором времени бесследно пропадал вместе с любым изначальным дискомфортом или смущением.

Естественная красота и её возвеличивание помогала принимать своё тело, объединяла людей в принятии друг друга, заодно и как общности единой расы, а ещё, в том числе, стимулировала к занятию физической культурой, чтобы уподобиться изображениям богов, богинь, воспетых героев, атлетов и победителей различных турниров. Потому даже среди взрослых была особая тонкая грань между понятиями чего-то вульгарного и восхищением естественной первозданной красотой в изображениях или статуях. Поэты могли спокойно восхвалять фигуры, груди, ягодицы, когда дело касалось хвалебных од в чей-то адрес. Но и в разных регионах королевства порядки приличия, конечно же, могли так или иначе отличаться от других, но у рек купались всё равно везде, когда погода позволяла, и безо всякой одежды, естественно.

Да и в бани так вообще ходили целиком семьями, а то и по нескольку, никого не стесняясь. Мыться голышом — обычное дело вне понятий пола и возраста. Что простолюдины, что аристократы, без нарядов-то все равны. Иногда делили на секции, если народу слишком много набиралось — все дети вместе, все взрослые тоже вместе, но отдельно от детей. Болтали о том, о сём, хлестались вениками, играли в карты, рассказывали истории.

Иногда одно другому не мешало, игра «Блеф» у взрослых или «Обмани меня» у детей по сути ничем не отличались по правилам: бралась карта светлой или тёмной масти, которую видел лишь водящий, клалась им рубашкой вверх для остальных, он рассказывал небольшую историю, а быль это или вымысел должны были отгадывать остальные. Первый давший правильный ответ становился следующим ведущим, но сначала каждый должен был сказать, что думает, правда или ложь, чтобы за каждый такой кон получить или не получить игровой балл. А когда все играющие неоднократно поучаствовали, уставали от затеи, желали сменить форму проведения досуга или уже поджимало время, то подсчитывали по итогу у кого сколько набралось.

Впрочем обычно по итогам игры в почёте оставался не тот, кто угадывал чаще и набрал наибольшее количество очков, а кто лихо сумел выдумки под чистую монету подогнать, чтобы все поверили, да не один раз.

Но сейчас они были вовсе не в бане, весёлых историй не рассказывали, и отнюдь не были в равных условиях — ведь раздетой была лишь одна Ленора, а потому не смущаться она попросту не могла. Даже не смотря, что в таком виде для картины и позировала, но это было наедине в приятной и спокойной обстановке, без заливного смеха братца и тревожной суеты с вестью о нападении на крепость.

Хотя по сути она не особо стеснялась Генри, они в конце-то концов неоднократно видели друг дружку в таком виде, сколько ей было некомфортно от его такой хихикающей реакции над ней без наряда. Эти смешки реально стыдили, если не сказать раздражали, и заставляли чувствовать себя не в своей тарелке, словно с ней что-то не так.

Вскоре она, наконец, оделась, расправляя светлые и чуток волнистые, не такие, как у Генри, волосы, возвращая на них длинную золотую заколку в виде древесного листика, представ в бело-золотом лёгком платьице с перламутровыми застёжками спереди, так что ничья помощь ей для одевания не требовалась.

Это, конечно же, была, если можно так сказать, «домашняя» одежда, как и в случае того, в чём был её брат. Отнюдь не то платье, в котором дочери короля можно заявиться на приём или на бал, предстать перед важным гостем и тому подобное. Это был попросту один из многочисленных удобных и довольно простых нарядов, в котором она резвилась и играла, ходила на общие занятия, не боясь, что что-то может помараться или даже зацепиться, порваться, в чём она бегала по домашним коридорам замка, в котором проживала семья в конкретный момент времени.

Так как замков у короля по сути было три — фамильный «Каменный Дракон» Дайнеров, столица и центр всех мероприятий Кхорна — крепость Олмар, где они сейчас и были, и, конечно же, величественный Триград, как столица всего Энториона, куда семья перебираться должна была поближе к празднику, дней через семь-восемь, за пару дней до торжественного юбилея принцессы.

