Заимствования из первичных языков — это одно, они были основой взросления и обучения людской расы среди активно практикующих свои наречия эльфов и гномов, по крайней мере их далёких предков в незапамятные времена. Но признать столь важную религиозную деталь, как венчание на трон — заимствованием из чужой культуры — это уже совершенно другое, способное нанести непоправимый ущерб народному сознанию и заодно создать раскол в обществе.

Оттого расспрашивать архиепископа не имело смысла. Не было даже гарантий, что он не скажет что-либо, что в итоге окажется красивой ложью и заведомо иносказательной ширмой, прикрытием для сокрытой истины, оставшейся вне королевского познания, чтобы не вносить смуту ни в аристократию, ни в народ.

А потому доверять викарию или беседовать с прелатом выглядело для Джеймса уже занятием бессмысленным. Он получил по большей части то, что хотел от своего архимага, в верности которого был целиком и полностью убеждён, хоть тот и служил до него при двух королях, и многие злые языки говорили, что Бартареон без тени сомнения присягнёт и следующему, если вдруг с династией Дайнеров что-то случится.

Нынешний архимаг был одним из любимых учителей монарха в детстве, настоящим другом и советником в юности, и сам Джеймс гарантировал своему высшему волшебнику всё то, чего тот вообще мог желать. Разве что трон Иридиума у рода Лекки было для него не отобрать, но титул герцога не нужен, чтобы влиять на политику и королевские решения, если ты верховный придворный волшебник, всегда способный дать дельный совет Его Величеству.

И король интересовался у него сейчас этими вопросами не просто так. Уже много-много лет назад, когда Джеймсу только исполнилось четырнадцать, когда ещё его отец Гектор был жив, Сара, мать нынешнего правителя, тайком наведалась в один преуспевающий бордель, где потребовала у владельца доходного роскошного здания трёх юных, но уже весьма опытных куртизанок.

Несговорчивый владелец смел наотрез ей отказывать, мотивируя тем, что едва ли после этой сделки когда-либо увидит трёх своих девиц. Ведь оставшись здесь, они ещё долгие-долгие годы будут приносить ему приличный доход, который не покрыть вот так разовым платежом за их найм.

А возвращать их ему явно не станут, так как после времени проведённого с принцем королева, естественно, не позволит распространятся никаким слухам о пристрастиях и предпочтениях королевского сына, о нём самом, о размерах, неопытности в интимных делах, которую троице и предстояло ликвидировать, обучив мальчишку всему. А потому королева, покупавшая сейчас куртизанок в борделе вскоре попросту заставит тех замолчать.

Тем не менее, по итогу сделка всё-таки состоялась. Девушек привезли в Триград, искупали, накормили, приодели, отправили обучать короля премудростям постельных игр и забав, раскрепощению безудержной юной сексуальной энергии. А через неделю, когда тот уже, по мнению матери, «наигрался» и всем овладел, она заплатила девицам и отправила их ночью на телеге в город, однако вместо кучера туда посадила своего наёмника, которому приказала убить их в лесу по дороге.

— Тпру-у-у-у, — издал кучер возглас, тормозящий лошадь, дёргая за узду, — А ну стой, давай! — после и вовсе приказал он не слишком-то понятливой ездовой кобыле холёной белой масти с едва проглядным в сумраке узором расплывчатых и хаотичных тёмных пятен.

Три девушки в телеге слегка переполошились, всматриваясь вокруг в темень лесной чаще по обе стороны дороги, не понимая, почему они тут вдруг встали на пустой дороге в этом месте. Сердца их забились, предчувствуя неладное, а сидящий к ним спиной извозчик просто тяжело вздохнул и неспешно развернулся, являя девчонкам своё сорокалетнее и немного заросшее белой щетиной лицо.

— Слезайте, бегите прочь! — кинул он им, сделав характерный отмахивающийся жест рукой, — Никогда не возвращайтесь домой и тот бордель, где работали, — приказывал мужчина, — Подальше бегите, в другой город, может, в другие владения, — замедлял он свою речь, как и понижал постепенно тембр голоса, срываясь на излишние советы.

Однако же три юные девушки в красивых и богатых платьях, которые им выдали при дворе, даже не шелохнулись, разве что поплотнее прижались друг к дружке да, помалкивая, тряслись, с непониманием поглядывая прямо в серо-голубые глаза мужчины.