Теперь, наконец, все в помещении были одеты, перестали смущаться и краснеть, но не перестали паниковать, особенно это касалось художника. Кетцеля пришлось чуть ли не за руки выводить, собравшимся с духом детям, да ещё и взять с собой, так как и Ленора, и Генрих были уверены, что он, судорожно мотающий головой туда-сюда, будто не понимающий, где находится, от волнения попросту заблудится.

— Ну, ты его веди, я пошёл, — бросил Генри сестре, — В конце центрального коридора у лестниц будет Нейрис, — надеялся он, что по их договорённости главная служанка будет всё ещё там, а не понеслась их искать из-за явной задержки по времени.

— А ты куда? — недовольно воскликнула девочка, оглянувшись вслед убегающему брату.

— Пойду, посмотрю, что стряслось! — оглянулся он, пятясь на бегу, примерно также, как недавно общался с архимагом спешащий примицерий, причём голос у Генри сейчас звучал даже с нотками возмущения, мол, куда же ещё, смотреть с башни на нападение и сражение, будто бы вопрос сестрицы для него был глуп и нелеп.

— Ты же сказал, надо прятаться! — с неуверенностью произнесла она, чуть не останавливая шаг.

— Вот и прячься! — буквально приказал он, отмахнувшись от её расспросов и недовольства, — Меня ж за тобой позвали! Спасаем единственную принцессу королевства! Дуй давай к Нейрис, художника проводи, будь вежливой и послушной, — хихикнул только Генри напоследок, и развернувшись понёсся уже к лестницам наверх, чтобы преодолевая этаж за этажом, выскочить на стены цитадели.

Ленора бы могла топнуть бледно розовой безкаблучной туфелькой и помчаться за братом, чтобы тому не доставалось всё веселье, но не смогла себе позволить бросить несчастного и растерянного Кольвуна, так что пришлось двигаться к Нейрис, как и велел брат.

Но она понимала, что делает это вовсе не потому, что он так велел, а потому что так правильно. И в отношении гостя, и в отношении поведения в случае реальной угрозы замку, для этого ведь и придумали секретные убежища, запираемые и блокируемые изнутри, чтобы никакие вторженцы не достали самое ценное, и можно было спастись самим, спасти какие-нибудь ценные предметы, а иногда попросту в хорошем укрытии переждать время до прихода подкрепления.

Она в свои почти десять вполне неплохо была образована по части географии Энториона и владела общими тезисами политической карты — кто с кем союзники, кто с кем в конфликте, так что понимала, что в случае реально серьёзной угрозы крепости, сюда должны будут придти на помощь войска Кромвеллов, Розенхорнов, Уинфри и Мейбери. Возможно, по рекам даже военные корабли Унтары.

И также она знала, что ждать помощи из Астелии смысла мало, в Церкингеме армия стережёт только своё добро и никому помогать не станет, в Лотц вообще сейчас эпидемия болезни, из Ракшасы и Гладшира, если войска к ним и придут, то как раз явно с целью этой самой осады, а вот за Хаммерфолл и Иридиум она не ручалась.

Её воспитывали так, что Аркхарты довольно воинственная семейка, что их люди нарушают границы, совершают набеги на деревни, воруют людей в рабство и прислугу, но при этом всём, когда те прибывали к королю, выглядели вполне мирно, угрозами не сыпали, войну не объявляли, а даже наоборот, она не раз слышала, что Ричард и его сыновья готовы выступить с королём в случае чего, особенно это касалось отвоевания обратно Ультмаара, а тот, как она знала, находится как раз в заснеженной Астелии.

Что же касается края Радужной Реки, то с магами её всегда учили быть на стороже. Семья Лекки едва удерживает бесконечно ссорящиеся между собой Стихийные Гильдии. Высшему Совету даже пришлось включить представителей каждой из них в свои ряды, чтобы учиться договариваться и поддерживать общий мир.