— Что вам не понятно, дурочки? — прикрикнул он, хмуря густые светлые брови и теперь уже весьма повысив голос, — Я не кучер, и не всадник, не конюх, даже не кавалер! — похлопал он по правому боку лошадиного зада ладонью, как бы намекая, что с конями его работа ну никак не связана, — Королева приказала вас убить, а трупы расчленить, спрятав в лесу, выдать за простой разбой. Я — убийца, — сознавался он и даже рыжевато-карего взгляда с напуганных девчонок не отвёл.

Те вздрогнули, слегка приоткрыли рты, почти синхронно разомкнув губы, попятились назад, отползая от мужчины. Зрачки их округлились, однако браться за ум и бежать прочь по велению этого человека они, похоже, не собирались. Всё также подрагивали стройными телами да жались друг к дружке.

— Совсем страх потеряли? Да не трону я вас. Жалко таких красавиц… Живёте судьбою путан, ну да ладно, нет будущего, а кто знает! Вот заглянет в вашу таверну знатный лорд да и возьмёт себе в жёны. Мечты-мечты, глупые романы, — улыбнулся он так, будто бы и вправду почитывал на досуге подобные дамские книги, — Но кто знает! Обрывать жизнь таких юных барышень… — только сейчас стыдливо посмотрел он куда-то вбок и вниз, наискось, — Бегите, пока я не передумал.

Напуганные девушки, придерживая платья, наконец-таки плавными движениями направились заднему краю телеги, вылезая на притоптанную землю не слишком широкой лесной дороги. Убийца вёз их явно не в том направлении, откуда этих юных дев лёгкого поведения ещё с неделю назад доставляла сама королева. Здесь была глухомань и неизвестно вообще в каком направлении ближайшие сёла.

Одна из них было бросилась бежать, подняв подолы дорогой ярко-розовой юбки, чтобы было удобнее, хотя и их обувь не особо-то предназначалась для забегов по такой местности под стать всей остальной одежде. Однако же другая из сей троицы её оборвала:

— Маринка, стой! Смотри, какой лук у него возле седалища, — ткнула она пальцем в едва приметную из-за сгущающейся темноты, но всё-таки профессионально выполненную искусную вещь, — Я не хочу получать стрелу в спину! Это подло! — она нахмурила брови и с явным недоверием воззрилась на извозчика.

— Ох, да не трону я вас! Хотя… вот, что… Королева повелела мне забрать с тел мешочки с золотом, те, в которых ваша оплата за… «труды», — завуалировано назвал он их услуги.

— Мы так обучены, — слегка поджала губы ближайшая из девушек, — Больше ничего и не умеем, — помяла она пальцами дорогие ткани своего бледно-розового одеяния, — Ни плести, ни вязать… Лишь клиентов ублажать.

— А платья вам отданы, чтобы, если кто и найдёт тела, — пояснял мужчина, — то примет вас за важных особ и никогда не поймёт сути. Но… — призадумался он, возвращаясь к главному, — я не могу отпустить вас в другой незнакомый город совершенно без денег. Продать платья вы, конечно, можете. Заколки, туфли… но… вы, уверен, честно отработали свою оплату, и несправедливо будет оставлять таких красавиц без неё.

— О честности заговорил! Тот, кто, отпуская нас, нарушает королевский приказ, — усмехнулась всё та же, что и остановила Маринку, — Как тебе верить-то? Говорю же, девочки, он пустит нам стрелы в спину.

— Вот жеж кошка, — криво улыбнулся убийца, — Ничем не пронять, никак не уговорить, да не хочу я вас трогать, отпускаю! Бегите! Бегите прочь! Бегите в лес, где из-за густоты стволов и теней деревьев ночью не надо опасаться стрел и меткого глаза старика. Услышите тотчас, как кобыла зашлёпает копытами прочь, и я уеду восвояси. Скажу, мол, забыл про мешочки с золотом, а тела глубоко закопал в оврагах, так, что второй раз уж искать не полезу.

— Маринка, беги, — вернулась девушка в телегу и подползла коленками сквозь ткани платья по смятой соломе на дне, подбираясь ближе к кучеру, словно своим телом прикрывая тому обзор.